Работа хороша, когда всё вокруг хорошо. А когда тебе говорят, что надо быть осторожней, и что вот-вот где-то тут появятся бандиты, настроение как-то не очень. И это настроение гасится либо спиртным, либо сексом. И того и другого меня было вдоволь. Но пить мне уже не хотелось, а секс... Единственно, что мне не надоедало, так это секс. Клаус даже подцепился к нашим сеансам, отчего вскоре мы стали жить шведской семьей. Разве, что не спали ночи напролёт в одной кровати и не проводили всё свободное время. Но как бы то ни было, обстановка вокруг нефтедобывающих площадок становилась всё горячей. У компании даже где-то рванули одну из скважин. После чего Клаус пришёл ко мне домой, поставил сумку со словами «Давай, выбирай. Сегодня не Рождество, но компанией делаются подарки!». Подарками оказались пистолеты. Уставившись на их хищные обводы, кривые линии рукояток, я сначала подумал, что Клаус шутит. Но он не шутил — «Тебе ездить по площадкам. Охрану дать не могу. Так хоть как-нибудь. Не от сепаратистов, так от бандитов». Логика в его словах была. Я покопался в них, вытаскивая каждый и рассматривая при свете. Увидев отобранные, он покачал головой, задрал рубашку. За ремнём торчала ручка Вальтера Р38, того же, что выбрал я. Второй пистолет тоже понравился ему. «Берета М93» — Он покрутил пистолет, откинул упор, опробовал затвор, положил обратно. — «Хорошая машинка. Вроде и пистолет, а может стрелять короткими очередями. Нужен только магазин большей емкости. Завтра принесу». Но патроны и дополнительные магазины принесла Рахиль. Смотря, как я проверяю магазины, патроны, она неожиданно призналась, что боится. Боится всего этого — Африки, мусульман, смерти. Устроившись у меня в руках, она с дрожью в голосе рассказывала историю из детства, когда она, маленькая девочка, стала свидетельницей теракта. И как потом писалась в кровать от страха, потому, что ей снился один и тот же сон. Террорист приходит домой, а она убежать не может. Пока её семья не уехала из Израиля, найдя работу в Германии, где она и познакомилась с Клаусом. Забравшись с ним в Африку, она надеялась, что тут этого не будет. И этого, действительно, не было. До недавнего времени. Мда. Жизнь.
С собой я брал Берету. С ней было немного спокойней. С Калашниковым было бы спокойней, но их не выдавали. Усилив охрану новым сотрудниками, Клаус стал чаще наведываться к нам, пропадая с базы на несколько дней. Говорили, что в город прибыли французские спецназовцы, наёмники из каких-то там военных компаний, что центральное правительство запросило помощи у своих французских покровителей и всё такое прочее. Обстановка накалялась. Вот в такой обстановке я встретил новый год по китайскому календарю. Удивительно, но тут справляли все новые года, по какому бы календарю он не наступал. В город выбраться не удалось, отчего попойка в обществе всех других уже знакомых лиц прошла штатно, без особых осложнений. Единственным развлечением стал журналист, попавший к нам какими-то судьбами. То ли машина заглохла, то ли что ещё, но он пришёл в сопровождении местного со словами «Наконец-то, хоть одно европейское лицо за два месяца!»
От него я узнал много чего интересного. Например, что одна корреспондентка Рейтор, будучи уже беременной, проторчала на севере этой гостеприимной страны, откуда прямым ходом отправилась домой, получив ранение в ногу, какую-то там профессиональную премию, а также хорошую денежную субсидию на «просто так « от денежного мешка, запавшего на неё, с чуть выпирающим пузиком. Как что дальше он не знает, но местное журналистское сообщество, пробурлив пару дней на эту тему, втянулась в бои на севере. Может быть, он имел в виду Марлен, мой первый африканский «велкоме»? Как знать?
Но как бы то ни было, я ездил по площадкам, трубным складам и прочему тому, что составляло мою работу. И Клаус правильно настоял, чтобы я вооружился. Один раз пришлось дать очередь вверх, пробиваясь сквозь толпу каких-то крестьян, вооружённых копьями, сучковатыми палками, топорами. Может быть, они и протестовали против земельной реформы правительства, но раздолбать хотели именно наш внедорожник. Как сказал посеревший водитель из местных «они не шутить, очень не шутить». После чего, на север поездки стали сокращаться, а на юге появились новые площадки. Куда я стал наведываться и зависать там. Появилась возможность изначально организовать всё по уму, чем я и воспользовался.
В один из дней зависания, я в свете солнца, уже клонившегося к закату, переезжая с одной площадки на другую, остановился в одной из деревушек, живописно разбросанных по нашему пути. Вернее сказать водитель, сделав небольшой крюк, заскочил к родственникам. Пассажир же, то есть я, находился в расслабленном состоянии в предвкушении небольшого трёхдневного отпуска после двухнедельного сидения в этом уголке. Хоть природа тут была милой, зелень изумрудными волнами колебалась под порывами ветра, а люди чудны своей простотой, мне хотелось упасть под душ, окунуться в бассейн, трахнуться, наконец, с Рахиль, посмотреть, как Клаус занимается её клитором, вызывая волны удовольствия на её лице. Ковыряя пальцем смолу на куске дерева, источавшего запах от которого кружилась голова, мне даже стало как-то волнительно. То есть внутри меня всё заволновалось, как только я представил эту картину.
Громкие голоса, взлетевшие в этой какофонии деревенской жизни, выдернули меня из сексуальных грёз в африканскую реальность. Недалеко от меня, стояли две группки спорящих мужчин, посреди сидел, очевидно, вождь-старшина, вяло отмахивающийся от муж своей плёткой с белым хвостом какой-то лошади, но не зебры. У зебр такого шикарного хвоста нет, есть кисточка на жилистом полосатом хвосте. С обеих сторон сидели группы поддержки — несколько женщин, замотанные по самые уши.
— Слушай, Джои. — Водителя почему-то все звали Джои, а он откликался. — Что тут происходит?
— Что происходит? — Он опустил вязанку каких-то веток в кузов внедорожника. — Торгуются.
— А что продают?
— Невесту. Свадьба. — Он усмехнулся. — Дядя хочет триста долларов, отец жениха даёт только сто пятьдесят. А я бы и десяти не дал бы.
— О как?! — Я повернулся к нему. — А почему?
— Да семья у неё такая. Вот поэтому и из другого племени пришли свататься. Да, нищее это племя. Ничего у них нет. Набрали по всему племени всего сто пятьдесят, вот и торгуются. — Как бы в подтверждение его слов, отец жениха, если он таким был, вытащил из кармана пачку денег, набранную мелочью, потряс в воздухе. Дядя в ответ обиженно что-то гаркнул, подскочил к сидевшей рядом женщине, рывком поднял её. Следующее так ударило меня по голове, что я воспринял это просто вспышкой. Он сорвал с её головы покрывало, открывая искристые волнистые волосы шатенки, тонкие черты лица метиски со светлокарамелевым цветом кожи. Как бы подтверждая свои слова о нормальности невесты, он откинул полу одеяний, в которые она была одета, показывая ровные, красивые ноги. О! Оказывается это не одежда, а просто кусок ткани, в который эта невеста была завернута голышом! Насколько я успел увидеть контуры её голого тела. Во мне всё рухнуло. Не знаю почему, я выдохнул, схватил водителя, собиравшегося опять куда-то рвануть.
— А что за семья такая? — Он заморгал, соображая, что сказать. — Давай, выкладывай.
— А что говорить? Прабабка спуталась горничной с белым, родила полукровку, та также спуталась с белым, родила дочь, а та спуталась с белым. Сынок её удрал в столицу, оттуда в Европу. А вот месяца три назад приехал, приволок её сюда, бросил и обратно укатил.
— А её мать?
— Мать? — Он почесал голову. — Умерла. Поэтому, он-то и привёз сюда. А денег не оставил. Дядя подержал её, подержал, и вот решил избавиться.
— А они с женихом...
— Нет! — Он усмехнулся. — Тут у нас в деревне знакомятся, слушают детей. А если такая вот, то другим. А тут, вообще, белая. Просто продают. А дядя хочет триста потому, что она девственница. А у жениха нет таких денег. Бедняки.
— Вот так вот, продают?
... — Ага. Любому даже. И то, если возьмут это хорошо. Она по нашим меркам старуха. Ей уже восемнадцать лет! — А для восемнадцати лет она очень хороша! Эх! Внутри меня вспыхнуло то, чего я опасаюсь всю жизнь. Какой-то внутренний моторчик зажужжал, подгоняя мои мысли, чувства.
— Любой может купить? — Я ещё раз переспросил, удостоверяясь, что не ослышался.
— Любой. — Он сделал попытку рвануться за новой партией народных лекарственных средств, но был пришпилен мною к борту машины.
— Слушай, Джои. Я куплю её. — Неподдельное удивление в его глазах. — У дяди в руках её документы? — Продавец размахивал пачкой бумаг, потрясая перед лицом покупателя.
— Ну. Да. — Он оправился. — А если купишь, то...
— Твои пятьдесят долларов. — Я облизал губы. Солнце напекло тебе голову, работорговец! — Значит, так. В машине, я видел, ты припрятал ящик местного виски. — Он сделал удивлённое лицо. — Не отпирайся. За него пятьдесят долларов. Он мой. Теперь иди к старику с плёткой и договоримся.
— Понял. — Он повеселел, смахнул пот, поправил панаму. Солнце и его достало. — Пошёл.
— Иди, а я с тобой. Буду говорить, ты переводи. — В голове не было никакого плана. Да и зачем план, когда покупаешь раба? Тут нужен напор, уверенность, хитрость и превосходство белого человека. Ах, какие у неё глаза! Максим даже вспотел тем самым потом, после которого прямая дорога в койку.
— А зачем переводить? — Старейшина отмахнулся от мухи, пытавшейся сесть ему на нос. — Я и так понимаю по-английски. Служил у англичан.
— Отлично! — Я встал перед ним, с почтением в голосе заговорил. — Уважаемый старейшина! Мужчина без женщины как пустыня без воды. Я даю за эту невесту триста долларов. Вам как гаранту её девственности сто долларов и ящик виски семье и деревне для празднования. — Старейшина прекратил отгонять мух, уставился на меня. — Я прошу вас дать мне эту женщину.
— Вода бывает пресной, сладкой и солёной, горькой. — После молчания старейшина заговорил нараспев, заполняя пространство вокруг. Покупатель и продавец замерли, прекратив спор о сумме. Она же стояла, опустив голову, закрывая лицо упавшими волосами. Ох, какая же она в этом свете! Максим зашевелился, желая ощутить её. — Вода бывает морская. Вода бывает речная. И смешивать эти воды нельзя. — Стоявший за моей спиной Джои переводил слова старейшины слово в слово, тихим шёпотом вторя ему. — И когда есть русло, по которому воды морская может уйти в море, нужно пустить эту воду. Она. — Крючковатый палец указал на стоявшую девушку. — Морская вода. Пусть идёт туда, куда ей надо. Он даёт триста долларов. Ты согласен? — Дядя сглотнул, открыл рот, закрыл. — Значит согласен. — Не обращая на поднятый вой группы поддержки жениха, старейшина махнул плёткой-мухогонкой. — Забирай её, документы и уезжай.
Деньги из моей сумку сначала перекочевали в руки старейшины, который чуть ли не обнюхал их, а потом, за вычетом своих ста, в потные руки дяди. Не обращая внимания на напиравших представителей жениха, он подвёл её ко мне, сунул пачку документов, быстро что-то сказал. Да, и говорить много не надо. Джои уже ставил перед ним ящик с виски. Я подхватил тонкую фигурку на руки, удивляясь её лёгкости. Теперь дёру! Группа поддержки жениха явно была сильно против такой сделки и была не против затеять ссору. На повышенных тонах они выкрикивали что-то обидное, наступали на старейшину, дядю. На шум стали со всех сторон деревни стали стекаться мужчины деревни с палками. Ноги!
Она молча пережила не слишком мягкую посадку на заднее сидение, рывок машины. Цепляясь рукой за скобу сидения впереди, второй рукой она держала узел, связывающий полы этой тряпки. Я сунул пачку документов в свою наплечную сумку, вытянулся, доставая сзади сумку с вещами. Надо было переодеть её.
— Андре! — Джои закричал, борясь с крутящимся рулём. Тут, как в глубинке и у нас, колея решает куда ехать. — Они за нами! Жених!
— Жених? — Я оглянулся. — Что ты говоришь?
— Он. Он!
За нами по дороге мчался какой-то старый рыдван, обвешанный неграми, размахивающих палками. Похоже, что это были родственники того самого жениха. Лихо у них с передачей информацией на расстояние. Тамтамы? Или всё более прозаично? Мобильный телефон? Но отделаться от них надо было. Бросив обратно сумку, я вытащил из плечевой сумки Беретту, дёрнул затвор. И тут она впервые подняла на меня своё лицо. Испуганное лицо девочки, которую дважды предали. Я улыбнулся ей, крикнул что-то ободряющее, полез в люк на крыше. Такой среднего размера люк на крыше внедорожника. Для съёмок дикой природы Африки. Сейчас же он превращался в огневую позицию. Преследовавшие очень плохо представляли с кем они имели дело. Засада лучший способ сбить преследователей, если у тебя есть возможность, после неё сразу сделать ноги.
Их отчаянно трещавший рыдван выскочил из-за поворота прямо на наш стоящий внедорожник. Несколько коротких очередей по решётке радиатора и всё. Крутящийся в облаках пара рыдван, разбрасывал вокруг себя спрыгивающих с него негров, путая ещё больше в поднимаемых колесами облаках пыли. Зрелище скажу я вам! Даже ради этого стоило вот так — один на один с такой толпой. Джои не боец. Он местный, он, как говорит в России определённая часть населения, «не при делах». Джои с готовностью рванул с места, оставляя их с разбитым рыдваном в канаве, прыгающими на месте от адреналина пассажирами. Пока что и как, я со своей рабыней буду далеко отсюда. А Джои на всё будет с высокой колокольни. Он местный, на него распространяются все презумпции невиновности и не подсудности. Тем более, что он работал на белых, которые что хотят, то и воротят. Вот, украли невесту. Вернее, перекупили.
На короткой остановке, пока Джои бегал за водой с ведром, я вытащил из сумки шорты, рубашку, бросил ей на колени.
— Переодевайся. — Берета жала мне бок, я её поправил. — В таком виде я тебя привести не могу.
— Меня зовут Елизавета. — И голос у неё приятный. — Елизавета Кроминг.
— Понятно, Елизавета Кроминг. — Я вытер пот, пробивший меня насквозь — от пяток до макушки. — Давай, переодевайся. Нам тут недалеко.
— Хорошо. — Неожиданно с вызовом ответила она.
От одного движения ткань растелилась на сидении, открывая мне её небольшие груди с ровными линиями, размера где-то не больше первого, с сосками тёмнокарамельного цвета. Максим заворочался, явно готовясь заявить о своих правах. Она явно демонстративно подняла попку, выпячивая бугорок с волосками того же цвета как и волосы на голове. Одним движением шорты были натянуты, скрыв и этот бугорок, и бёдра, и несколько синяков на бёдрах, попке, животе. Рубашка также укрыла такие сладкие пирамидки. Я почему-то так и подумал о них — «сладкие пирамидки».
— Мне нужен ремень. — Она завязала узел на рубашке, сделав что-то такое из рубашки. Но красивое и очень подходящее к её длинными волосам. — Шорты упадут.
— Да, конечно. — Я покопался в сумке, но ничего кроме тонкого кожаного ремня, выполнявшего у меня роль обмоточной верёвки, при случае, не нашёл. — Вот, только это.
— Пойдёт! — Она просунула его вдоль пояса, не отрывая своих красивых глаз от меня. — Тебя как зовут?
— Меня зовут Андрей. Но можешь меня звать Андре. — Я оглянулся. Где этот Джои?
— Он убежал. — Она подхватила волосы, стала крутить в толстую веревку. — Он забрал ключи и убежал.
— Зря он это сделал. — Я залез на место водителя, вытащил перочинный нож. — Зря. Он так потеряет и работу, и свои деньги.
— Но сохранит жизнь. — Она пересела ко мне на переднее сидение, показав такие аппетитные коленки, что во мне что-то сжалось. Вот бы сейчас, да в море с ней! Или просто в озеро! Но в голове почему-то всплыла сцена вступления в супружеские права местного мужчины, увиденная у озера. Нет, давай-ка сначала уберёмся отсюда.
Автомобиль завёлся, фыркнул, выползая из колеи. Не поеду я этой дорогой. Понятно, что кто-то будет ждать нас на ней. Если не родственники жениха, то мужики этой деревни с кольём. Просто отдубасят, а девчонку вновь потащат на рынок. Нет, не на европейца вы напали. На русского. Джип послушно позволял крутить его, направлять в различные лощины, пересекал речки, пугал антилоп, но выстоял до конца. Она же молчала. Молчала, когда мы чуть не заглохли на какой-то речушке, когда нас чуть не атаковал крупный самец антилопы. И крепко держалась за рейки жёсткости, стараясь не выпасть от скачек по диким просторам Африки. Сафари!
Когда я подкатил к воротам базы, с которой я должен был улетать, меня, похоже, уже не ждали. Но вертолёт стоял на площадке, ящики с каким-то оборудованием загружались, и у меня была возможность вывезти свою покупку. Отчего в моей глубине мужской души начинали скрести маленькие бесенята, раззадоривая Максима. Елизавета также молча прошла за мной в вертолёт, жадно опустошила бутылку воды, а когда вертолёт взмыл вверх, упала ко мне на колени, ухватилась за мои ноги, сжала губы, чтобы не закричать. Ей хотелось плакать, выть, но она сдерживала себя. (Специально для — ) Обняв эту сильную девочку, я внезапно подумал, что такую надо держать в руках. Таких, вообще, надо держать в руках крепко. Поглаживая её по рассыпавшимся волосам, я старался быть нежным. И не потому, что мне нравилось гладить её волосы, чувствуя как они приятно щекотят мои ноги, обвивая их вслед за потоками воздуха, не потому, что тело её приятно грело мне руки, колени, а потому что мне было её жалко. Видно она сопротивлялась, боролась, раз на теле такие синяки. А то, что она девственница я не сомневался. Этот товар тут берегут пуще зеницы ока. Заставить же быть покорной, послушной побоями можно. Что они и делали.
Вертолёт завернул за очередную горку, выходя к базе нефтяников на финишную прямую. Пора будить заснувшую Елизавет. Я наклонился к ней, освободил часть её щеки от волос, поцеловал как мог ласковее, прошептал «Елизавета, просыпайся. Мы приехали домой». Она вскинулась, красными ото сна глазами окинула всё вокруг себя и заплакала. Я обнял её, прижал к себе. «Не плач. Всё кончилось. Всё будет хорошо». А что я ей мог сказать ещё? Что я не знаю, что мне теперь с ней делать? Или что мне так хочется её, что внутри у меня совсем плохо? Но, как бы то не было — «Таких, вот, надо держать в руках крепко»!

Поделиться в: