Охота за куропатками во сне и наяву.
Часть II. Анданте «Красногорские причуды».
10. Аксамит.
Сон на скамейке о купании в водах Татарского пролива.
Оставшись один, Женя смотрит на часы: до нового свидания ещё более получаса... Чем занять это время? А может быть заглянуть в ресторан? Нет, сегодня столько было уже приключений, что ещё одного там наверняка не избежать... Лучше в ожидании назначенного времени пройтись... Или приткнуться на скамейке и вздремнуть... Так, пожалуй, и надо сделать...
Он присаживается на первой же скамье, опускает подбородок на грудь, смежает очи и тут же проваливается в очередной сон.
И сон это был о его пребывании в конце лета прошлого года на западном берегу Сахалина, когда его ненадолго послали на целлюлозно-бумажный комбинат в Томари. Но в первую же субботу после своего приезда туда он был приглашён руководством ЦБК на рыбалку. Отправились сразу после обеда и уже через несколько часов прибыли в городок Красногорск. Гостиница, в которой их разместили на сутки, оказалась всего на всего бараком, длинный коридор которого разделял комнаты с десятком железных кроватей в каждой.
Все его попутчики покидали свои вещицы на эти кровати и куда-то побежали, сказав ему, что он свободен до полуночи, когда предстоит отправиться на озеро неподалёку. От нечего делать Женя выходит на площадь и буквально нос к носу сталкивается со знакомой актрисой из областного драмтеатра, с которой год назад, проживая на одном этаже гостиницы, не раз участвовал в разного рода попойках и пытался даже приударить.
 — Женя? Ты чего в эдакой глуши делаешь? — удивлённо спрашивает она.
 — Да вот, Лизанька, привезли и бросили.
 — А мы здесь на гастролях. Сегодня и завтра даём спектакли, а потом едем дальше.
 — А что ты делаешь после спектакля? Не позволишь ли мне составить тебе компанию?
 — Мне — навряд ли... А вот моей подруге — можешь. Знакомься: это Зоя Яровая. Завтра местный зритель увидит её на сцене как Любовь Яровую, а сегодня она не работает, то есть свободна.
И тут только Женя обращает внимание на небольшого роста даму, не такую яркую как Лиза, да и значительно постарше, с не очень выразительным, но без каких-либо изъянов лицом.
 — Значит, договорились? Я побежала... Понимаю, тут подохнуть можно со скуки, но всё же, Женечка, займи чем-нибудь Зойку. Не сидеть же ей в этом клубе и не смотреть в который раз нашу игру!... Ладушки?
 — Ладушки! Беги! А мы пойдём к морю, может быть искупаемся... Пойдёмте, Зоя?
Миновав клуб, гордо именуемый домом культуры, Женя и Зоя выходят на пустынный берег. И перед их взорами предстают длинная и не очень широкая полоса серого песка, такая же длинная череда потемневших от времени заборов с одной стороны и серое море со стоящим на рейде пароходом — с другой.
 — Так что, окунёмся? — спрашивает он.
 — Соблазнительное предложение, но, боюсь, принять его не смогу: не во что переодеться. Давайте ещё малость погуляем, а там посмотрим...
 — Давайте... Тем более что скоро, надо понимать, стемнеет, можно будет зайти в воду голыми, и тогда не будет проблемы во что переодеться. Пойдёмте... Вы тоже здесь впервые?
 — Нет, мне здесь случалось бывать... Даже знакомые есть... Кстати, о знакомых: сейчас только соображу, где-то здесь рядом живёт моя подружка Люся Черняховская — жена директора чудорембазы... Не мешало бы заглянуть к ней...
 — Что такое чудорембаза?
 — А, так в этих краях именуют судоремонтные базы, мастерские по ремонту рыболовных судов... Но как найти её дом? Насколько я помню, он точно такой же, как и все эти, что перед нашими глазами...
 — Мне эта картина знакома: каркасно-засыпные одноэтажные дома о четыре окна с двумя входами в торцах через веранду... Название улицы и номер дома не помните?
 — Нет... Давайте вернёмся к площади и пойдём оттуда... Тогда я, может быть, чего-нибудь и вспомню...
Они так и поступают. И уже очень скоро Яровая радостно объявляет:
 — Вот он, её дом. Точно. И знаете, отчего я в этом не сомневаюсь? Чем он всё же отличается от всех окружающих?
 — Смею предположить, что у него дверь только с одного торца, а не с двух, ибо в нём живёт одна семья, а не две... Правильно?
 — Правильно, — подтверждает она несколько озадаченно. — Подождите меня здесь около калитки... Если моя подруга дома одна, без мужа, то, полагаю, она не будет возражать против того, чтобы я привела к ней и вас. И тогда мы неплохо проведём здесь часик-другой... Если же нет, то продолжим нашу прогулку...
 — Хорошо, идите, я здесь постою, подожду...
Зоя открывает калитку, проходит к крыльцу, поднимается на него, открывает дверь и скрывается за нею. А через минуту-другую появляется и машет Борису рукой:
 — Заходите!
 — Милости просим! — встречает его по ту сторону двери хозяйка — дама лет 35 (а может и больше), в меру упитанная, с правильными чертами лица, окаймлённого шикарной русой косой.
 — Знакомься, Люся, это мой сегодняшний ухажёр, и зовут его Женя, — представляет ей его Зоя.
 — Проходите, располагайтесь и дайте мне возможность приготовить вам чай...
 — Бог ты мой! — восклицает Женя, усаживаясь на диван рядом с Зоей и оглядываясь.
 — Что вас удивляет? — спрашивает Зоя.
 — Узнаваемость... Такое впечатление, словно я уже здесь бывал... Та же внутренняя планировка, та же обстановка, та же её расстановка... А там, наверно, спальня?
 — Люся! — кричит Зоя в направлении кухни. — Мой ухажёр оказывается очень-очень любопытным...
 — Что, — подаёт оттуда голос Люся, — интересуется, что, где и с какой стороны у тебя приделано?
 — Нет, не угадала!
 — Ужель целоваться лезет?
 — Фи! Ну как тебе такая мысль могла придти в голову?
 — А она мне сразу же пришла, как только увидела его. Вот, думаю, повело Зойке, такого сладенького мальчонку заполучила на вечер... Нацелуется, наверно, сегодня с ним в волю!
 — Да хватит тебе фантазировать! Чай готов?
 — Завариваю.
 — Ну так неси его сюда, и я скажу тебе такое!...
Люся несёт поднос с заварным чайником и чашками, ставит его на стол и спрашивает:
 — И что же такое ты хочешь мне сказать?
 — А то, что я действительно рассчитывала развеять одиночество и скуку с этим молодым человеком. Он показался мне таким славным, занятным собеседником, причём, замечу, неглупым. Но он вовсе не такой уж младенец, как ты говоришь... Он, по моему, положил глаз на твою спальню... Представляешь?..
 — Да нет, Люся, — пытается оправдаться и одновременно осмыслить такой оборот в разговоре Женя. — Меня просто поразило внешнее и внутреннее сходство вашего дома с теми начальническими домами, в котором мне приходилось бывать во время командировок...
 — Не верь ему, Люська, — смеясь, прерывает его Зоя. — Он, мне кажется, настроился здесь переночевать. Мужиков и детей, думает нет, что мешает поменять койку с клопами в гостинице на шикарную двуспальную постель... Кстати, покажи её ему... Тебе есть чем похвастать!... Удовлетвори его любопытство...
 — Ну что же, — отвечает та. — Если желаете, то давайте взглянем... Открывайте дверь и удовлетворяйте своё любопытство! Чем-нибудь эта спальня отличается от тех, что вам приходилось видеть в другом месте?
 — Честно говоря — ничем, — признаётся Женя, оглядывая с порога ... от-крывшуюся перед его взором картину.
 — Вы меня обижаете... Спальня — моя гордость... Неужели ничего в ней не поразило вашего воображения?
 — Почему не поразило? Чего только стоит одна эта широкая, два на два, наверное, кровать!
 — Ах, кровать всё-таки заметили... И какие же мысли, позвольте полюбопытствовать и нам, приходят вам в голову при взгляде на неё?
 — Честно?
 — А зачем же врать?
 — Ну хорошо: я на самом деле подумал, как бы было хорошо вытянуться на ней и поспать...
 — И это всё?
 — Нет, конечно. Хорошо бы, если рядышком, под боком, возлегла... дама сердца...
 — И кто же эта дама вашего сердца? Мы её знаем?
 — Знаете...
 — Вот как? А можете вы назвать её?
 — Нет, не смею...
 — Ну и ладно... Сделаем перерыв в допросе... Садитесь за стол и пейте чай... Выпить не предлагаю, потому что с минуту на минуту жду мужа с целой сворой гостей из Томари, и мне не хотелось бы, чтобы они видели, как я с вами предаюсь здесь удовольствию, которые они, мужики, считают своей монополией...
 — Из Томари, говорите? Это, наверно, те самые рыбаки, что меня сюда на выходные привезли...
 — Вы тоже из Томари? Тогда тем более мне не хотелось бы, чтобы они вас тут видели и задавали ненужные вопросы...
 — Да, но я там в командировке...
 — Всё равно... Допивайте чай и собирайтесь... Надеюсь, что уж осо-бенно вам скучать не придётся... Завидую тебе, Зоечка, по хорошему: такой у тебя сегодня в провожатых приятный молодой человек. В другое время я оказала бы вам большее гостеприимство, но сейчас не могу, так что простите...
Зоя, не открывшая рта в течение всего этого диалога, встаёт и жестом приглашает Женю последовать за собой. Тот также поднимается, но в этот момент слышит на улице шум моторов.
 — Что это? — спрашивает он хозяйку.
 — А ничего, — отвечает она. — Прибыли мои дорогие гости, не запылились...
 — А что нам делать? — спрашивает Зоя.
 — Тебе — ничего, ждать здесь, а твой хахаль — пусть бегом в спальню, и чтобы тихо там! Надо только открыть окно и через него эвакуироваться отсюда... Быстро!..
 — Бегу! — соглашается Женя, направляя свои шаги к спальне, но уже на пороге оборачивается и говорит: — Обещаю вести себя тихо... Однако в окно полезу только тогда, когда кто-нибудь из вас поспешит мне помочь...
И едва успевает закрыть за собою дверь, как слышит громкие и воз-буждённые мужские голоса в гостиной. «Надо же, какая незадача... Даже не успел условиться о встрече!... Ну ничего, сейчас кто-нибудь из этих перепуганных куриц прибежит сюда».
И действительно, не проходит и минуты, как в спальне появляется хозяйка с расширенными от страха глазами и не на шутку рассерженная:
 — Вы что, в серьёз вздумали меня под монастырь подвести? Почему вы ещё здесь?
 — Потому что хотел бы просить вас передать вашей подруге, что я буду ждать её на улице... Это во-первых...
 — А во-вторых?
 — Поблагодарить вас за гостеприимство...
 — Принимаю вашу благодарность, но в свою очередь прошу побыстрее избавить этот дом от вашего присутствия...
Она подходит к окну, распахивает его створки и делает жест, озна-чающий приглашение последовать туда. Он становится рядом с ней, садится на подоконник, перекидывает обе ноги по другую его сторону и спрыгивает на землю, но прежде чем она успевает закрыть оконные створки, оборачивается, берёт её за запястья, притягивает к себе и целует.
 — Вы с ума спятили! — возмущается она и снова пытается закрыть окно. — Явились с одной, а пристаёте к другой!..
 — Передайте, пожалуйста, этот поцелуй ей...
 — Ну вот ещё чего... Успеете сами с ней нацеловаться!... Но не торопитесь отсюда уходить... Кажется, ещё не все приехавшие вошли в дом... Таскают чего-то... Слышите голоса?
 — Мне спешить некуда... Зое, наверно, всё равно не скоро удастся от вас выбраться... Так что подожду здесь... А чтобы я тут тихо вёл себя и не шумел, было бы неплохо получить от вас ещё один поцелуй... Поощрительный...
 — Ещё один?... Как будто я вам уже чего-то давала...
 — Всего один поцелуй!...
 — Да отпустите же меня!... Вдруг кто войдёт?... Мне пора возвращать-ся...
Вырвавшись из его объятий, Люся захлопывает окно и уходит. А Женя минут десять спустя, дождавшись, когда суета между калиткой и крыльцом стихнет, подкрадывается к углу дома, выглядывает из-за него и, убедившись, что машины стоят, а никого нет, в один миг преодолевает десятиметровое расстояние до калитки, оказавшись за нею, поворачивает и уже неспешным шагом идёт вдоль штакетника, раздумывая над тем, что теперь делать: возвращаться ли, не солоно хлебавши, в гостиницу, или околачиваться здесь в надежде на то, что его новая знакомая не променяет его на целую ораву мужиков.
Так он и ходил туда и обратно между только что покинутым домом и площадью, пока не услышал, как его окликают:
 — Женя, это вы?...
 — Зоя?... — поворачивает он ей навстречу и берёт за руку. — Вы не представляете, как я рад опять видеть вас...
 — Да, Люся передала мне, что вы будете ждать меня, и я постаралась там особенно не задерживаться...
 — Да, жаль, что таким недолгим оказалось её гостеприимство.
 — Признайтесь, что она понравилась вам! — несколько игриво подхва-тывает она эту тему и, взяв его под мышку, повисает на локте.
 — Признаюсь... Но если бы меня поставили перед выбором, я бы ока-зался в затруднении... Но это всё — если бы да кабы... А что нам сейчас-то делать? Вернёмся на берег?
 — Вернёмся...
Уже смеркалось, когда они снова оказались там. Стоявший на рейде корабль светился бортовыми огнями.
 — Будем купаться? — интересуется Женя.
 — Нет, мне что-то неохота.
 — Жаль, придётся лезть в воду одному.
 — Ничего, я вас здесь подожду.
 — Вот мои брюки, рубашка и майка, — говорит он, разуваясь и раздеваясь, — садитесь на них и чувствуйте себя как дома.
После чего подходит к воде и входит в неё.
 — Не холодно? — спрашивает Зоя.
 — Да нет, вроде бы, нормально.
 — А как дно? Камней нет?
 — Да такой же мелкий песочек, как на берегу...
 — Ну тогда плывите... Только не далеко, чтобы из видимости не поте-ряться. А я сниму обувку и похожу тут босиком...
Проделав в воде несколько шагов, Женя присаживается на корточки и, оттолкнувшись от дна, начинает плыть кролем, стараясь, чтобы это выглядело стремительно и красиво. Но дыхания хватает только на десяток гребков, после чего приходится переходить на брас, а чтобы заплыв и этим стилем выглядел достаточно быстрым, вынимает голову из воды и делает глоток воздуха только на каждый второй гребок, причём не открывая глаз. Когда же он, по его подсчётам отплыл уже далеко, то решил передохнуть. И тут только обнаружил, что над водой спустился густой туман и ничего не видно: ни берега, ни огней парохода... На секунду даже испугался: где берег и где пароход? И куда теперь плыть, чтобы вернуться назад?
 — Зоя! — стал он звать, поворачивая голову то в одну, то в другую сто-рону.
 — Женя! — донёсся до него её ответ.
И он поплыл в сторону её голоса. Обратный путь занял довольно много времени. Пару раз ему даже казалось,...  что он гребёт не в том направлении, и он снова кричал:
 — Зоя!
И плыл, ориентируясь на её голос. И уже когда почувствовал дно под ногами и встал на них, понял, почему возвращаться пришлось так долго: сильное течение относило его в сторону, а ориентация на голос Зои заставляла его грести против течения.
 — Женя! — доносится до него снова.
 — Ау! — отвечает он, выходя на берег и ничком падая на прибрежный песок.
 — Женя! Вы где?
 — Где-то рядом и сейчас подойду!
Он собирается с силами, поднимается и идёт на её голос. Увидев его, она кидается ему на встречу:
 — Ну, наконец-то! Я так перепугалась, когда вдруг всё кругом затянуло тьмой и вы пропали из вида...
 — Мне тоже, признаться, стало малость страшновато... Но ничего, всё обошлось... Я услышал вас и смог сообразить, куда плыть... Позвольте в знак благодарности за моё спасение поцеловать вас...
 — Успеете... Вам, наверно, прежде всего надо одеться... Небось про-дрогли?
 — Вначале высохну... Чего ж напяливать одежонку на мокрое тело?... Продрогнуть я не успел, так что высохну в один миг... А вот поцелуй не помешает... Поделитесь-ка со мной лишним теплом... О, как здорово! Спасибо!
 — Может присядем?...
 — С удовольствием... Но только шмотки свои я оттащил бы подальше от кромки берега... Видите, прожектор пограничников зашарил по морю и вот-вот повернётся сюда и обнаружит нас... Зачем нам это?
 — Ну да...
 — Прибежит ещё наряд и станет интересоваться, что мы тут делаем, не намериваемся ли переправиться в Японию...
 — Да вы что? Какая Япония? До неё же километров пятьсот, поди...
 — Поменьше, триста шестьдесят...
 — Тоже немало...
 — А вдруг мы тут сидим и ждём чего-нибудь...
 — Ну да, у моря погоды...
 — Или когда всплывёт на связь с нами американская подводка... Вот тут, кажется, у забора есть выступ... Давайте спрячемся за него...
 — Давайте...
Женя переносит свою одежду и обувь за этот выступ, усаживает Зою и располагается рядом.
 — Я боюсь, как бы вы не простудились, — продолжает она беседу.
 — Потрогайте мою кожу, она почти сухая.
 — Да, почти, но ещё не совсем.
 — Можно я займу у вас ещё малость теплоты?
 — Душевной?
 — В душевной я уже убедился, когда вы бегали по берегу и звали меня... А вот в телесной хотелось бы лишний раз удостовериться...
Он обнимает, целует её, гладит плечи и грудь, расстёгивает верхние пуговицы её лёгкой блузки и просовывает внутрь ладонь, его пальцы проникают под чашечку бюстгальтера и начинают исследовать скрывающуюся под нею мякоть. Не прекращая поцелуя, она хватает его за запястье и вытаскивает ладонь из-за пазухи. Тогда он отправляет эту ладонь в прогулку вокруг её талии, поглаживает выпуклость живота, бёдра, совершая при этом круговые движения, от которых ткань юбки собиралась таким образом, что подол поднялся к самым коленкам. Тут доходит очередь и до этих самых коленок. Зоя поднимает их и прижимает к груди, но его ладонь успевает проникнуть между ними и помешать им соединиться. Попытка Зои извлечь её оттуда оказывается на этот раз безрезультатной, да и показалась она Жене не столь уж и решительной.
 — Как хорошо, что ввиду жары вы без чулок, — комментирует он. — Какое наслаждение ощущать аксамит вашей кожи!
 — Аксамит? Что это ещё за штука?
 — Так немцы некогда называли бархат, — разъясняет Женя.
Зоя молча обхватывает его за шею и отдаётся его поцелуям и ласкам, как бы теперь не замечая продолжения поглаживания и беспрепятственного, но неторопливого продвижения его длани всё дальше и дальше между подрагивающими от прикосновений ляжками. Вот, наконец, и трусики. Их нижние края не очень-то плотно прилегают к коже, что позволяет двум его перстам проскользнуть под них, но не так далеко, как хотелось бы. Причём не только ему, но, кажется, и ей...
 — Вы мне там ничего не порвёте? — отрываясь на долю минуты, чтобы передохнуть, от его губ, интересуется Зоя.
 — Чтобы, не дай бог, этого не случилось, следует кое от чего освободиться, — разъясняет он, вынимая из-под подола руку.
 — От чего? — спрашивает она, опять приклеивая свои губы к его губам.
 — От юбки, например, и от кофточки.
 — Стоит ли? Не достаточно ли того, что один голый здесь уже есть... Вам, кстати, не зябко?
 — Мне, рядом с вами, прижавшись к вам, как можно думать об этом?... Я весь пылаю!..
И кинувшись в который раз целовать её, обхватывает обеими руками спину и грудь и заставляет приземлиться на лопатки, после чего одну из освободившихся рук использует для того, чтобы ещё больше задрать подол и таким образом получить больший простор для исследования того, что скрывалось под ним. Так как колени дамы оставались поднятыми и расставленными, ничто теперь не мешало ему заняться этим. Скользнув поверх ткани трусов и обнаружив, что в районе промежья эта ткань уже довольно влажная, Женя устремляется дальше, цепляется за резинку и тянет за неё к низу живота. Зоя услужливо приподнимает свой таз, и вот уже её штанишки стаскиваются им через бёдра к коленкам, а потом через голени и к щиколоткам, после чего ему остаётся только сбросить их с одной из лодыжек, оставив болтаться на другой.
Продолжая возлежать на боку возле распростёртой перед ним жен-щиной и почти безотрывно целуя её, он ухитряется освободиться и от собственных плавок, после чего наваливается на неё всем телом, распирая своими бёдрами её ляжки, подаётся чуть назад, малость привстаёт на коленках и пальцами одной руки нащупывает под собою края её расщелины, а пальцами другой направляет туда свой напрягшийся тычок. Почувствовав его там принятым и совершив для пущей убедительности один-другой пырок, он на несколько секунд останавливается, чтобы просунуть освободившиеся руки к ещё не расстёгнутым пуговкам Зоиной блузки и вынуть их из петель, затем запускает обе ладони под чашечки бюстгальтера и, погрузив пальцы в мякоть грудей, приклеивает свои уста к раскрытым навстречу ему губам Зои. И только после этого возобновляет неторопливые, медленные движения. Когда же наступает момент, чтобы в очередной раз сделать вздох, он поднимает голову и к ужасу своему в проёме тына, на расстоянии вытянутой руки видит силуэт чьей-то головы и плеч...
 — Ну и что? — обращается он к этому силуэту. — Чего надо здесь?
 — Это ты ко мне? — удивлённо переспрашивает Зоя.
 — Да нет, — отвечает Женя, не прерывая свои неспешные движения. — Какая-то фигура в дырке забора маячит и за нами подглядывает...
 — Ну да? — уже испуганно произносит она. — Ты уверен?
 — Как и в том, что тебя вижу...
 — Ну тогда пусти...
И с неожиданной силой столкнув его с себя, садится и начинает спешно приводить себя в порядок. Он тоже нагибается за плавками и напяливает их на себя.
 — Ты точно кого-то видел? — опять задаёт тот же вопрос Зоя.
 — Точно... Правда, теперь уже нет... Вот смотрите — здесь оказывается открытая калитка, а за ней кустики... Из них и выглядывал тот, кто подсматривал за нами...
 — Быстрей одевайся... Надо уходить отсюда...
 — Зачем?... Тут так приятно было!
 — Пожалуйста, не спорь... Я не знаю, кто за этим забором живёт, но боюсь, вдруг это кто-то из тех, кто меня знает...
 — У вас тут много знакомых?
 — Имеются.... .. Но не хотелось бы, чтобы они видели здесь меня с то-бой...
 — Особенно за таким занятием, которое мы себе только что позволи-ли...
 — Да, особенно за таким!... Ты готов? Тогда пойдём отсюда...
 — Я на всё готов... В том числе и на то, чтобы войти в эту калитку и расположиться за ней на некоторое время... Как вы считаете? Я почему-то думаю, что хозяин, убедившись, что спугнул нас, больше сюда сегодня не вернётся...
 — А я так не думаю!... Пошли!..
 — А куда?
 — В гостиницу...
 — Зачем?
 — Как зачем?... Спать...
 — Послушайте, Зоя... Время ещё раннее, спектакль, поди, ещё не кончился...
 — И что?
 — А то, что комната, в которой вас поселили, поэтому ещё свободна...
 — Нас расселили в нескольких комнатах, а в моей — не только наши...
 — Ну хорошо, пойдём просто прогуляемся... Может где укромный уго-лок попадётся...
 — Здесь всего две улицы — одна на этом берегу речки, а другая на другом — и несколько исходящих от них переулков...
 — Ну вот давайте и свернём в один из них, например, в этот. Фонарей никаких нет, темень непроглядная...
 — Какая темень?... Вон какой свет из окон!..
 — Не из окон, а в окнах... А здесь ни зги не видать...
 — Пусть не видать... Что нам-то?... Что мы тут будем делать?..
 — Как что?... Обниматься, целоваться...
Женя останавливает Зою и приклеивает к её устам свои...
 — Чем ты будешь завтра занят до вечера? — спрашивает она.
 — С сегодняшней полуночи до завтрашнего вечера я буду где-то на рыбалке. Ведь меня же ради этого сюда привезли... А что?
 — Да ничего такого особенного... Раз рыбалка — значит рыбалка...
 — Да колебал я эту рыбалку!... С гораздо большим удовольствием по-менял бы её на компанию с вами... Надо только попозже вернуться в гостиницу, где-то задержаться до тех пор, пока мои рыбаки не уедут без меня... И я свободен!..
 — Ты любишь свободу?
 — А кто её не любит?
 — Тебе хорошо... Ты небось холост?... А у меня муж, ребёнок...
 — Но сейчас-то они далеко... Разве вы сегодня не свободны?
 — Действительно, никуда не надо идти и отчитываться, где была и почему задержалась...
 — И отчего пуговки блузки расстёгнуты...
 — Пуговки, пожалуйста, оставь в покое...
 — Оставлю, когда они больше не будут мешать моему любопытству... И не надо тратить энергию на то, чтобы мешать моим дланям... Лучше обнимите меня... Вот так... И поцелуйте...
 — Нас никто тут не увидит?...
 — У вас такая прелестная грудь!... Так и манит к себе мои пальчики... — От этих пальчиков мне лямки в плечо врезались и больно...
 — Может, расстегнём и бюстгальтер?
 — Нет, нет!... Ни в коем случае!... Мало ли что... Вдруг кто-то снова наткнётся на нас...
 — Вот именно наткнётся... Тут такая темень, что в метре ничего не видно... Так что если мы не будем шумно вести себя, нас ни один чёрт не заметит... Разве не так?..
 — Дай-то бог!... И всё же, мне как-то не по себе...
Зоя пытается воспрепятствовать его руке приподнять подол её юбки и проникнуть под трусы, но делает это как бы для проформы и молча... Едва его пальцы проникают к ней в промежность, она вся обмякает, обнимает его за шею и прижимается к нему всем телом. Другою рукою Женя расстёгивает свою ширинку и пытается вытащить наружу своего петушка. Однако тесные плавки мешают ему это сделать.
 — К чему всё это? — не разжимая объятий и шёпотом спрашивает Зоя.
 — А к тому, чтобы возобновить то, что вынуждены были прервать там, на берегу...
 — Как?
 — Есть много способов...
 — Я признаю только один...
 — Почему бы не попробовать другие?
 — И не думай об этом!...
 — Почему? Чего вы боитесь?
 — И боюсь, и не хочу!... — она разжимает свои объятия и резко отстраняется. — Не привыкла к такому... Не говоря уже о том, что... Не знаю, как это сказать... Ну, например, способствует ли дальнейшему сближению людей, уже вроде бы познавших близость, если один продолжает обращаться к другой по-прежнему на холодное «вы»?
 — Согласен... Каюсь, для меня словесное выражение близости требует большего времени, чем...
 — Ну вот и отлично!... Будем считать, что мы договорились: в начале словесное закрепление, а потом дальнейшее развитие... Идёт?
 — Идёт!... Как говорится, любишь кататься, люби и саночки возить... Хотя для меня, повторяю, такой алгоритм развития отношений будет не таким уж и лёгким...
 — Надеюсь, в этом непонятном для меня слове, ничего неприличного нет?
 — Ничего... Вы помните... — извиняюсь и буду, наверно, ещё много раз извиняться за это... — как в первых классах школы дети занимаются сложением, вычитанием, умножением и делением столбиком...
 — А как же, и сейчас мне приходится этим заниматься с сыном, если мужу некогда.
 — Так вот правила этих действий можно назвать алгоритмом.
 — Понятно... Так что уберите свои алгоритмы от моих, и давайте продолжим нашу прогулку...
 — Что ж, продолжим... И может быть, кстати, набредём на что-то такое, на что можно присесть... Здесь у калиток лавочки не принято иметь?... Я что-то не приметил, когда было светло...
 — Не принято... На лавочках обычно сидят старики и старухи, а здесь, на острове, таковых почти нет. Привозили сюда молодых, а они ещё не успели состариться...
 — А брёвна? Их, вроде и по речке сплавляют, и морем прибивает...
 — Наверно, где-то и лежат кучами... Но не будем их искать в такой темноте... Хватит с нас приключений на сегодня...
 — А завтра?
 — Так вы остаётесь? Не уезжаете на рыбалку?
 — Какая рыбалка? Я же сказал, что нет... Но что я слышу? Вы тоже перешли на «вы»...
 — Как аукнется, так и откликнется...
 — Ах, вот как! — Женя останавливается и возобновляет свои ласки...
 — Нет, нет! — уклоняется она от них. — Никаких больше ауканий!... Пошли в гостиницу...
 — Не слишком ли рано? Я боюсь, как бы рыбаки меня не захомутали... Что я им скажу, если они придут за мной?
 — Не придут.
 — Откуда такая уверенность?
 — Вот дом Черняховских, в котором мы были... И ни одной машины рядом... Значит, все уехали...
 — А свет в доме горит... Может хозяин тоже уехал, а Люся там одна?... Не проверить ли?
 — И не подумаю, потому что точно знаю, что он не собирался...
 — Да, не везёт же нам...
 — Ничего... Утро вечера мудренее...
 — Обещаете?
 — Что я обещать могу? Ничего... Но, как говорится, надежда юношей питает...

Поделиться в: