Лучик июньского солнышка заглянул в открытое окно, скользнул по моей подушке и, попав прямо в глаз, разбудил меня своей щекоткой. Я отодвинула лицо к стенке и тут же поняла, что это не солнце меня разбудило. Это сон.
Я совсем еще маленькая, играю в песочнице. На мне коротенькое платьице, совсем не закрывающее ног. Еще я чувствую, что оно практически не скрывает также и моих трусиков, отчего у меня возникает странное чувство. С одной стороны, это чувство неловкости, с другой — неясное ощущение плотского влечения. Последнего, наверное, не должно было бы происходить с такой маленькой девочкой, какой я была во сне, но я ведь, на самом деле, уже большая, поэтому мне вдруг начинают лезть в голову всякие странные мысли.
Например, мне вдруг очень захотелось снять с себя эти трусики. Однако делать это просто так, на виду у всех мне все же неловко. Но тут я начинаю ощущать усиливающееся давление внизу живота, а потом понимаю, что это я так странно хочу пописать.
Я покидаю песочницу и отхожу под деревце, оставаясь на виду у всего двора. Впрочем, на меня особенно никто не смотрит.
Платье столь коротко, что не приходится даже задирать его подол, я просто присаживаюсь и стягиваю с себя трусики. Итак, ножки мои раздвинуты, легкое напряжение, но никакой струи нет, что-то словно мешает мне. Тут я вижу, что прямо передо мной невдалеке стоит пацан из соседнего дома и смотрит на меня. Далее я с ужасом узнаю в нем Леху из параллельного класса, а это значит, что я уже не маленькая девочка, а девушка-семиклассница. От этого ужаса я и открыла глаза.
Писать хотелось по-настоящему, вот отчего я и проснулась.
Ужас во сне после пробуждения быстро сменился легким возбуждением и игривыми мыслями наяву. Я не побежала тотчас в туалет, а, поднявшись, так и пошла в одной ночной сорочке прямо на балкон. По всему, было еще очень рано, поэтому я не опасалась увидеть кого-нибудь во дворе. Точнее, наоборот, я не опасалась, что увидят меня. А вид у меня был весьма соблазнительный, поскольку рубашечка на мне была также коротка, как и платьице во сне.
Внизу никого не было, двор был пуст. Пусто было и на балконах соседних домов. Лишь легкий гул просыпающегося города доносился слева из-за шестнадцатиэтажки. Я оперлась локтями на перила и ощутила, как подол скользнул вверх по моей попочке. Спереди я, конечно, тоже оголилась. Эх, почему нет Лехи во дворе, вдруг подумалось мне. Или еще какого-нибудь мальчишки. Впрочем, если бы на меня поглядела девчонка, мне тоже было бы до ужаса приятно.
Давление в животе не ослабевало, но в туалет идти не хотелось. Я решила пописать прямо на балконе. Однако ничего подходящего, что можно было бы использовать в качестве ночной вазы, я не нашла. Вообще, в комнате была лишь бутылочка из-под газировки на пол-литра. И мало, и довольно трудно точно попасть. Тогда я решила пописать вниз прямо через решетку балкона. Только бы никто не увидел. С другой стороны, мне, напротив, хотелось, чтобы меня увидели, но чтобы никаких неприятных последствий от этого не было. Однако вокруг, по-прежнему никого не было.
Я приподняла подол и просунула коленки между прутьями, прижавшись к ним животом. Честно говоря, так писать было совсем не удобно. К тому же, я была сильно возбуждена. Но писать хотелось, и давление было уже довольно неприятным. Я напряглась, но струи, как и недавно во сне, все не было. Конечно, я ведь почти стояла и поэтому писала бы куда-то вниз и могла бы вымочить себя и наш балкон. Видимо, срабатывало подсознание. Тогда я присела, далеко высунув коленки, прижалась к решетке еще сильнее, упершись левым пахом в один из прутьев ограждения, чуть откинулась назад, и, наконец, исторгла струйку.
Несколько мгновений слышалось лишь тихое журчание, а потом в тишине утра необычно громко зашелестели листья кустарника, росшего под балконом и принявшего на себя необычный водопад. Тут же ударами о землю под кустами звонко зазвучала разрушившаяся в полете струя. Этот неожиданный шум едва не привел к рефлекторному спазму, но я напряглась, противясь ему и приятно возбуждаясь от страха. Струйка усилилась и полетела чуть дальше, опорожняя животик.
С последними каплями я ощутила, как налились мои сосочки, прижатые через ткань рубашки к холодным металлическим прутьям балкона, и испытала совершенно неожиданное и весьма приятное облегчение от процедуры, исполненной таким экстравагантным образом.
Тут внизу с шумом открылась дверь, и кто-то вышел. Я, конечно, испугалась, что этот кто-то мог слышать шум падающего потока и оттого сразу же поглядеть наверх. А еще я вдруг подумала, что на нижних этажах (а их было целых шесть), тоже могли быть соседи.
Внезапно возникший сладкий страх сковал меня, и я не смогла отпрянуть от прутьев балкона. Не хотелось также и шуметь. А картинка была презанятная: на седьмом этаже, высунув раздвинутые ножки, сидит на корточках полуголая девица.
Успокаивая себя, что так сразу снизу все равно меня не разглядеть и оставаясь в приятном возбуждении, я вытянула шею, пытаясь все же увидеть, кто вышел. Это был какой-то парень, видимо, шедший на работу.
 — Ну, глянь вверх что ли, — мысленно попросила я его, возбудившись еще сильнее.
Он и впрямь остановился, и я тут же рукой стянула подол рубашки вниз, как только смогла, пытаясь прикрыть свои прелести. Но от этого картинка стала еще забавнее, ведь мои коленки так и остались торчать с балкона. Однако парень вовсе не собирался задирать голову, он просто закурил и пошел дальше.
Ну и дурак, мог бы поглядеть на такое. И я с удовольствием улыбнулась сама себе. И еще я подумала, как, наверное, прикольно прогуляться по улице в коротком платьице без ничего под ним. И уж совсем шальная мысль просто ударила меня током — еще и пописать под каким-нибудь кустиком прилюдно. Как я это хотела только что сделать во сне.
Возбуждение совсем одолело меня, тягучая полупрозрачная жидкость оросила створки моей жемчужной раковины, потихоньку стекая в промежность. Какое же маленькое отверстие у меня между ног!
Какие беленькие валики обрамляют его, едва раскрываясь даже при разведенных ножках. Как это мало похоже на женские гениталии в энциклопедии. Жаль, что мне доступны прикосновения к этой прелести лишь пальчиками. И я принялась нежно ласкать ими свою розочку, щедро источающую удивительный нектар. Тут же сладкая нега охватила все мое тело, разливаясь по всем его частям и закоулочкам.
Я, конечно, не в первый раз мастурбировала на балконе.
Особенно острые ощущения возникают по вечерам, когда со двора доносятся разговоры девчонок и парней, когда где-то и на соседних балконах есть люди, когда ты мастурбируешь едва ли не на глазах у всех. Так оно и бывало, конечно, просто люди не видят тебя из-за темноты. А как жутко страшно становится, когда оргазм охватывает тебя, когда ты прекращаешь ласки, и вдруг понимаешь, что твои тихие стоны, раздававшиеся только что, могли услышать. Страшно и приятно одновременно.
В этот раз остроты доставила совершенная только что процедура опорожнения мочевого пузыря, но от этого я так возбудилась, что мне уже было недостаточно снова получить свое удовольствие в одиночестве. Несколько мгновений я мучительно разрывалась между желанием продолжить свои ласки, чтобы ускорить наступление оргазма, и, напротив, желанием отодвинуть этот момент, «помучить» себя еще более сильным возбуждением в какой-нибудь необычной обстановке. Наконец, я нехотя отвела пальчики от разгоряченной розочки, продолжая все же ласкать тело.
 — Выйти бы сейчас на улицу вот прямо в таком виде, — эта мысли приятными спазмами тут же отозвалась где-то во влагалище. Я не удержалась и пальчиками одной руки вновь прижала скользкий клитор, а пальчиками другой сильно надавила сразу на оба сосочка. Мне даже показалось, что я почувствовала, как напряглась шейка матки, призывно приоткрыв отверстие. Я слышала, что некоторые девушки любят, когда член входит в это отверстие,...  но, конечно, ничего такого представить еще не могла. И даже потрогать это место не могла, потому что была еще, как говорят, целочкой.
Чтобы не потерять наступивший вдруг безумно приятный момент я замерла, дрожа всей грудной клеткой и всем позвоночником до самого его окончания, откуда эти вибрации через напрягшиеся мышцы попочки и промежности вернулись каким-то серебряным звоном к источнику, породившему и этот момент, и эти вибрации — к моей жемчужной раковине, поблескивающей нежно-розоватой влагой на чуть приоткрытых створках в лучах поднимающегося солнца.
 — Ты сними, сними меня, фотограф, — вдруг раздалось из подсознания, и, представив, что я сижу вот так перед человеком с фотокамерой, я ощутила новый прилив будоражащих все мое тело вибраций. Неподвижные пальчики от неуемной дрожи во всем теле вовсе не были неподвижными, и заставляли невообразимо приятно трепетать напрягшийся клитор. Но, когда возбуждение почти достигло предела, я последним усилием воли ослабила давление пальчиков и встряхнулась. Голова кружилась от адреналина.
В доме еще спали, но уже скоро все должно было прийти в движение. Показаться родителям в полуголом виде не очень меня пугало, еще недавно они видели меня и совсем голой. Если бы увидел младший брат, наверное, это подействовало бы возбуждающе. Но не это влекло меня выйти из своей спальни — я решила все-таки отправиться во двор.
Я сбросила с балкона халатик, чтобы выйти из дома как можно боле нагишом, и вышла в прихожую. Неожиданно я почувствовала остроту момента, ведь я не шла банально в туалет, а собиралась выйти из квартиры. Снова заныло внизу живота и задрожала грудная клетка, сбивая дыхание. Едва не забыв про ключи, я осторожно открыла двери.
В подъезде тихо, никого нет. Может быть, безопаснее было бы спускаться пешком, но я хотела ускорить события и вызвала лифт. Как только я нажала кнопку «вниз», мне стало ужасно страшно. Теперь я отдалась на волю судьбы и никак уже не могу среагировать, если кто-то будет ожидать лифта внизу. Чтобы заглушить страх, я попробовала снова мастурбировать, и это, действительно, несколько отвлекло меня. Я даже захотела скорее кончить, но, конечно, не могла успеть.
Поняв по звуку, что лифт останавливается, я одернула рубашку и прислушалась.
Двери с лязгом открылись, никого не было. Надо скорее идти к выходу, решила я, потому что ожидать зрителей было бы глупо. Хотя не зрителей ли я искала сейчас? Да, я искала их, ждала, желала быть увиденной, но я только желала и хотела этого, вовсе не собираясь предстать в таком виде перед соседями или каким-нибудь маньяком.
Во дворе пока тоже никого не было, но между домами виднелась улица, по которой проезжали машины.
Это создавало эффект присутствия посторонних, к тому же, по улице вполне могли двигаться и прохожие. Пусть им незачем оборачиваться и смотреть во двор, но уже один их вид способен был бы взволновать меня. Да что вид, уже сама только мысль сделала это.
Я хотела, как только выйду, сразу же пройти за халатиком, но сейчас решила рискнуть и пройти через двор к деревьям, под которыми пыталась пописать во сне. Я даже пожалела, что уже пописала. Вот бы сделать это сейчас! А ножки несли меня тем временем через двор. Прохладный воздух приятно поддувал снизу. Это были совершенно необычные ощущения, поскольку я никогда еще не бегала по улице голышом.
Я чувствовала, как шевелятся волоски на моем подстриженном лобке, как шуршит по ним подол рубашки, как тягучая влага позволяет беспрепятственно скользить створкам моей раковины друг по дружке, а сами эти створки мягко и нежно массируют нежный розовый росточек в том месте вверху, где они сходятся.
Вместе с возбуждением меня наполнял также и жуткий страх. Я остановилась под деревьями и повернулась к дому.
На балконах и в окнах я не заметила какого бы то ни было движения, но люди могли появиться в любую минуту. А может, кто-то уже потихоньку наблюдает за мной. Впрочем, если потихоньку, это, наверное, не так страшно. Хуже, если кто-то закричит и станет стыдить меня. Но такого рода мысли тут же вытеснялись и тускнели от охватившего меня желания. Пусть смотрят потихоньку! Пусть разглядывают! Пусть и сами возбуждаются! А уж от этого они точно не уберегутся.
 — Как же это было во сне? — Я упорно хотела пописать, или хотя бы сымитировать это. Я присела под деревом, и трава колко, но неожиданно приятно защекотала бедра, подбираясь к моей раскрывшейся розочке. Как и во сне, короткая рубашка сама собою задралась по ногам, открыв спереди всю мою наготу, сзади беспрепятственно соскользнула с попочки. Если бы передо мной был Леха, он, наверное, просто обалдел бы. А так, ничего этого не видно ни из окон, ни с балконов. Ведь я еще расположилась боком к нашему дому.
Однако и без такого рода подробностей картинка, при взгляде со стороны дома, была соблазнительной до чрезвычайности: совсем молоденькая девушка зачем-то сидит на корточках в коротенькой ночной рубашке, которая задралась так, что почти совсем открывает пухленькую белую попочку. Увидев такое, я, наверное, и сама бы возбудилась, хотя лесбийских наклонностей в себе я вообще-то не чувствовала.
Я поглядела вниз под себя — очень удивительно было видеть свои прелести на фоне травы, находившейся подо мной. Нет, я, конечно, писала на природе не раз, но то было простое исполнение физиологической потребности, никак не окрашенное сексуальностью.
Да и присутствовавшие трусики делали картину довольно обыденной. Теперь же ножки мои были свободно раздвинуты, и глаз видел только мое соблазнительное тело в оригинальном ракурсе на фоне травы.
Сил не было — просто смотреть на томящуюся розочку. Набухшие вишенки, сжатые рубашкой тоже взывали о страсти. Правая ладонь коснулась животика через тонкую ткань, и все мышцы бедер, промежности и ягодиц отозвались на это прикосновение. Ладонь двинулась вниз, и вибрациями на это движение ответило даже влагалище. Когда же пальчики вновь коснулись клитора, я забыла о всяком страхе и приличиях и левой рукой ухватила изнывавшие соски.
В следующее мгновение я потеряла равновесие и села на траву. Травинки тотчас возбуждающе больно кольнули попочку, холодом прижались к нежным и влажным створкам моей раковины. Меня пьянило от новизны и остроты ощущений. Хотелось откинуться на спину, повернуться к дому и, раздвинув ноги, насколько это возможно, неистово услаждать себя на виду у всех. Это вдруг проявившаяся склонность к эксгибиционизму стократ усиливала мои сексуальные ощущения, почти блокировав способность ощущать место и время.
И снова импульсивные движения пальчиками вмиг взнесли меня на седьмое небо. Сейчас я ничего уже не боялась. Напротив, этот условный теперь страх, оттого что я видна из окон моего дома, будоражил мои сексуальные ощущения все больше и больше. Совершенно точно — такую степень сексуального забвения я испытывала впервые. Это было даже сильнее того, что случилось полтора года назад.
Плохо осознаваемым сексуальным утехам я предавалась с девяти лет. С какого-то момента я ощущала необыкновенную приятность во всем теле то в бане во время мытья, то в постели ранним утром, то еще в какие-то моменты. Тогда я еще не стремилась возбудить в себе эти непонятные ощущения, а просто подхватывала случайно возникшую приятную волну, не задумываясь о причинах, ее возбудивших. Эти ощущения захватывали меня, лишая способности думать о каких-то причинах. Я просто упивалась нахлынувшей негой.
Около одиннадцати лет я, наверное, впервые ощутила оргазм. Опустошающая судорога охватила все тело, однако сильнее всего ощущения были в области живота, бедер и моей писи. Тогда-то я и поняла, какое место является моторчиком всего замечательно приятного процесса. Новое ощущение поразило меня, испугало и обрадовало. В какой-то момент я даже подумала, что умираю. Все тело трясло, бешено билось сердце, перехватывало дыхание.
После я быстро изучила ... реакции моего организма на всякие прикосновения и ласки и уже гораздо более осознанно предавалась этому недетскому занятию. Обычные места — постель и ванная давали возможность спокойно и быстро погрузиться в нирвану, однако всегда почему-то хотелось уйти в чарующий мир наслаждений не в таком одиночестве и не в такой изоляции от мира. Правда, мысли об окружающем мире приходили только в то время, когда я уже начинала взлетать на свое седьмое небо. Пока же я существовала в этом мире, в окружении людей, мысли о сексе даже с самой собою просто пугали меня.
Помня о своих желаниях, возникающих на краю оргазма в постели и в ванной, я иногда пыталась тайно возбудить себя на людях: в кино, в парке, на уроках. Но долгое время эти попытки не имели успеха — меня сковывал животный страх перед тем, что это могут заметить люди.
Проще всего и безопаснее было бы попробовать в темном зале кинотеатра. Я садилась в задние ряды подальше от людей и начинала гладить себя по животу и бедрам. Такие обдуманные и целенаправленные действия, однако, большого удовольствия не доставляли.
Потихоньку, впрочем, оцепенение от страха стало накатывать все реже, и однажды я смогла возбудиться так, чтобы кончить. Кончила я быстро, но почти без оргазма. От поспешности и отсутствия полноценного оргазма возникла досада, поэтому долгое время мастурбировать в кинозале не хотелось. Зато с этого момента отступил страх, и я начала потихоньку развивать свои эксперименты по возбуждению себя в окружающем меня мире.
В то же время меня окончательно просветили насчет секса между мужчинами и женщинами. Конечно, всякие рассказики о том, как трахаются тети и дяди, ходили между нами — детишками двора — давно, только они не вызывали особенного интереса. И когда я обнаружила новую сторону человеческой жизни, я даже не связывала ее никак с тем похабным процессом, который смаковался в наших рассказиках. Теперь же мне стало ясно, что писи мужчин и парней вовсе не только и не столько писи, сколько специальные органы, которые вводятся ими в наши отверстия между ног для получения обоюдного удовольствия и для оплодотворния.
Я очень отдаленно представляла себе, как такая штука погружается в меня, и мне казалось, что это должно быть приятно, когда что-то теплое и твердое шевелится в тебе. Но я никак не могла себе представить, что это самое совокупление может быть удобным процессом. Не стремилась я попробовать такой секс и по многим другим причинам, главной из которых, наверное, была та, что я просто никого не любила. Во всяком случае, до такой степени, чтобы позволить столь интимно касаться себя.
Дикое возбуждение возникло во время последнего урока. Я три дня перед этим не имела оргазма (так уж случилось) и мечтала теперь о том, чтобы ботаника эта поскорее кончилась, и я отправилась бы домой. Дома бы я сразу же разделась прямо у порога, так как никого дома в это время обычно не бывает. Потом я унесла бы одежду и портфель в свою комнату и отправилась бы нагишом в ванную. Теперь, если бы кто пришел домой, я вынуждена была бы пробираться в свою комнату, укрываясь лишь маленьким полотенчиком, которого никак не хватит на грудь и все остальное.
Но, думала я, меня ведь нельзя винить в том, что я собиралась пройти в таком виде из ванной в свою комнату, пока никого дома нет. Да и момент, чтобы пробраться в свою комнату, можно выбрать и в том случае, когда кто-то дома есть.
А в ванной, представляла я дальше, я пущу теплую воду и подставлю под струю свой животик и свою прелестную розочку. А еще бывает очень приятно, когда встаешь в ванной на четвереньки и подставляешь под тугую струю попочку. Струя бьет и между пухленьких половинок, и в промежность, и, опять же, если извернуться, в мою милую розочку.
Тут я почувствовала, как влажно и горячо вдруг стало в моих трусиках, и от этого гулко забилось сердечко и даже потемнело в глазах. Бубнящий о венчиках, пестиках и тычинках голос ботанички давно потерял свою речевую детерминированность и превратился в звуки далекого блюза. К окнам склонялись ветви покрасневшего клена, сквозь крону которого просвечивали голубое небо и белые облака. Я сидела на задней парте одна и у самого окна, поэтому не очень опасалась, что на меня кто-то будет смотреть, да и не способна уже была сильно задумываться об этом.
Правая рука держала ручку над тетрадкой, но что там было записано десять минут назад, я не смогла бы сказать и под пытками. Я должна была оставить правую руку на месте — эта конспираторская мысль возникла, наверное, в спинном мозгу, потому что головной почти отключился. Левая рука потихоньку отправилась прямо в трусики. Коротенькое платьице мешало этому мало, но вот сами трусики с их резинкой не давали возможности расположить руку между ног удобно. Какое-то время я ласкала свою розочку через тонкую ткань трусиков и очень быстро достигла необычайно сильного возбуждения.
Сказывался сексуальный голод последних трех дней, а также и необычность места, где я совершаю свои, прямо скажем, развратные действия. Потом непреодолимо захотелось непосредственного контакта кожи пальцев с лепестками моей розочки и жутко напрягшимся клитором, и я засунула руку в трусики сбоку. Это не было трудно, поскольку спереди мои трусики представляли собой довольно маленький треугольный лепесточек, не закрывавший верхнюю часть лобка, которую я регулярно подбривала. Помню, мама очень неохотно согласилась с моим выбором трусиков, когда мы покупали одежду перед школой.
Все-таки головной мозг немного работал. Иначе я бросила бы ручку и вцепилась бы правой рукой в свою грудь, в свои соски. Погружение пальчиков в горячую влагу вызвало такой прилив сексуального возбуждения, что от возникших во влагалище вибраций задрожала парта. Как бы хотелось мне сейчас, чтобы пустота внутри меня заполнилась чем-то большим и плотным! Но рука по-прежнему лежала на тетрадке, удерживая ручку сжатыми до посинения пальцами.
Я прижала шарик к бумаге, и рука сама начала вырисовывать мелкий график безумно напряженного процесса. Пошевеливая плечами, я достигала трения тканей одежды о мои соски, и на графике тут же отражался очередной всплеск зажатых эмоций. Единственное активное движение, которое я могла себе позволить, — это движение пальцами левой руки, и именно через них выплескивалась вся дикая энергия, накопленная за три дня юным девичьим организмом.
Ни к чему было сейчас растягивать все это удовольствие. Вперед и вверх — в пропасть безумного наслаждения! После, пошатываясь от пережитого и прочувствованного, я побреду к дому с неисчезающими мыслями о наготе в прихожей и продолжении более спокойных, но также приятных наслаждения в ванной.
График мелкими зубчиками устремился выше, вот резкий всплеск! Потом два подряд и резкий спад! Потом еще три всплеска с интервалом в две секунды! Шарик отрывается от бумаги, но спинной мозг не позволяет ручке выпасть, чтобы нечаянным стуком это падение не привлекло ко мне совсем ненужного сейчас внимания.
Сидеть на траве было неудобно, и я передвинулась к дереву, чтобы навалиться на него спиной. При этом я неосознанно несколько развернулась, и теперь огромный фасад здания почти нависал надо мной, глядя на мою распростертую фигурку сотнями окон. Дом словно совершал надо мною это приятное насилие. Да, насилие, — вот чего еще мне стало не хватать в сексе. Несколько надоело совершать все самой, хотелось, чтобы все это проделывал кто-то. Помимо твоей воли, не совсем в унисон с твоими желаниями. Но возбуждая этими мелкими несовпадениями еще более.
Дом и представился мне таким монстром-насильником. Жаль только, что его возможные действия приходилось придумывать мне самой. Я пыталась представить, что это не моя рука сжимает отзывчивые лепестки и чуть проникает в мою плоть, а неведомый орган монстра нежно насилует меня. Но единственное, на что оказался способным мой монстр, так это на потерю бесстрастности в его сотнеглазостеклянном взгляде. Я вдруг стала замечать,...  как где-то открывалась форточка, вздрагивала то одна, то другая шторка. Но никто ниоткуда не кричал, не высовывался из окна, поэтому я восприняла такое подмигивание монстра как благожелательное соучастие в этом почти обоюдном акте.
Теперь уже я не могла сдерживаться и, обратившись всем своим существом к фасаду здания, задрав левой рукой рубашку почти до шеи, мяла свои еще маленькие грудки, больно щипала сосочки. Выгнувшись, запрокинув голову, я трепещущими пальчиками неистово ласкала все у себя между ног, понимая, однако, что слишком глубоко засовывать руку в себя пока не стоит.
Тем временем упираться в дерево плечом стало и больно, и не очень удобно, тогда я просто падаю спиной на траву, забившись в конвульсиях страсти, предваряющих великое разрешение. Из глаз текут слезы боли и радости, я потихоньку хнычу, жаждая стороннего воздействия.
 — Возьмите же меня! Возьмите, кто-нибудь!!! — Опираясь лопатками о землю, я подняла себя ногами, и, широко раздвинув их, обратилась своей обнаженной и возбужденной плотью прямо ко всему лицезреющему меня в этот утренний час дому. Еще несколько судорожных движений — и возбуждение становится почти непереносимым, но необычность моего положения все еще не дает организму расслабиться долгожданным разрешением.
Я уже не хнычу, я тихо плачу и молю Неведомого скорее ниспослать мне обещанное. Я устала, я истерзана, я в полном изнеможении от который уже раз нахлынувшего прилива любовной неги.
Наконец, в момент очередного всплеска дикого напряжения всех мышц тела, судорожно вывернутого навстречу дому-насильнику, неведомая сила, резко обозначившись между ног и в сосках, сводит эти три точки в одну, затем расплескивает меня глубокой воронкой, собирает вновь и далее мерно колышется, быстро затихая по синусоиде. Шесть секунд меня не было на Земле, меня вообще не существовало, я была растворена в Небытии Счастья, сладкие мгновения которого не поддаются никакому описанию обычными словами.
Следующие двадцать три были моим новым рождением, в процессе которого судорожные движения вновь народившихся членов постепенно обозначили и само мое тело, и его расположение в этом мире. Затем еще одиннадцать секунд блаженного покоя, после чего отравой в сознание вползает сладостно-неприятная информация: совершенно обнаженная девушка распростерта во дворе своего дома.
Теперь я снова вижу фасад с окнами, но эти окна пугают меня. Они враждебно-любопытны.
Мне кажется, они вот-вот готовы раскрыться, чтобы как следует рассмотреть меня, распятую страстью перед ними, чтобы обрушиться потом на меня укоризненными воплями.
И тут раздается скрип двери подъезда. А что если это кто-то из тех, кто видел меня через окна? Не дай бог, мои родители! Но судьба определенно благосклонна ко мне сегодня. Какая-то тетка выходит и, не обращая внимания на лежащую под деревьями девушку, бодро идет по своим делам. Правда, от нее до меня не так близко. К тому же, я притаилась, распластавшись по земле. Рубашка уже давно натянута на мое тело, хотя бедер она так и не скрывает.
Как только тетка отходит достаточно далеко, я опрометью кидаюсь к кустам под нашим балконом, где должен лежать халатик, хватаю его с веток и ныряю под кустики, где замираю в покойном блаженстве. Мне по-прежнему хорошо полуобнаженной. Здесь меня не очень-то и заметишь, и я могу оглядеться. Во дворе тихо, даже собак на прогулку никто еще не вывел. Но надо идти домой. Я осторожно выбираюсь и бегу к подъезду, так и не надев халатика. Оргазм почему-то не погасил еще до конца моих бурных чувств, поэтому, слегка одуревшая, я пытаюсь своей наготой продлить убегающие от меня ощущения.
Снова животный страх в лифте. Затем ключи, двери, тишина в квартире, моя комната, постель. Постель! Каким же уютным показался мне мой уголок после этого внезапного утреннего приключения. Я не думаю о том, что меня кто-то мог видеть в окна. Точнее, я успокаиваю себя мыслью, что этот кто-то, если он и был, вынужден был просто соучаствовать в этом спектакле, разыгранном надо мною неподвластными мне силами. Как же тихо и тепло под одеялом!
От пережитого меня сладко трясет еще какое-то время, пока ласки лепесточков моей розочки не успокаивают меня совершенно. Оргазм приходит совершенно иной — теплый, ласковый, нежный. Он расплывается по всему телу приятными колыханиями, убаюкивая уставшее тело и гася сознание.

Поделиться в: