— Теперь я не могу заснуть, — сказал я тихо в надежде, что она ещё не успела погрузиться в свой мир снов.
Странная вещь бессонница. Всю неделю я спал по три-четыре часа в сутки, на выходных мне не дал отоспаться семейный, так сказать, аврал, а за ним и друзья, срочно нуждавшиеся в помощи по некоторым вопросам, в которых они оказались некомпетентными. Наконец, я спрятался ото всего мира с его бедами, проблемами, печалями и воплями о помощи в маленькой квартире на втором этаже, на разложенном диване, сытый, довольный и крайне усталый. В мою честь было постелено свежайшее постельное бельё, и работал обогреватель, разливая в воздухе благодатное тепло. Казалось бы, о чём ещё мечтать? Ложись и спи от души! Именно это я и собирался сделать — на следующий день мне снова нужно было вставать в 5 утра, однако бессонница пришла со своими планами на ночь. В голове вертелись родители, друзья, работа, снова друзья и снова родители, я ворочался, вставал глотнуть воды и ложился обратно, то и дело будя милую сплюшку, дремлющую под боком.
Она зашевелилась, поворачиваясь ко мне. Прижалась, вся тёплая-претёплая, обняла, ткнулась в шею мягкими губами.
 — Почему?
 — Не знаю. Не идёт сон. Набегался за неделю, теперь мысли... крутятся.
 — Я думаю, — щекотно забормотала она мне прямо в шею, — он от тебя убегает и прячется.
От такой неожиданной приятности я поёжился. Прижал её к себе под одеялом.
 — А почему он это делает? Я, что, такой прямо весь из себя страшный?
Она снова зашевелилась.
 — Вовсе нет. Совершенно наоборот.
 — А чего это он тогда?
 — Ну...
Она приподнялась на согнутой в локте руке, заметно оживившись.
 — На самом деле, всё это вполне объяснимо, как я думаю. Видишь ли, сны, они сами по себе довольно бестолковые, упрямые и недальновидные создания. Прямо как Оладушек, — добавила она задумчиво.
Оладушком был её сосед по квартире Максим, на чьём обычном месте для сна мы сейчас расположились. По неизвестным мне причинам он удостоился этого прозвища, и никак иначе она никогда его не называла.
 — Так вот, о чём я говорила? — она очнулась.
 — О снах, — напомнил я, зарываясь лицом в её волосы.
 — Ах, да. Ну так вот. А поскольку они действительно ни дать, ни взять Оладушек, то и ведут себя соответственно. Они упираются, капризничают и дают дёру в самый неподходящий момент. А всё почему?
 — Почему?
Постепенно сползая вниз, я устроился очень удобно: прижался щекой к её груди, в то время как она свободной рукой привычно гладила меня по волосам, запуская в них пальцы, как расчёску.
 — Всё потому, что они находятся под влиянием своей исключительной бестолковости, так называемым Синдромом Оладушка, который не очень хорошо поддаётся лечению медикаментами, но неплохо контролируется пенделями в разумном количестве. Но, разумеется, в отношении снов этот способ малоэффективен. В отличие, кстати, от Оладушка. Возьмём хотя бы тот случай, когда этот умник хотел бросить институт и начать путешествовать автостопом по Европе, потому что, видите ли, ему показалось, что его жизнь скучна, уныла и небогата событиями. Обострение Синдрома Оладушка налицо! Однако несколько пенделей умеренной силы — и состояние пациента быстро стабилизировалось до пределов нормы. Так что, уважаемый коллега, как вы видите, явление, названное нами синдромом Оладушка, так или иначе может быть контролируемо.
 — Угум, — пробормотал я практически на грани сна.
Она склонилась и поцеловала меня в губы долгим-долгим поцелуем.
 — Спокойной ночи, сокровище моё.
 — Сокровище — потому что весь грязный и выкопанный из земли?
Она погрозила мне, легко постучав пальцем по кончику моего носа.
Я засмеялся и заснул.
Мне снился Оладушек, то есть, конечно, Максим, автостопом добирающийся до больницы, главврачом в которой была моя вечная сплюшка. Она сердилась, отправляла его в институт, ворчала и прописывала пендели. Следующим пациентом оказался, к моему немалому удивлению, я сам, и сон постепенно начал приобретать другую направленность.
Ко мне строгая главврач была не только не строга, но и совсем наоборот. Она предписала мне почаще отдыхать и радоваться жизни, а затем, подойдя близко-близко, предложила начать радоваться жизни прямо сейчас, не сходя с места. Пока я пребывал в ступоре, она заскользила ладонями по моему телу, по шее, по груди, проникла под одежду, а затем и вовсе принялась щедро одаривать меня весьма возбуждающими ласками губ и языка. Оправившись от лёгкого удивления, я стал неловко отвечать ей. Она же с явным удовольствием избавила меня от футболки и расстегнула и стащила вниз джинсы. Ловкими пальцами прошлась по животу, скользнула в плавки, и дальше стало совсем приятно. Я изумился тому, какими реалистичными оказались ощущения во сне, попытался повернуться набок, но что-то помешало мне. Медленно-медленно, с усилиями всплывая из сна в реальность, я застонал наяву, и ещё раз, из-за очень сильных сладостных ощущений внизу живота и ещё ниже.
Сонный, как медведь посреди спячки, я понял только, что сон сном, а ощущения были самыми что ни есть реальными. При тусклом свете фонаря, проникающем из-за штор, в сумраке комнаты мне удалось разглядеть силуэт с длинными-предлинными спутанными со сна волосами, склонившийся над моей самой выдающейся на данный момент частью. В эти бесконечные волны волос я и погрузил пальцы, проверяя достоверность происходящего.
Судя по ощущениям, она применила запрещённый приём с зажатием головки в ладони и поворачиванием ладони, как в попытке открутить крышку с баклажки, отчего меня выгнуло на кровати с очередным, уже гораздо более громким, стоном.
Пока я приходил в себя, она медленно-медленно вылизывала ствол члена и кожу вокруг него. Погладила яички, перекатила их в ладони, склонилась и вобрала их в рот.
Я шумно вздохнул.
Выпустила изо рта и стала быстро их вылизывать, толкаясь между ними языком, как будто пытаясь их разделить. Снова погружала в рот, снова щекотала кончиком языка и облизывала, осторожно сминала губами...
 — Оххх ты как хорошо, — выдохнул я со стоном, после чего задал показавшийся мне не вполне уместным вопрос:
 — Который час?
Мой голос, спросонок всегда хрипловатый, сейчас был особенно в ударе, мне даже показалось, что я её напугал.
Однако она ответила совершенно спокойно:
 — Примерно половина пятого.
И вернулась к своему увлекательному занятию.
Какое-то время я лежал в темноте, постанывая и гримасничая от удовольствия, пытаясь собраться с мыслями и силами. Первое давалось мне особенно трудно, так что пришлось бросить это дело и отдаться ощущениям. А отдаваться было чему...
Она не спеша, со смаком облизнула головку. Потёрла кончиком языка уздечку, сначала медленно и легко, как будто играя, потом всё быстрее и быстрее, с настойчивостью, делающей ей честь. Поцеловала взасос, ещё и ещё. Странное томление разлилось по всему телу, отдалось лёгкой дрожью в пальцах. Наконец, она погрузила головку в рот полностью, вырвав из меня возбуждённый полустон-полувздох. Это само по себе было очень приятным. Но дальше она упёрла головку в нёбо и медленно-медленно качнула головой.
 — Ааа!!... — я резко приподнялся на кровати.
Полутьма и особенно восприимчивое к ласкам со сна тело усиливали ощущения.
Посасывая головку, она мерно качала головой. Терзаемая изощрённой лаской головка послушно тёрлась о нёбо, посылая импульсы, от которых я беспорядочно вздрагивал.
Обессилевшей рукой я водил по простыни, пока не нашёл её руку и не сплёл свои пальцы с её пальцами, крепко сжав их.
 — Мммммм!... !!... Ммм, м! — стоны прорвались-таки через плотно сомкнутые губы.
Она задвигалась быстрее, к губам, сомкнувшимся за головкой, добавилось тугое колечко пальцев, заскользило по пульсирующему стволу, вырвало из меня вскрики и даже сдержанный рык
 — Оооооо, божеее...
Я шумно дышал раздувшимися ноздрями и мужественно крепился до тех пор, пока она не сжала нежно в свободной ладони яички, массируя их бережно, но ужжжасно приятно. Я застонал в голос, крепко сжал её пальцы.
 — Оооох... я не могууу... я сейчас... я скоро... — всё, что мне удалось сбивчиво прошептать.
Перед глазами, которыми я совершенно бессмысленно таращился на луч света на потолке, всё начало плыть.
Губы вдруг покинули головку.
 — Ты проснулся? — ну очень неожиданно спросила она.
В ответ я недоумённо толкнулся бёдрами вверх, увы, в безразличный воздух. Разочарованно застонал. Затем сконцентрировался и честно ответил:
 — Не знаю.
 — Так не пойдёт, — произнесла она непонятно. — Давай просыпайся.
 — А, но... ай!
Вместо ожидаемого возвращения к гудящим головке и стволу члена, которые так и молили её о продолжении, она впилась поцелуем туда, где кожа была чувствительной, незащищённой и совершенно неподготовленной — возле яичек. И продолжила покрывать сами яички, всю кожу вокруг, под ними то нежными и ласкающими, то быстрыми жадными поцелуями. Задыхающийся от блаженства, я раскинулся по кровати и был весь в её власти. Самым ужасным в этих ласках было то, что они чуть ли не выкручивали меня всего, не давали толком дышать, но к желанному пику не приводили. Её язык был везде — горячий, жалящий, вылизывающий. Губы — безжалостные, ласковые — мучили меня, держали у самой вершины, заставляли извиваться...
 — Иэхххх... ааа... ммммммф... грррр! — после череды стонов, когда она куснула меня за внутреннюю поверхность бедра, щекотно и от этого ещё более приятно прошлась языком по коже паха вверх, поцеловала, засосав кожу, у основания члена, я издал странный горловой звук.
 — Ооооммфф... — губы её вернулись к уздечке, впились жарким сосущим поцелуем и в неё...
Я задышал шумно, выдыхая с надрывом.
Казалось, она никогда не устанет издеваться над моим уже почти обезумевшим телом. С удивительной изобретательностью она находила новые точки для чувственных поцелуев, лёгких укусов и медленных облизываний.
Зудела и ныла головка, требуя к себе внимания, подёргивался ствол, гудели яички, тихо подвывал и корчился я.
 — Ты проснулся или нет?
 — Да, да!! — почти выкрикнул я и тут же громко вскрикнул от резко накатившего наслаждения — головка немедленно вернулась в горячий рот и проехалась по нёбу, ствол крепко сжала умелая ладонь, заскользившая по нему ооочень быстро.
 — Ооооо... держите меня, — издал я стон, полный муки. И хотя я сам не знал, что именно имел в виду, моя умница обняла меня за приподнятые над кроватью от возбуждённого напряжения бёдра рукой, которую я отпустил, когда корчился под её ласками, потому что боялся повредить. Обняла и ускорила ласки.
Теряя контроль всё больше и больше, я изредка взрыкивал. Обжигающие волны накипали внутри. Я, что было сил, сжал край кровати одной рукой, другой судорожно прижал к себе подушку.
 — Ещё, ещё... я уже... Мммммм... ох, я сейчас... , — я напряжённо прохрипел это всё малознакомым голосом, а дальше она особенно резко качнула головой...
 — Мммм... ммм... ррррр... ааааа! А! А! Ммдаааааааа...
Обжигающая волна пронеслась вверх по стволу члена к головке и вверх по позвоночнику прямо к мозгу, взорвавшись ослепляющим фейерверком. Я затрясся в оргазме, сведённый судорогой острого, мучительного наслаждения. Бёдра задвигались толчками, член задёргался, извергаясь...
 — Уф... оох! М! — лёгкие прикосновения языка к головке в процессе извержения принесли новые, абсолютно непостижимые переживания. Член продолжил пульсировать, выдавливая из себя всё, что можно.
Наконец, я вздохнул глубоко-преглубоко, расслабился и блаженно вытянулся на кровати. Она нежно погладила яички подушечками пальцев, обсосала и вылизала головку, вызвав у меня слабые стоны и подёргивания.
Едва отдышавшись, я накинулся на неё, сгрёб в охапку и прижал к себе. Она прильнула, уютно устраиваясь в моих объятиях.
Я дотянулся до выключателя настольной лампы и щёлкнул им. Она забавно зажмурилась от вспышки света, сморщив нос. В порыве чувств я покрыл поцелуями её сияющее личико. После уткнулся носом в её волосы, млея. Какое-то недолгое время она млела вместе со мной, а потом обеспокоенно зашевелилась.
 — Сокровище моё... уже близко к пяти.
 — Угу, — признал я крайне неохотно.
 — Тебе, наверное, лучше всего сейчас в душ, милый?
 — А ты не пойдёшь со мной? — спросил я с надеждой. Сегодня я впервые ощутил, что мне ну просто невероятно тяжело от неё оторваться. Но и спрашивать об этом было, конечно, довольно эгоистично с моей стороны — она имела полное право мирно посапывать, закутавшись в одеяло, и видеть сны.
 — Я бы с радостью, но чем ты тогда будешь завтракать?
 — Тобой.
Я буркнул это себе под нос, добавив, что совершенно не голоден.
 — Это ты сейчас не голоден. Я посмотрю на тебя после душа, — она улыбнулась, погладила меня по щеке.
Ещё бы, после такого-то пробуждения!
Я тяжело протопал в ванную.
Конечно же, она оказалась права, и через полчаса я, намытый, одетый и голодный, как медведь после зимней спячки, с жадностью накинулся на омлет с сосисками, гренки и горячее какао.
Она подкладывала мне добавку, улыбалась моей торопливой болтовне обо всём и всех сразу и прямо-таки светилась.
Уходить совершенно не хотелось, но я уже стоял в коридоре и с любопытством наблюдал в зеркале за тем, как она завязывает мне шарф. Напоследок мы выглянули в окно и изумились — всё вокруг было абсолютно белым!
Воздух казался густым от падающего снега.
 — Милый, снег! — просияла она и тут же нахмурилась. — Наденешь шапку?
Нехотя я согласился, и потом долго-долго целовал её в коридоре.
 — Ты уж выспись как следует, ладно? А то ведь я тебе, наверное, полночи спать не давал.
Она погладила меня по рукаву в знак того, что всё в порядке.
 — Только проведаю Оладушка, и вернусь отсыпаться. А ты, кстати, как?
К моему удивлению, сна не было ни в одном глазу.
 — Превосходно. Вернусь сегодня пораньше, часа в три.
И снова надолго приник к её губам, к своему изумлению, не находя в себе сил оставить их и уйти, и целовал её ещё и ещё, пока она не сделала робкий шаг назад.
Наконец, я вылетел на мороз, в её обожаемый снег. Она махала мне из окна до тех пор, пока поворот не скрыл нас друг от друга.

Поделиться в: