После Пашкиной «регулировки» их серебристый «Порше» заглох аккурат через три километра от нашей заправки. Прикинь, зима, ночь, пустая трасса... и три лоха в заглохшей машине. Вернее, лох и две лошки. Я их как на заправке увидел — обалдел. Тут же Пашке говорю: «Иди! Они». А Пашка — спец, ему только капот открой. Короче, он все сделал, как надо, да еще и бабки с мужика слупил.
И вот подъезжаю я на девятке, мужик — мне навстречу: «Помогите, — говорит, — завести машину. Я вам заплачу». А потом, вижу, узнал меня: «Вы из заправки? Что же ваш механик так нам помог?». «Он, — говорю, — вообще, специалист отличный. Но, знаете, всяко бывает. Вы, — говорю, — посветите мне фонариком, я посмотрю». Минут пять ключи всякие, отвертки просил его подавать, а сам ржу беззвучно в темноте. Не заводится машина — а все. Я засовываю голову в салон, здороваюсь с дамами и серьезно так предлагаю: «Давайте, я вас отбуксирую в нашу деревню, переночуете у меня, а завтра починим вашу машину — и вперед». «Нет», — сказала та лошка, что постарше, мамашка, короче. «Жаль, — сказал я, сделав вид, что обиделся. — Ну, как говорится, прощайте». За время нашего базара мимо не проехала ни одна тачка. Мороз крепчал, он тоже был на нашей с Пашкой стороне. « Молодой человек, — услышал я за спиной, — буксируйте нас куда угодно, только в тепло». «Но Эльвирочка...», — возразил мужик. «Папа!». Этот звонкий девичий возглас был решающим в этом голосовании. Через полчаса вся компания уже входила в дверь моего скромного жилища. «А котеджик у вас, молодой человек, неплохой, — заметил мужик. — Сколько этажей?». «Три, плюс подвал», — ответил я.
«Леночка, эти люди «заглохли... ну, в смысле — машина, я же не мог их оставить замерзать», — сказал я, как бы оправдываясь. «Да-да, конечно, ты правильно сделал, дорогой». Слово «дорогой» у нее получилось особенно фальшивым, и я испугался, что гости насторожатся. Но они не насторожились. «Проходите, гости дорогие, раздевайтесь. А у нас с Толиком сегодня 10 лет совместной жизни», — защебетала Ленка. «Толик — это я», — сказал я. «Мы вас поздравляем. Но неудобно, право, получилось». «Все удобно. Раздевайтесь и — к столу», — торжественно произнес я. «Нет-нет. Вы празднуйте, а нам бы перекантоваться как-то до утра, — глубоким голосом произнесла «Эльвирочка», снимая шубку баксов, эдак, тыщ на пять. Я подхватил эту роскошь и, вешая на вешалку, заметил, как хищно сверкнули глаза у моей подруги.
«Какая вы красивая! — закружила она вокруг старшей гостьи. — Толик, глянь, как с обложки журнала. Даже лучше. А это ваша дочь?». «Да, это моя Виктория. Кстати, меня зовут Эльвира Петровна, а мужа моего — Виктор Сергеевич». «Очень приятно. А мы — Лена и Володя», — представила нас Ленка. «Да мы уже догадались», — засмеялась Эльвира Петровна. «А дочка у вас тоже красавица. Вся в маму. Правда, Толик?», — продолжала щебетать Ленка. Я в ответ мог только кивать. От матери и дочери без верхних одежд у меня отобрало речь. Возникла пауза. «Ой, господи! — всплеснула руками Ленка. — Вы же с дороги! У нас душевые на втором и на третьем этажах. Я сейчас полотенечка свежие повешу. Пользуйтесь. А потом — обязательно к столу! Никакие отговорки не принимаются».
Она повела гостей наверх, а я бросился к телефону. «Пашка, ну где же вы? Хватит там Варваре твоей прихорашиваться. Гости уже в душе моются». «Моются — это хорошо, — сказал Пашка. — Щас будем». «Да. И подарок не забудь!» «Обижаешь, начальник», — хихикнул Пашка и положил трубку.
Первым из душа вернулся, естественно, мужик. Виктор Сергеевич. В моих спортивных трико и новой, еще ненадеванной футболке, он чувствовал себя не очень уютно. Я понял самое время предложить выпить. «Коньяк, водка?», — спросил я несколько развязно. «Водка», — ответил меланхолично гость. Только мы выпили за знакомство, как появилась Ленка. «О! Не дождались все-таки. Мужики есть мужики. Смотри, Толька, не напои мне мужчину, он мне трезвым нужен», — она игриво закрутила задницей и снова куда-то исчезла. Мужик с недоумением взглянул на меня. «Не обращайте внимания, у нас все так шутят. Простой народ, сами понимаете». « Все нормально. Я понимаю». «Она у меня еще воспитаннее других будет. Не матерится зазря. Вот щас придут гости, Пашка с Ленкой, так те как выпьют... Вы уж простите, я их пригласил заранее, не прогонишь же теперь». «Конечно-конечно. Это вы простите нас за неудобства». Мы выпили еще по одной и гость рассказал, что он — профессор математики, а жена его — доцент, когда-то была у него аспиранткой. «Красавица», — сказал я. «Да», — произнес он как-то грустно. «Виктор Сергеевич, да вы закусывайте-закусывайте», — сказал я несколько не по-мужски. « А ваша дочь — школьница, студентка? Сколько ей лет?» «Вика? Вика — дочь Эльвиры. Моя падчерица, стало быть. Девочке три года было, когда мы с Эльвирой поженились. И вот на прошлой неделе мы отпраздновали ее совершеннолетие. Вика — студентка. Учится на первом курсе в инязе». «На переводчика?» «На переводчика», — повторил машинально гость. Мы выпили по третей.
Тут в двери все в снегу появились Пашка с Варькой."Ну и метель!» После дежурных слов приветствия, после снятия верхней одежды гостей и выдавания тапочек я представил своих друзей гостю. «А я вас, Павел, узнал. Вы нам машину регулировали», — сказал с осуждением в голосе Виктор Сергеевич. «Да. А что?» «А то, что она сломалась через десять минут», — грудной женский голос раздался сверху. Я поднял голову. По лестнице спускалось живое воплощение моих эротических снов. Тяжелые, грушевидные груди свободно колыхались под небрежно запахнутым Ленкиным банным халатом, стройные, словно точеные, ноги обнажались при каждом шаге. Длинные еще влажные полосы обрамляли лебединую шею. «Ни хуя себе», — произнес Пашка и покраснел. Я впервые видел, чтобы он краснел. «Вот и я подумала то же самое, когда мы сломались в степи среди ночи», — засмеялась наша гостья. «Простите за мой вид, — добавила она кокетливо. — Это хозяйка дома уговорила меня надеть халат. У вас здесь, действительно, очень тепло». «Мать, ты меня поражаешь», — процедил Виктор Сергеевич. «А что тут такого, папа?» Это Виктория появилась вслед за матерью. В моей синей рубашке из джинсовой ткани! В одной моей синей рубашке, едва прикрывающей маленькую крутую попку! И едва вмещающей грудь! Верхняя пуговица из последних сил держалась в петельке. Большие, синие, еще по-детски наивные глаза. «Мы ведь сейчас спать идем. Тетя Лена мне так сказала». «Да, конечно. Но по бокалу шампанского перед сном за наше с Вовкой здоровье вы можете себе позволить? — выскочила из-за спин мамы с дочкой моя Ленка. — У нас ведь даже не застолье. Так, легкий фуршет».
«Я поднимаю этот бокал за исполнение всех ваших желаний, Анатолий и Елена». Она быстро выпила шампанское, видимо собираясь сразу после этого уходить. Я проследил, Вика тоже осушила бокал. Виктору же Сергеевичу поднесли такую дозу клофелина, что сутки можно было его в расчет не принимать. От предчувствия надвигающегося кайфа кровь ринулась в мой член так резко, что у меня застучало в висках. Я застонал и покосился на наших лошек. «Шампанское» начинало действовать. Глаза у обеих заблестели, щеки покраснели, дыхание участилось. «Ты сколько им порошка сыпанула? Не много ли?», — шепнул я Ленке». «Нормально. Вынесут. Телки здоровые... « Я знал, что их гениталии сейчас стремительно наливаются кровью, что твердеют их соски, что путаются мысли, что им страшно от сладости наступающих ощущений и сладко от возрастающего страха. Я видел, что они уже борются с собой.
«Дорогие, Эльвира Петровна и Вика, — сказал я. — Мы с Пашей дружим семьями много лет. Мы, как одна семья, понимаете?» «Свингеры что ли?» — изменившимся голосом спросила ... старшая лошка. «Да, милая наша гостья, они самые, хоть я и не люблю этого слова. Сейчас мы поднимемся на второй этаж в комнату, специально оборудованную для сексуальных групповых забав. Да, Лена подсыпала вам в шампанское немножко афрозодика для того, чтобы вы почувствовали, от чего откажетесь, если не пойдете с нами. Решать вам. Но учтите, что перешагнув порог упомянутой комнаты, вы даете согласие на любые сексуальные действия по отношению к вам. И вы сами вправе на любые сексуальные действия. Уйти из комнаты раньше других можно только с согласия всех остальных членов нашего коллектива. Вы — мать и дочь. Это усложняет ваш выбор. Мы будем рады даже одной из вас. И еще. Признаюсь. Ваша машина заглохла не случайно. Вы нам очень понравились. Простите».
«Ебать-копать! Ну ты и пиздобол, — сказал мне Пашка, как только мы поднялись наверх. — Был момент, что я тоже тебе поверил». «Ладно, заглохни, лучше поверь еще раз все камеры, чтоб ни одна не подвела». Всего в комнате было установлено 12 скрытых видеокамер, снимающих из разных ракурсов. Четыре из них было настроено на крупный план, четыре — на средний и четыре — на общий. Для комнаты площадью 30 квадратов этого было достаточно. Теплый пол, мягкий ковер, разбросанные по всей комнате подушки разной величины. Так сказать, декорации начальной сцены.
С дозой мы угадали. Они зашли вдвоем минут через десять. Я незаметно нажал на копку пульта. Дверь защелкнулась, камеры включились, тихо зазвучала эротическая музыка. Плейлист был длинным...
Две удивительно свежие порноактрисы разного возраста, одной лет 35—40, другой — максимум 18, робко стоят у двери. Младшая вдруг пытается убежать, но дверь заперта. Старшая берет ее за руку. Они молча смотрят друг на дружку. Посреди комнаты две порноактрисы довольно потрепанного вида, хотя и не старые (лет по 30), сидя лицом к лицу с помощью «обоюдоострого» фаллоимитатора предаются лесбийским утехам. Два порноактера стоят над ними и дрочат свои стволы. Эльвира Петровна что-то говорит Вике. Та вырывает руку. Эльвира Петровна подходит к нам одна, она плачет: «Вы поступили с нами бесчестно». «Да. Мы сволочи», — соглашается Пашка. Мы снимаем с нее Ленкин халат. Как слепые, руками мы исследуем ее тело. Как дети, мы сосем ее груди. Как сатиры, мы тремся о нее стволами. Вероника, присев у двери на корточки, смотрит в нашу сторону и яростно мастурбирует правой рукой. Левая рука трет сосок. На ней все еще моя рубашка. Потом Пашка надавливает Эльвире Петровне на плечи, заставляя опустится на колени. Я тычусь окаменевшей головкой во влажные от слез щеки. Я говорю: «Возьмите». Эльвира Петровна после недолгой борьбы самой с собой неожиданно нежно обжимает головку губами и медленно начинает работать языком.
Тут всеобщее внимание привлекают громкие вскрики у двери. Это кончает юная порноактриса. Оставшийся не у дел Пашка, подходит к Виктории, берет за руку, поднимает с пола и вкладывает в эту руку свой торчащий свечой член. «Пойдем, мамке поможешь». Девка тупо смотрит на его член в своей руке. Кажется, она в трансе. Пашка дает ей легкую пощечину: «Пошли!» И вот похотливый сатир таким образом подводит юную нимфу к нам. Ленка с Варькой прекращают свои забавы. Сидя на полу, они смотрят на девушку снизу вверх. «Да трахните вы ребенка, не мучьте. У нее уже по коленям течет», — смеется Ленка и, проведя рукой (снизу вверх) по внутренней части бедра Виктории, показывает влажные ладони. « Я уже не ребенок!» — кричит тут ни с того ни с сего юная порноактриса и сбрасывает с себя мою рубашку. Затем, расставив широко ноги и прогнувшись назад, она раздвигает обеими руками валики своих верхних половых губ. «Вот!» Все весело смеются. Только мама, скосив глаза, мычит с моим членом во рту. «Как блестит! Так и ослепнуть можно», — смеется Ленка.
И тут Пашка не выдерживает. Он набрасывается на Викторию, хватает ее за выставленную манду, заваливает на ковер и, задрав ее ноги к голове, вгоняет в нее свой член без всяких прелюдий. Он долбит ее со всей дури, с диким ревом: «Ах, ты блядь! Ах, ты дрянь!». Девка сразу вскрикивает: «Ой! Ой!», но очень скоро начинает стонать от удовольствия. Пашка переворачивает ее на живот ставит раком и, присев на корточки, дерет, как бы оседлав. Это поза чисто для крупного плана, поза на камеру. Аккуратненькая, почти детская, пещерка принимает Сизого Али-Бабу. Тяжелые молодые груди не колышутся, а вибрируют. БЕЗЗВУЧНО ЗВЕНЯТ. Ко мне подходят Галка с Варварой: «Иди помоги Пашке. А этой сукой мы сами займемся». Мне жаль оставлять трудолюбивый ротик Эльвиры Петровны, но молодость есть молодость.
И вот я уже опускаюсь на колени перед Викторией. Она смотрит на мой пульсирующий член, сразу ничего не соображая, а потом начинает яростно вертеть головой: типа «нет». По Пашкиному методу я даю ей пощечину. «Да! — кричит вдруг Пашка. — Еще! При ударе у нее сжимается влагалище. Это кайф!». Я еще раз отвешиваю девке оплеуху. «Нет!» — кричит девка. И еще более испуганным «нет!» вторит ей ее мать. Это две потасканные шлюхи навалились на ухоженную блядь и вяжут ей руки за спину. Слыша крик матери, Виктория пытается вырваться из-под Пашки, но тот хватает ее за длинные волосы и держит, как поводья строптивой кобылицы. Голова у Виктории задирается, и я, поводив членом по лицу, тычусь ним в ее яркие пухленькие губки. Сопротивление губ сломлено, но зубки сжаты. И тогда я делаю вид, что снова собираюсь ударить. Все. Крепость взята. Я вхожу во влажное нежное тепло юного ротика. «Язычком работай. А ты, Пашка, поддай, газу!» Я просовываю руки вниз и делаю то, что мечтал сделать сразу, как только увидел Викторию — сжимаю ее юные груди. «О! — тут же реагирует Пашка. — Она снова заводится».
Я нащупываю длинные разбухшие соски. «Вика — ты чудо!», — шепчу я ей на ушко и тут же чувствую, что ее язычок начинает, наконец, шевелится. «Вот так. Вот так. Умница. А теперь пососи его. Пососи... как чупачупс». Дальше все у нас троих идет, как по маслу. Я тоже начинаю двигаться в ритме Пашкиного поршня. Все быстрее и быстрее! И БЫСТРЕ... Е... Е... ЕЕЕЕЕЕЕЕЕ!!! Писк Виктории и рык Пашки сливаются в единый звук обоюдного оргазма. А вот уже и я кончаю на это прекрасное лицо: на голубые глаза, на черные брови, на длинные ресницы. «Вов, а я ей кончил прямо туда. Не удержался», — оправдывается запыхавшийся Пашка. Вика, кажется, ничего не слышит и не видит.
Она лежит лицом на ковре в позе выброшенного на берег после кораблекрушения. «Девке щас хорошо», — замечает Пашка. «А вот мамке ее не очень», — говорю я. — Наши бабы ее, кажется, на третий этаж поволокли».
«Что-то они быстро. Вот извращенки! — засмеялся Пашка. — Ну раз так, то и мы следом. «Викунечкааа, вставааай!», — закончил он голосом любящего родителя и наклонился над Викой, беря ее за плечи: «Пойдем, солнышко». «Куда?» «К маме». «К маме? А что ее здесь нет?» Девушка резко вскочила: «Где мама?». «На третьем этаже». «Что? Уже спит?» «Эт вряд ли, — улыбнулся Пашка. — Хотя... Пойдем, посмотрим, где там твоя мама». (Продолжение следует)

Поделиться в: