24 НОЯБРЯ
Кажется, все. Или почти все. Дом, или бунгало, или как его там, готов.
Черт, полное одиночество, добровольная тюрьма... как я счастлив! Как же я этого жду: когда уберется вся эта строительная бригада, и остров — Мой Остров — останется в моем распоряжении. Зачем его называть как-то иначе? — Мой Остров. Пусть будет так.
Все одиночки, отселенцы, отщепенцы и прочая и прочая, ведут дневник. Я, Элистер Дуглас, ничем не хуже. Вот я и представился своим будущим читателям (а то как же? когда-нибудь среди моих гнилых костей найдут стопку бумажек...)
***
26 НОЯБРЯ
Уехали. Я один. Тишина. Тишина!!!
Прибой. Звезды. Пальмы. Чистый-чистый песок, как само детство. И тишина.
Господи, как я ждал этого.
***
27 НОЯБРЯ
Первая ночь, первое утро. Пять утра — солнце вынырнуло из океана и еще, кажется, не проснулось. А мне — впервые за много лет мне, кажется, не хочется спать. Что делать, если не спать? Глупый вопрос, глупая привычка цивилизации, — жить, конечно. Просто жить. И слушать тишину.
***
27 НОЯБРЯ, час дня.
Итак — вот оно, одиночество. Один на острове. Все относительно, конечно: у берега — яхта, в цистерне — бензин, в сарае — штабеля запасных мачт и парусов... Чуть что — садись на яхту и мотай на соседний остров. А оттуда, при надобности — куда угодно. К людям, — к машинам, дыму, офисам, бигбордам, телевизорам, склокам, подлости, интригам — и бесконечной трескотне. Фигушки.
Самое неприятное — даже там, на соседнем острове, нужно общаться. С небритыми австралопитеками... австралийцами, прости Господи, — жрать-то надо, ничего не попишешь. Но это — нечасто. Нагрузился продуктами — и месяц полной тишины...
Однако, — неужели природа решила отпраздновать мое новоселье тайфуном? Ничего, отведу только яхту в боковой канал, да заслонки от дождя раскрою на крыше... Значит, тайфун? Прекрасно!
***
28 НОЯБРЯ
Ну и ночка! Красота какая!!! Девять баллов, а моей халупе — хоть бы что! Молодец старина Том, на совесть попыхтел: сегодня его проект выдержал боевое крещение. Надо ему написать... А впрочем — кому надо?
А все-таки я испугался. Дневнику можно признаться, перед дневником не стыдно. Труханул по-крупному. Ничего, привыкну. Привык за юбку мамочки прятаться всякий раз, какое бы обличье она не принимала — то страховки, то «крыши», то связей, то черт знает чего... как привык, так и отвыкну.
А на улице! красота-то какая!!! Половину леса повалило. Пойду разбираться. Эгегей, идет хозяин острова!!!
***
28 НОЯБРЯ, на ночь глядя
Запишу все по горячим следам. Пока не забыл.
Никто мне не поверит. Никто. И не надо. У меня должна быть своя тайна.
Когда я услышал ее крик, первым моим чувством была досада: конец одиночеству. Слабый такой крик, и не крик даже, а стон — не сразу и услышал. И прислушивался долго. Убедившись, разозлился: обещали ведь, что необитаемый! — но тут же выстроил стройную теорию: тайфун выбросил на берег яхту с юной леди, сломавшей загорелую сексуальную ногу. Порадовался стройности собственного мышления и побежал искать.
Искал долго. Кричал. И наконец она отозвалась, и я УВИДЕЛ. Ее.
Да, стройность мышления не подвела. Была юная, и даже весьма, леди, выброшенная тайфуном на берег. Было дерево, придавившее ее. Только не было яхты. И ног тоже не было. Вместо них — громадный рыбий хвостяра. Нежно-красный, золотистый, в мерцающих разводах, как у морских петухов.
Почему, когда видишь что-то невозможное, чувствуешь себя идиотом?... Лежит на песке, бледная как смерть. Глаза мутные, хвост придавлен деревом.
Когда челюсть захлопнулась обратно, я спросил: тебе надо в воду? Ты не можешь двигаться?
Это я сейчас пишу — «спросил», а там — заикался, наверно, минуты три. Она — знай себе стонет и кивает в сторону воды. Не говорит по-английски. А с какой стати ей говорить по английски? У них под водой своего Оксфорда нет, я думаю, и вообще...
***
29 НОЯБРЯ, утро.
Как писал вчера — так и заснул. С ручкой в руке.
Что ж, продолжим. Убрал я дерево с хвоста. Пришлось попыхтеть. Тут же думаю осмотреть хвост, не сломан ли (а! — мышление медика!), тут же соображаю вовремя: ей скорей бы в воду... Поднял на руки — тяжелая, килограмм 70 в ней, — и тащу через бурелом. Тащу и думаю: вот — иду по необитаемому острову, и тащу наперевес русалку. Еще живую. Да... Большая она, хвост свисает. Шагал быстро, как мог. Добежал до воды, зашел по колено — забилась у меня в руках, заныла. Понял: нагнулся, отпустил... плюхнулась, окатив меня с ног до головы, вильнула хвостом... И тю-тю. В недра океана.
Так. Пока не забыл, — вряд ли она вернется, посему: мне, Элвину Дугласу, доктору медицины, посчастливилось наблюдать уникальное явление природы. Зафиксируем же его беспристрастно — по-нашему, по-научному...
Стоп. Опять? Кажется, крик...
***
28 НОЯБРЯ, день
Нет, это невозможно. Я сплю, сплю, сплю!!! Эротоман недотраханный. Бред какой-то...
Ринулся было на крик, остановился... сбросил трусы — и тогда уж побежал. Идиот? Рассудил: русалка, дитя природы, с ней можно... А вдруг бы это была не она?
В общем — конечно, это она. Выбегаю голым к берегу — от бунгало буквально метров десять, — сидит на мелководье. Она, оказывается, сидеть умеет на попе, и хвостик изящненько — вокруг себя. Как киса. Сидит и кричит!
«Иииыыы!» Вот теперь я услышал, что крик ее совсем особенный... люди так не кричат. Резкий, гортанный, пронзительный, ультразвуки в нем, что ли? И когда стонала, тоже... значит, голоса другие у них? Сидит, а в руках — вот такая рыбина. С дельфина. Я к ней, а она протягивает мне: на, мол. И улыбается, я таких улыбок еще не видел. Чтобы и глаза, и губки, и щеки, и вся она... Все светится. Голубыми лучами.
Я соображаю: это, значит, мне — презент за спасение, благодарность... Спрашиваю: это что — мне? Молчит, улыбается. Присаживаюсь рядом, смотрю на нее... Чувствую себя полным идиотом, как и следует в таких случаях. Что делать с рыбой? Жалко ее, и обидеть девочку не хочется. Говорю: спасибо, я сыт. Не хочу кушать, говорю. У меня много еды, говорю. Отпусти ее, говорю.
Знаю, что не понимает — и говорю. Изменилась в лице, и вдруг: НЕ ХО-РО-ШО? Робко так, с трудом выговаривает, как трехлетняя. Ну и ну. Голос скрипучий, но нежный, и уже человеческое в нем слышно. Я говорю: хорошо, очень хорошо, но я не знаю, что с рыбой делать. Кушать, или, может быть, дрессировать? Может, у них такие рыбы вместо собак или хомячков?
Она говорит: я по-ни-маю. Раздельно, по складам... И — плюх! рывком нырнула, окатив меня... Тю-тю.
А я — с рыбой сижу. Обиделась, думаю. Паршиво мне стало, будто я ребенка ударил. Рыбину отпустил в свободное плаванье, сижу, тоскую...
Вдруг — плюх! — снова здесь. А в руках — раковина. Гигантская, больше той рыбы, розово-голубая с разводами, какой-то невозможной формы... я таких сроду не видел. Протягивает мне, говорит: это — хорошо! Не еда! Хорошо! И смотрит на меня просительно, умоляюще — возьмешь или не возьмешь? А глаза — будто просвечивают тебя насквозь. Голубым рентгеном.
Чувствую: в душе — ни одного тайного уголка для нее, все высвечивает, все видит. И груди розовые свисают — с них водичка капает...
Я, дурень, возьми и растрогайся. Беру — а там внутри еще и ветка кораллов вложена! Два в одном. Спасибо, говорю, это очень хорошо, это очень мне нравится! А она так смотрит на меня, и говорит — нравится? Хорошо? И — как всплеснет, плюхнет, как завизжит, — и полезла на шею! Ласкается, прижалась ко мне, прильнула, трется грудями.... .. Ласковая, как ребенок.
Ну что тут написать? Что не напиши — все будет мимо... Ты хороший, говорит, и льнет ко мне. Спасибо, говорит, и целует в губы. Щедро, мокро, от души...
***
29 НОЯБРЯ
Приплывала дважды. Носит мне дары моря: утром еще раковину, искристо-лиловую, размером с небольшой рояль, и днем — такие кораллы, какие и Кусто не снились.
Благодарная, ласковая, порывисто-липучая: норовит ласкаться, прижаться, обвить руками. Целуется взасос, мокро, с язычком, но не так, как земные: как-то очень нежно, горячо, немного по-детски. Лижет меня, как теленок. Вместо приветствия сразу — тянет к себе вниз, валит в воду, обнимает, прижимается плотно, влипает поцелуем — ей сразу нужно отдать всю себя, выплеснуть... Если не поддаюсь, не падаю — обнимает мне ноги, облизывает их... Телесный контакт заменяет ей отчасти речь. Говорит, кстати, все лучше и лучше. Назвала меня по имени. Спросил ее имя — издала какой-то немыслимый звук, который ни произнести, ни записать. Буду называть ее Вэнди. Как в детстве...
Благодарная, восторженная настолько, что так нельзя. Вид дикий, глаза круглые, выражение лица неописуемое. От красоты ее и дикой прелести хочется реветь.
Сон. Наваждение. Бред. Русалок не бывает. А если бывают — их надо изучать, а не целовать взасос.
***
30 НОЯБРЯ
Осмотрел все-таки ей хвостик. Болит. Видно, треснул позвонок, третий или четвертый. Что с ней делать? Гипс, ха-ха... Сделал шину, из трех кривых палок — точно по изгибу, примотал бинтом — весь моток истратил, четыре метра... долго не понимала, потом поняла все-таки. Проверили: плавать может, хоть и неудобно. Ничего, надо потерпеть.
Уже говорит совсем хорошо. У нее способности, похоже, гениальные, IQ зашкаливает куда-то за Эйнштейна. И притом — теленок теленком. Никаких преград в излиянии чувств, ни малейших: что на душе, то и на деле. Лижется, льнет, трется, заглядывает в глаза. Я для нее — герой, полубог. «Люди плохие (имелся в виду род человеческий), ты хороший». Логика безошибочна: я — не «люди». Правда твоя, Вэнди!
Никакого представления о времени, мерах, числах. Притом — необыкновенная проницательность. Уверен, что читает мысли. Я перед ней, как перед детектором лжи. Ни малейшего понятия о стыде, обо всем, что бывает между мужчиной и женщиной... Я, сволочь, кажется, пользуюсь этим. Она искренняя, ласкучая, она обожает меня. Да! Второй день знакомы, и лижемся взасос; у девочки соленая кровь ее кипит уже... Я с ней — только голый. Сдерживаюсь из последних сил. А что мне делать?
Принесла сегодня горсть жемчуга. Однако! дружба с русалкой начинает приносить выгоду... Тьфу!
***
30 НОЯБРЯ, вечер
ЭТО случилось! Случилось!!! И случится еще не раз. Буду ее трахать, трахать, трахать до последнего, пока не проебаю насквозь!!!... И наплодятся у нас русалята, и поплывет Вэнди метать икру, и будем мы жить долго и счастливо... Черт!!!
Вот как ЭТО БЫЛО. Я осматривал ее, поправлял бинт... Кстати, и опишу ее. Опишу мою малышку. Малышке на вид лет 17, личико полудетское, полуженское, полуангельское, полу-не-знаю-какое. Что-то есть в нем диковатое, тяжеловесное, что-то, наоборот, легкое, как волна, прозрачное, свежее, чувственное до потери пульса. Она красавица, от ее красоты хочется выть и биться на песке. Всегда немного сутулится, клонит голову, как бычок; в ней чувственность терпкая, как текила — дерет кровь изнутри, раздирает ее сладкими коготками... Плечики круглые, но сильные, и сама она сильная и большая: в полный рост длиннее меня в полтора раза — за счет хвоста, конечно. Будь она человеком... с ногами, я имею в виду — была бы метр 75, не меньше. Похожа немного на милого морского жеребенка, с шелковой лунной гривой.
Глаза огромные, бездонно-голубые, таких не бывает. Умна, проницательна, все понимает с полуслова, с полумысли. Грудки большие, упругие, пухлые — до сих пор во рту сосочки ее горят...
Губки пухлые, носик курносый немного, но плавный, как изгиб волны; локоны льняные, лунные — таких тоже не бывает... как пух или шелк, тонкие, мягкие... Волнистые, длинные, могут облепить ее всю, как плащ. До самой чешуи.
А чешуя начинается на бёдрах, ниже пупка. Точно там, где бывает край джинсов с заниженной талией. Вверху бедра кожа твердеет, роговеет, как на пятке, и ороговение идет несколькими слоями — постепенно, миллиметр за миллиметром, все толще, тверже; четвертый слой переходит уже в настоящую чешую, нежно-красную, розоватую, перламутрового оттенка.
Чешуя крупная и мягкая, как пластик, без острых краев, очень крепкая, гнется — не ломается. Хвост — широкий, с перепонками, типичный рыбий, тоже мягкий и упругий. Красоты необыкновенной: глубокий цвет, мерцающий, как мозаика. И в узорах: золотисто-красных с желтыми, золотыми, серебристыми нитями, в искорках, в полутонах... Сказка.
И вот на этой чешуе, как раз там, где у обычных женщин живет То Самое, нашел я... заслоночку такую, из чешуек, двухстворчатую, как ставню или жалюзи. Оттянул... Розовое, милое ужасно — и скользкое-скользкое, мыльное, как улитка. Вот какие мы, подумал я — и давай целовать! Сходу, без лишних слов. И без мыслей. Вот так.
Что тут было! Забила хвостом, застонала: аааааа?... Делаю тебе приятно, объясняю я, а у самого руки трясутся. — Тебе ведь приятно?
 — Да-а-а-а!!! — воет она, подставляет мне свою дырочку — и через минуту бьется подо мной, как рыбешка на сковородке. Сел ей на грудь, вернее — стал на коленки над ней, «валетом», чтоб хвостик не придавить — Боже, как мне хотелось, чтобы она что-то сделала с моим красавцем... но она просто кричала и била хвостом — я боялся за ее позвонок, но все равно терзал клитор, пока мне в глаза не брызнул мутный фонтанчик, и девочка не закричала по-своему, по-звериному...
Вижу — кончает, и перестаю лизать ее, хоть и насаживает пизденку на меня, поднимает попу (или что у нее вместо попы)... Пусть, думаю, кончит вхолостую, без разрядки. И говорю: а сейчас будет немножечко больно, но потом — хорошо. Потерпишь? Щечки алые, даже слишком, рот раскрылся, глазки плошками... Еще бы. Кивает головкой — да, говорит. Я седлаю ее, как бревнышко — и... Все, свершилось! Ебу русалку, живую русалку, вставляю ей до самого нутра — а она орет и ходит подо мной ходуном!!!
Ебать ее — даже приятнее, чем девок: под яйцами — не пустота, а мягкая скользкая чешуя, и все приятно трется так... и ноги обхватывают хвостик — всю жизнь мечтал обхватить так девушку, но не получалось, — и такое чувство полного охвата, заполненности... все будто надевается, напяливается на ее хвостик — и яйца, и попа, и все-все... Бог мой, как вкусно! Вначале осторожно долбил ее, но она так орала и прыгала, что сразу пошел вглубь — и тут же порвал ее, быстро, за одно-два движения. Сморщилась — терпи, говорю, сейчас будет хорошо! — и всаживаю ей до предела, а руками — мну ей грудь, дою, выкручиваю, чтоб молочко потекло... Трусь яйцами — туда-сюда, — и красавец мой так вкусно обволакивается ее мякотью... Там у нее все нежное, как персик или кисель. Ебу ее, а она умоляюще на меня смотрит, и ручки тянет — ласки хочет; лег плашмя, пристроился — всосалась в меня губками, обвила шею, урчит, и я урчу...
Негодяй.
***
31 НОЯБРЯ.
Негодяй я, негодяй. Выеб ее сегодня трижды.
***
32 НОЯБРЯ (зачеркнуто) 2 ДЕКАБРЯ
Так и сбрендить недолго.
Сегодня обкончалась подо мной. Дикая, счастливая, как солнышко: глазки полыхают, личико цветет, светится... Носит мне кораллы и жемчуг.
А я? Нашел себе живую куклу для траха, докторишка недобитый, ученый с помойки, профессор кислых щей?!!!
***
3 ДЕКАБРЯ
Что-то нет ее. Уже полдень ... почти. Родители не пустили (ха-ха-ха), в сеть попала, в тайфун... сожрал кто? Господи.
Она же большая. Сильная. Плавать должна, как метеор.
Уже третий час — нет ее. Нет Вэнди, нет моего жеребенка. Не на ком кататься. А чего я, собственно, хочу? Чтоб плавала ко мне, как на службу, каждый час? Зажрался. Нашел себе бесплатную секс-обслугу. Тьфу, думать противно!!!
Опишу пока ее по-нашему, по-научному. А то раз собрался, и заснул. Итак: имеем две альтернативные аксиомы — либо я того, либо в природе существуют русалки. Третьего не дано.
Поскольку первая аксиома мне не нравится (антипатия у меня к ней какая-то), — возьмем вторую. На отдыхе надо делать то, что нравится.
Итак: кроме Homo Sapiens, на Земле существует еще один вид человека. В том, что это отдельный вид, равно как и в том, что речь идет о человеке, сомнений нет. Назовем его Homo Maris. Внешне — во всем напоминает человека европеоидной расы, кроме того, что вместо задних конечностей у него — рыбий хвост. Дыхательная система, предположительно, как у китообразных: жабр нет, индивид может длительное время находиться под водой (не менее 5 минут, а скорей всего и значительно дольше), что говорит об усовершенствованной системе кровоснабжения, о способности обновлять при вдохе значительный объем кислородного запаса (не менее 50—60%), а также, предположительно, об отсутствии дыхательного рефлекса. Жизненно нуждаются в воде. (Только соленой, интересно, — или пресная тоже годится?) Вне воды организм быстро обезвоживается (предположительно — за 2 часа).
Актуальные вопросы:
 — Каков ген Homo Maris в сравнении с геном Homo Sapiens?
 — Возможно ли зачатие Homo Maris от Homo Sapiens (более чем актуальный вопрос)?
 — Если да, как будет выглядеть потомство? (!!! думать надо было!!!)
 — Питание, сон, дыхание, воспроизводство...
Интеллект, судя по всему, превышает интеллект Homo Sapiens в несколько раз (если Вэнди не вундеркинд). Скорость запоминания и обработки информации значительно выше, чем у Homo Sapiens. Высокоразвитая телепатия, предположительно отменяющая необходимость во многих социальных функциях. Существует свой язык, не имеющий никаких аналогов в языках Homo Sapiens и предназначенный, очевидно, для общения не только на воздухе, но и под водой. Гортань устроена аналогично гортани Homo Sapiens, следовательно, язык Homo Maris в теории поддается освоению и передаче Homo Sapiens.
Существуют очевидные социальные навыки. Предположительный уровень социального развития — первобытный. Очевидно, однако, что общество Homo Maris сильно отличается от всех социальных формаций, известных истории. Социум, предположительно, крайне малочислен, индивиды живут по отдельности... Все. Пошел гадать на кофейной гуще. Дальше — сплошное марево загадок и мистики...
... Но где же она? Где Вэнди?!!!
***
4 ДЕКАБРЯ, утро
Вэнди нет. Не спал всю ночь.
***
4 ДЕКАБРЯ, вечер
Просидел весь день на берегу, потом обошел остров — не придавило ли где... черт, островов тысячи. Десятки тысяч.
Все-таки, вероятнее всего — задержали ее. Не пустили. Посмотрим правде в глаза, трезво, без лишних фантазий. Не прибили бы, дикари хвостатые... Но где же она?!
Вот что, Элистер Дуглас, доктор медицины... трезво так трезво, в глаза так в глаза: ты влюблен в русалку. В молодую самку вида Homo Maris, если непонятно. Ты любишь ее до потери пульса, а она — тебя. Вот факты, голые факты без табу.
Хоть бы она вернулась. Господи! Верни ее мне!
***
5 ДЕКАБРЯ
Слава Богу, что услышал на рассвете.
Приплыла моя рыбка. Приплыла бедная. Из-за меня, кретина, чуть не погибла: шина тормозила ее на плаву, и Вэнди еле отбилась от «плохих рыб» (акул, разумеется).
Слава Богу, кости-органы-сухожилия целы; личико цело, груди, женское все — тоже. Потеряла девочка много крови, к тому же — поднатужилась-сломала и сбросила шину (что и дало возможность удрать) — теперь хвост болит так, что не может им пошевелить. Ну, медицина, удружил!
Глубокие царапины на руках, на боку, на хвосте. Чешуя местами ободрана, будто скоблили ее. Слава Богу, нашел моток бинта...
Сейчас все хорошо, перевязана и спит. Боялся, что крови много потеряла — вроде обошлось. Давление низкое, но в пределах нормы (а черт их знает, какая у них норма?). Нет, интуиция подсказывает: все хорошо. Не умрет. Будет жить моя девочка, моя золотая рыбка, жеребенок мой морской...
Проснулась...
***
Собственно, главное: перенес я ее к себе. Водрузил на шезлонг: пока раны не зажили, в воду нельзя. В соленую тим паче. Была у меня мысль, что морская вода не препятствует свертыванию их русалочьей крови — нет, препятствует, еще как. Все как у нас. Придется Вэнди пожить сухопутной жизнью: пока не заживут раны — в шезлонге, а потом, пока не срастется позвонок — в бассейне, который я куплю ей.
С хвостом вообще беда. Нет ли там смещения, не надо бы операцию?... Чувствительность вроде не нарушена. Рентген бы, рентген... Наложил пока новую шину, чтоб не пыталась вилять. Обтираю ее мокрой губкой каждые 5 минут. Сама пока не может, вернее, может, но трудно, пусть руки вначале заживут... Ничего, долбоеб, это тебе за твою сексуальную энергию неуемную (неуебную?): не поспишь теперь две-три ночи... Стоп! А как у нее с питьем? Вот балда!
***
Ну разумеется: в питье она не нуждается, вода усваивается через кожу. Но глотательный рефлекс, как и положено людям, в порядке. Влил в нее пока полкружки воды; посмотрим, как потроха отреагируют. Если не будет отторжения — это выход. Правда, поганый: привыкнет — не сможет без питья. Нет, надо по чуть-чуть, по кружке, по полкружки в два-три дня — и обтирать, обтирать... Где-то у меня пульвезатор был! Вот! Раны — в целлоффан, остальное — из пульвезатора. Она и сама сможет это делать...
Да, сказывается отсутствие опыта в лечении русалок. Чувствую себя беспомощным чайником, несмотря на звание, награды и пятнадцатилетнюю практику.
Пойду оботру ее — и спать, спать. Хоть немного. Мы договорились: я ложусь рядом, и она будит меня, как только ей «сухо».
***
ВЕЧЕР
Слава Богу. Хуже не стало; сие есть великая радость. Девочка слабая, но щечки розовеют. Температуры нет. Раны в порядке; боль переносит идеально, ни ползвука, но в глаза страшно смотреть, кажется — прожгут насквозь. Бедная, настрадалась. Ничего, теперь моя очередь пострадать.
Говорили с ней много. Категорически отказалась выкладывать мне тайны русалочьего племени. Так я и думал. «Я понимаю, ты хочешь вылечить меня. Я расскажу тебе, что смогу. Если расскажу то, что нельзя — меня накажет Он...»
«Он» произносится с ужасом. Он — это бог, русалочий Нептун. О Нем говорить нельзя. Ладно, не трогаем тайные знания, не тянем информацию: никакого допроса — только то, что необходимо для лечения. Прекрасно знает, какой вопрос — от медицинской необходимости, а какой — от любопытства; телепатка — ничего не скроешь от нее.
Биологию кое-какую выяснил; остальное — покрыто мраком тайны. Спит на суше, но может и в воде; судя по всему, каждое полушарие засыпает по очереди. Ест сырую рыбу, моллюсков, крабов. Вытаскивает на берег и кушает. Иногда — упавшие на берег фрукты. Это хорошо: фруктоза усваивается. Черт, хочется оставить ее на привычном питании, чтоб не привыкала к нашему говну... где же я рыбы на нее напасусь? Кормлю пока тем, что есть: фрукты + хлеб + немного рыбы, но скоро кончится.
По-английски говорит уже, как бакалавр Оксфорда.
***
7 ДЕКАБРЯ
Фффу! Получилось! Приехал с Блэк-Пойнта — с ней все в порядке. Слава Богу — не удрала, не умерла и не украл никто. Оставил рядом три ведра воды, пульвезатор, ... всю еду, какая была... Приехал вовремя: пусто. Брызгает сама себя, сухости вроде нет, оголодала только. Ничего, это хорошо: аппетит — первый знак положительной клинической картины. Сейчас кушает рыбку. Заживо, с чешуей и костями. Имярек позорно сбежал: еще успеет насмотреться на сию картину...
Привез ей три центнера живой рыбы, омаров и крабов, кресло-каталку, чтоб возить по острову (затоскует ведь), большую ванну, надувной бассейн на 500 литров, насос для перекачки воды и кучу всякой медицинской дребедени. Обещали через недельку добыть рентген. Он, правда, пожрет весь аккумулятор, но ничего: проживем денек без света. Зелени грохнул, конечно, уйму, ну так и сам же виноват. За все надо платить.
Ну и смотрел на меня Джейкоб, когда я говорил ему: «пойди в больницу и стащи для меня кресло-каталку»! Две сотни баксов, впрочем, вполне убедили его. Хороший, надежный негодяй: за деньги — корону с короля стащит.
... Вэнди зовет.
***
10 ДЕКАБРЯ
Вот и до дневника добрался. Как все описать? Что сказать? Самое родное, самое близкое, самое драгоценное для меня существо. Вэнди. Хотел уединения, хотел сбежать от людей — вот как вышло, значит. Меня наказали. Или благословили?
Вялая, унылая была. Пугаюсь, перевязываю по-новой, меряю температуру, давление, поливаю ее водой, сую рыбу, допытываюсь, в чем дело. Беру, наконец, за руки. Вспыхивает, рвется ко мне:
 — Я уже не нравлюсь тебе? Я плохая, некрасивая?..
... Лизались так, что в голове туман до сих пор. Тискалась, обнимала, льнула — чуть дух не испустил; шезлонг повалился, и мы, два влюбленных психа, извивались на полу в диких, сумасшедших ласках. Тону в ней, как в пьяном водовороте, и только думаю: уследить бы за ранами и за хвостом — чтоб не напортила себе...
Я-то, дурак, весь в медицине увяз, — даже не погладил ее, не поцеловал ни разу. Только бы вытащить из беды. Вот ведь... А она — вылизала меня, как кошка, раскраснелась, разулыбалась, грудками жмется — и спрашивает:
 — А ты мне сделаешь ТАК?
 — Как? — строю из себя дурачка.
 — ТАК. Сладенько. Хорошо...
Вот и все воздержание. Хотел было прочитать мораль («Вэнди, я человек, а ты русалка, и мы не должны...») — а она так лижется, так обволакивает меня всем своим, так дышит горячо... Ну что тут!
Никогда не испытывал и, кажется, не доставлял такого блаженства. Так изголодалась бедняжка — стоило помучать ей грудки, пизденку, войти в нее... два движения туда-сюда — и готова, мечется, кричит своим отчаянным русальим ультразвуком. Глазки вытаращились, в меня вжалась — катаемся по полу, опрокидываем стулья. Сколько я ебал ее — столько она и спускала, отчаянно и непрерывно. Рраз! Рраз! — ныряю в горячую мякоть — подбрасывает меня вверх, чтоб насадиться на меня, — и орет: иииыыыых! иииыыых!
Тут и я взорвался — набил ее русалочье лоно своим семенем. Доверху. Так, что из ушей текло...
Какое дикое, звериное блаженство: ебать тугую, молодую русалку, пьянеть от ее горькой чувственности, тереться яйцами об нее, начинять ее спермой, видеть, как она кончает под тобой! Потрясающе: я впервые ПОДЕЛИЛСЯ своим оргазмом, — и пережил, и подарил его одновременно. Потрясающее чувство открытости, очищения, чистейшей души... ее голубые глаза промывают меня насквозь. Чувствую себя новорожденным.
Лежим на полу, дышим тяжело, как после гонок. Улыбается, нежничает благодарно, — как мне хорошо, говорит. Никогда не было так хорошо, говорит. И глазки сияют, как топазы.
Вот тогда я и понял, что жизнь наша ясна, как ее глазки. Плевать на все препятствия. На все плевать. На ДНК плевать. Оседлал я ее снова, прильнул к пизденке — пусть опьянеет, обкончается, сойдет с ума, одуреет от «сладенько и хорошо»...
***
12 ДЕКАБРЯ
Да, тут не до дневника. Это безумие. Бред. Ни один врач не ухаживал так за больной... но и ни один больной не поправлялся так стремительно. Наш непрерывный сумасшедший секс — и раны, зажившие за пять дней, как за две недели! Хвостом шевелить пока не может, будет с шиной ходить... то есть плавать — еще месяц, не меньше.
Страшно просится в воду; выпустил сегодня в бассейн. Визгу было!... Пока с хвостом ясности не будет — в море не пущу. Она и не стремится: секс пока заменил ей все.
Ебал ее в воде, в бассейне. Это нечто невозможное. Чувствую себя одновременно могучим покровителем, рыцарем-великаном, — и маленьким мальчиком, заласканным, занеженным, зацелованным, залюбленным до сладости во рту... Хвостик ее обожаю, всю ее обожаю — от ресниц до последней чешуйки.
***
Освоила вчера грамоту за час, читала по складам Робинзона Крузо, детский пересказ, — любимую истрепанную книжку маленького Эла. Гений.
На нее напал «почемучный стих», как на детей. Расспрашивает о «мире людей». Тысяча вопросов в минуту, и на все надо ответить. Только, в отличие от детей, — все понимает, и отговорками не отговоришься. Я перед ней — как перед рентгеном.
Надо накупить книг для нее.
***
Спит в воде моя рыбка, спит счастливая, обкончанная, отлюбленная, сытая ласками и оргазмами. Лизал ее пизденку до боли в нёбе — кончила три раза. Даже плакала от блаженства...
Сейчас — ясная, чистая голова, как всегда после любви с ней; воспользуюсь этим и запишу все, что мне ясно в нашем будущем. Это надо сделать.
Будущее — именно НАШЕ будущее. Мы будем только вместе. Расшибусь в лепешку, но будет так. Я исполню свой долг ученого — наука узнает о Вэнди все... в моем лице. Никто, кроме меня, ее не увидит. Никто. Ни единая чужая нога не ступит на этот остров. Иначе нам не жить — ни мне, ни ей, хрупкой, беспомощной рыбке. Dixi.
E-mail автора: 4elovecus@rambler.ru

Поделиться в: