Мужская утилизация.
— В общем, так! С этого дня мы занимаемся повышением нашей Мужской Утилизации! — заявил мой друг Вовчик, откупоривая 3-ю бутылку Жигулёвского.
Следует отметить, что недавно он распрощался со своей «мымрой», так ласково он называл свою дрожащую половиночку.
Проанализировав наши пивные животики, предполагавшие роженицу на 5-м месяце беременности, мы пришли к единственно правильному выводу, что романтика сейчас не в моде, а ценится широкоплечивость, крутопопость и плоскоживотовость, ну хотя бы 3-хмесячность живота. Не ценят женщины нонче мужаков за их велеречивость и познания о свойствах андрогенного квалайдера.
Не нужны им с накаченными животами, а с накаченными бицепсами, и ещё чего-то накаченного, что в штанах находится, но нами давно не виданного по причине пятимесячности.
Вовчик где-то надыбал такие курсы по уплощению живота и удлинению важного человеческого органа. Допив по последней и сговорившись на утро, мы расстались...
Первым по списку шёл: «курс эротического массажа»
Здоровенная тренерша, 250-ти килограмм веса, долго и нудно рассказывала нам и ещё 15 толстопузикам, как этот массаж надо делать. Особенно она останавливалась на процессе поглаживания, пощипывания, покручивания и пошлёпывания. Практические занятия тренерша принимала самолично. Мне досталось поглаживание её попы, одна булочка которой была почти метрового сайза в ширину и высоту. Вовчик поглаживал и поверчивал её ведродойки, предположительно 18-го размера.
На семинар по стриптизу мы допущены не были, по причине 5-ти месячности. Нас отправили в спортзал, потом в бассейн и в довершении наших мучений поднимать различные тяжести, нет не тем местом о котором вы подумали, а руками. В таких заботах и хлопотах прошёл целый месяц. Мы нисколько не жалели об утраченных американских президентах, потому что пиво пить бросили, а вместе с ним и животы опали.
Наконец настал торжественный день, и мы вошли в зал для обучения стриптизу.
Курсы по стриптизу, как оказалось, были мужскими, а не женскими, как мы надеялись в ожидании и упоении бесплатных зрелищ обнажённых женских тел. Раздеваться, оказывается, надо было нам. Причём, под музыку и по очереди друг перед другом, верча в разнообразных проекциях своими попами и естествами. Тренер категорически отказался принимать у нас сей экзамен, по причине того, что он обучает девиц, а сегодня просто подменяет чуток приболевшую тренершу нашего курса.
На следующий день пришла тренерша, девушка с экзотическими формами. Её осинноталеесть очень гармонировала с крутобёдростью. А буфероносность приводила не только меня, но Вовчика в восторженный трепет. В руках учительницы была 50-ти сантиметровая линейка, коей она изредка стегала по встававшим нашим органам, объясняя это тем, что у истинного стриптизёра, вставать ничего не должно, даже при виде голой женщины. Пояснив данное занятие практическим опытом, она, раздавая удары линейкой направо и налево, стала раздеваться под музыку...
После 50-го удара, ни у меня, ни у Вовчика уже не вставал, чётко выработав рефлекс на линейку.
К слову, девица полностью разделась, но мы её не вожделели и тем самым экзамен был сдан на «отлично»!
Семинар: «Дао о любви или ветвистые персики»
В рекламе было оговорено, что мы должны пройти 197 поз. Самыми важными из которых были 69, 77, 82 и, конечно же, 11. В надежде на техническое пособие по куннилингусу, записываемся в первую очередь.
Итак, мы с Вовчиком сидели за партами и перед нами лежали вагины, разнообразием и фасонами коих разве мог похвастаться Лувр, с его картинной галереей.
Формы и размеры поражали наше воображение. Учительница, а я буду называть её так, заставила нас высунуть языки. Увидев Вовчиковский, она с сожалением покачала головой и изрекла непонятную нам фразу: «Лопата...», взглянув на мой, училка залыбилась как майская роза и, подбоченившись, заявила: «С таким и я не прочь!»
На первом занятии мы высовывали языки на максимальную длину, на втором тоже. Когда на третьем, я мог беспроблемно облизывать свой нос, педагог предложила взять мне одну из вагин: «Вон ту обволошенную...», и попытаться сделать ей куни, не забывая при этом общаться с несуществующей женщиной...
Вовчик, в это время продолжал бесконечные высовывания.
Сделав движение языком снизу вверх и, продвигая резиновый предмет сверху вниз, я тут же был огрет указкой по спине.
— Где ты видел, чтобы женскую попу так таскали? Ленивец! И с чего ты взял, что надо вылизывать снизу вверх, а не наоборот, — ещё раз огрела меня указкой учительница.
Зафиксировав учебное пособие неподвижно, я тщательно вылизывал его весь день, пока мой язык не распух и не помещался во рту. Идя домой, мы представляли смешное зрелище: два придурка с высунутыми языками.))))
На следующий день Вовчик заартачился и предложил перейти на другой семинар, где изучали позы ветвистых персиков. Но я был непреклонен! И нам пришлось разделиться. Облизывая и вылизывая так важный предмет моего обучения, я пошёл дальше. Вскоре мне было предложено всовывать и высовывать с прокрутом и без. Обволошенные и с интимной причёской. А ля пионерка, а ля комсомолка и а ля коммунистка. Добравшись до а ля буржуинка, я уже начал подумывать о практических занятиях, но как оказалось, я не знал главного! Главное был Венерианский бугорочек. Его то и надо было не только вылизывать и облизывать, но ещё обсасывать и подсасывать.
Наконец настал один из счастливейших дней в моей многострадальной жизни! Мне представилась возможность закрепить теоретические знания со своей учительницей. Мирно беседуя с ней о её чувствах и интересуясь глубже или гладче, я довёл её сорокавосьмижды до не симулированных оргазмов, за что и получил заслуженную четвёрку. Почему четвёрку? А хрен её знает, может, нужно было до пятидесяти дотянуть? С чувством исполненного долга я перешёл на ветвистый курс, где Вовчик застрял на 37 позе. Суть её выражалась в том, что его дама должна была, находясь сверху, вращаться им, то вправо, то влево, как пропеллер неисправного вертолёта, причём кончить должны были оба одномоментно. И вертолёт остановок иметь не должен был. К счастью, ваш покорный слуга с честью прошёл 90 поз в течение трёх дней. Самыми сложными были: «Бабочки», «Китайские палочки» и, конечно же, «Афродита, возрождающаяся из пены».
Как я прошёл оставшиеся 103, описывать не буду, но это была легкотня. Судите сами, что сложного? Используя тройной тулуп и вальсируя по канату, довести даму до бешенного оргазма? А прыжки на батуте, через раз попадания засчитывались, по обыкновению. Вовчик, так и не пройдя сей курс, бросил это неблагодарное занятие, выражаясь его словами. Бросил он и меня в моих начинаниях. Заливая своё горе пивом и вином, он быстро достиг пятимесячной беременности. Я же не останавливаясь на достигнутом, перешёл к силовым упражнениям...
Силовые упражнения оказались тяжёлыми! Подъём гантель, гирь и, наконец, штанги. Вес которой, начавшись с 40 килограммов, вскорости был доведён до 50! Этот вес, как оказалось, равнялся весу среднестатистической модели. Экзамен заключался в том, что я должен был, нанизав инструкторшу без помощи рук на свой стержень любви, стоя, чуть отклонившись назад, покачиваясь на пяточках и носках, довести её до оргазма. Причём, однократное касание носками женщины пола, делало упражнение тренировочным. Ваш покорный слуга с честью справился с заданием... правда, с 15-й попытки.
Домой я шёл, дрожа ногами, как незадачливый скакун, впервые объезживающий лошадь.
Последний экзамен, коий я тоже с честью выдержал, были выставленные по кругу 30 младых дев в позе «раковых шеек» (название конфет, моей бурной юности). Начав с первой, закончить я должен был на последней, в прямом и переносном смысле. Не скажу, что это было легко! Их попочки были, как на подбор, прелестны. Отличались цветом, формами и содержанием. Гладкость округлость и тончайшие изгибы линий, будоражили мою ... кровь, и я никак не мог сосредоточится на подсчёте. Наконец мне это удалось!
Получив награду — бронзовую статуэтку двух нагих любовников и грамоту в коей значилось, что мне присуждается звание: «Сексуальный маньяк второй степени», я закончил нелёгкое обучение.
Почему не первой? А хрен его знает))))))))
***2***
Вовчик приперся с поздравлялками ко мне по поводу окончания курса, притаранив полкило вяленой тараньи и пятилитровую бутыль с пивом. От пива я, конечно, отказался, чем вызвал обидчивое лицо друга.
— А вот мне интересно, есть ли какая польза от твоих курсов? — поинтересовался дружбан.
— Они скорее твои, чем мои, — усмехнулся я, затаранивая таранью в рот.
— Ну, допустим. Предлагаю эксперимент. Есть у меня на примете бар, где проводят мужской стриптиз. Если выиграешь, соглашусь, если нет — извини.
— Чё та меня не тащит состязаться с профи, — пожимая плечами, сказал я.
— Тоись, очко жим-жим, — радостно запотирал руки Вовчик.
— А вот и нет! — сказал я, должен же я практическим опытом доказать себе и тебе, что недаром били линейкой по моему естеству!
— Океюшки, — ехидно заулыбался толстопузый и, сделав пару звоночков, съязвил, — одевайся, мы приглашены на бал плоти.
— Чё, вот так сразу, что ли, прямо щас, да? — перепугался я.
— А ты чё, не готов? Тыж завсегда должен быть готов, как пионэр? — удивился керосинщик.
— Ладно, — сказал я и стал аккуратно выкидывать на пол вещи из шкафов.
Найдя нужные плавки с кожаным набалдашником, окантованные по краям блесточками, быстро влез в них. Надев поверх широкополые джинсы из легко рвущегося материала и такую же курточку, предварительно вымазавшись туалетной водой с феромонами, я пошёл вслед за другом...
Полутёмный зал был заполнен обезумевшей толпой женщин разнообразных размеров, расцветок и форм. Девицы визжали, улюлюкали и пищали. Мою уверенность смыло как водой из-под крана. Трое уже выступили до нашего приезда. Передо мной должен был выступить ещё один.
Ухмыляющийся крепыш вышел на сцену и, не дождавшись начала музыки, с остервенение стал вращать своей не худенькой попой. Толпа взревела. Несколько слишком ретивых девиц попытались заскочить на сцену. Их тут же кое-как, скинули прямо в толпу крутящиеся на сцене секьюрити.
Мега-мачо, совершенно не следуя ритму, стал раздеваться. Толпа обезумевших женщин ревела, несколько мужчин, по-видимому, эскортирующих своих возлюбленных, смотрели на это недоумевающими взглядами. Оставшись в одних трусах и потрясая поднятыми руками, он как бы призывал толпу овладеть им тут же и прямо сейчас. Внезапно на сцену выбежали две полуголые танцовщицы и закружились подле претендента, как бы ненароком задевая его своими телами.
Случилось страшное. Парень возбудился и, его боксеры покрылись огромным рогом, который здорово уменьшал его шансы на выигрыш в конкурсе...
Настал мой черёд. Я вышел на сцену и встал как вкопанный, дожидаясь первых аккордов музыки. Хитрость была в том, что я не знал, что это будет: Аргентинское танго, Вальс, Ламбада, Джайв или Твист.
Раздалось громкое шипение, барабанная дробь и голос одного из битлов, сделал заявление, что они идут вместе по Монастырской дороге. Я забыл, кто я есть. Мир перестал существовать. Крики обезумевшей толпы сдвинулись на задний план. Что я делал, я не знаю. Но оставшись в одних трусах на сцене, посреди обезумевшей толпы, и с секьюрити, с отвалившимися челюстями, я понял, что выиграл.
Однако мне не стоило торжествовать так рано. На сцену выбежали две совершенно голые танцовщицы и закрутились в вихре эротического танца вокруг меня, едва касаясь и поглаживая моё прекрасное тело. Я ничего не мог поделать. Моя нижняя голова потихоньку зашевелилась, чуть приподнимаясь. Ей было наплевать, что её хозяин проигрывает. Она вожделела женской плоти побритой а-ля пионерка и постриженной а-ля комсомолка.
Внезапно в конце зала я увидел женщину, которая гневно потрясывала 50-ти сантиметровой линейкой. И всё встало на свои места. Жюри дружненько выкинули десятки. Повернувшись, я направился к выходу. Но не тут-то было! Обезумевшие женщины вмиг прорвали оборону, сметая секьюрити на своём пути и сорвав с меня последний предмет туалета, не устанавливая очерёдности, делали со мной, что хотели. Не скажу, что мне это так уж и не нравилось. Но превратившись в членисторукую и членистоногую машину, не говоря уже о других частях моего тела, больше часа я бы не выдержал. К счастью, приехали пожарники и слили с меня обезумевшую толпу.
Ко всем прочим прелестям в течение долгих месяцев я боялся выходить на улицу. Потому что тут же раздавались крики: «Вот он! Хватайте его!». И меня хватали...
***3***
— Ты ведь помнишь Пал Палыча Убеймуха? — поинтересовался Вовчик, откупоривая очерёдную баночку с пивом.
— Ещё бы, такую фамилию трудно забыть! — расхохотался я, делая глоточек апельсинового морсика собственного приготовления.
— Так я с ним забился об заклад, что ты сможешь оприходовать 10 тёлок за раз, не отходя от кассы.
— Вовчик! Какого хрена ты за меня опять решаешь!? И не тёлок, а прелестных созданий и не 10, а максимум две. Хочешь в глаз дам?
— Ну, дай! — выпятил глаз в мою сторону дружбан, — будь, по-твоему — 10 прелестных созданий. Деньжищи на кону огроменные стоят. Я готов с тобой поделиться... 30% тебе, а остальное...
— Пополам! — перебил я дружбана, — А о какой сумме идёт речь? — Вовчик произнёс сумму всуе, от коей у меня закружилась голова, — а на когда, испытание?
— Через час должны быть на месте, — спокойнёхонько откупоривая очередную баночку, доложился дружбан.
— Всё же я тебе дам в глаз! Какого ж хрена, ты пивасиком накачиваешься? Кто машину поведёт?
— Это не твоя забота. Ты о нарядах обзаботься...
Чуть меньше, чем через час мы были в студии не понятного назначения. То ли фото, то ли видео. Мне, по первому впечатлению, показалось: порно.
Рано лысеющий Пал Палыч, невзирая на свою тучность, скоренько выбежал нам на встречу. Казалось, он сейчас сделает антраша. Вместо этого сделал нам рукопожатия.
— Планы чуток, изменились, — откровенно лыбясь, как астраханский арбуз, начал уговоры-переговоры Убеймуха, — девушек на заклание стало 12, и есть предложение: видео съёмки с последующим прокатом фильма...
Внезапно в павильон вплыла девица. Её ноги были, наверно самыми длинными в Мире. Подойдя к Палычу и сильно прогнувшись в позу «раковой шейки», девица клюнула его в лысинку и, оценивающе стала разглядывать нас.
— Этот пузан что ли? — сильно наморщив свой прелестный носик, поинтересовалась она, — или этот доходяга?
— Этот доходя... то есть: Шлимазл Мицкитухосов, прошу любить и жаловать, — простеря свою руку и заладонивая мою личность, определился боровичок — лысачёк.
Но я не обращал внимания на переговоры. Я обращал внимание на беспрестанно входивших девиц на заклание, как выразился Палыч. Казалось, что все они пососкакивали со страниц Плейбоя и Космо. Обе мои головы кружились одновременно. Одна от предвкушения сладостных ощущений вторая, просто обалдевала. Я был согласен на всё и вся, на прокаты, откаты, подходы и доходы и только попугайничал: «Да, нет, не знаю, чёрно с белым не носить... «. Вобщем я играю. Потом мне дали какие то бумаги. Я их подписывал, подписывал, подписывал, подписывал. Вовчик крутил пальцем у виска, крутил, крутил, крутил...
Начали затаскиваться декорации, прискакал видео оператор, в руках которого была камера с разрешительной особенностью, даже хуже моего сотика. Осветители растаскивали настольные лампы на прищепках и прищепкивали их в нужных местах. Наскоряк, написанный на туалетной бумаге, сценарий первого ролика, был роздан мне и девице, которая меня обозвала доходягой. Её роль была: секретарша. А моя: директор Строили-мы-строили-и-наконец-построили конторы.
Словеса я выучил по мановению опускания чайного пакетика в чашку неулыбчивого режиссёра. Чего не скажешь о длинноногой ... паразитке. Ей с огромным трудом давались такие умственные потуги, что она даже высовывала язык и облизывала свои напомаженные губки. Наконец она постигла азы правильной речи, и мы начали.
— Тишина на площадке! — Крикнул Палыч, и все притихли, — камера! Мотор!
Только цикадный стрёкот камеры оператора изредка нарушал тишину. Мы с красоткой восседали во главах своих столов, я в качестве руководителя, она — секретарши. По действию ей надо было ворваться ко мне в кабинет и потребовать прибавки к и так не маленькому жалованию, а она красила свои ярко рыжие когти в малиновый цвет. Вероятно, ей было всё это фиолетово, ярко рыже или даже малиново.
Вконец обозлённый Палыч, не выдержал позора мелочных обид и вопросил эту кошку драную, эту сучку крашенную, какого хрена она не начинает? Кошка крашенная спохватившись, соскочила из-за стола и начала вихляя своим роскошным задом приближаться ко мне. Ей удалось опрокинуть части интерьера: стул с которого она соскочила, почти цветущую пальму и несколько телефонов со стола.
Естественно сей дубль был не засчитан. Быстро были произведены некоторые изменения в интерьере. Пальму убрали. Стулья пришурупили к полу. Телефонов оставили два: у неё и у меня. Уборщицу тётю Глашу попросили выйти перед камерой и стукнуть шваброй по полу, ознаменовав очередной дубль. Её высочество Длинноногость, аккуратно выпросталась из своего рабместа и, держа свою филейную часть в строго неподвижном положении, промаршировала к моему столу.
— Стоп! Стоп! — Орали кинорежиссёр и Пал Палыч, — шевели булками, уродка! Всё привинчено!
Третий дубль вроде удался. Но когда она полезла под стол, чтобы расстегнуть мне брюки, внезапно зазвонил телефон. Да, да! Телефон зазвонил на моём столе. Девица встрепенулась и со всей мочи шарахнулась своей блондинистостью о внутренность столешницы. Убеймуха так двинул несчастным телефоном о стену, что оттуда вместе с искрами посыпались разные гаечки винтики и кнопочки...
Седьмой дубль подходил к логическому завершению, когда я внезапно понял, что у меня не встанет на эту жабу болотную, на эту беловолосую прокудлу. Я был зол, мне сильно хотелось повыдергать её ноги из самой шеи.
Добравшись до моего естества эта дрянь, такая, заявила вовсеуслышанное, сильно отдаляясь от текста:
— У него не стоит! — И повернула свою тупоголовость в сторону камеры.
— А ты пососи! — сжав зубы, сказал режиссёр, — полижи, с яичками поиграй. Я что ли должен тебя учить?!!
Девица, вероятно, поняв, что если не доведёт этот дубль до конца, её выгонят, резво приступила к тому, чему её учить не надо. Она сама кого хошь выучит. С остервенением, достойным лучших порноактрис, она начала лизать, сосать и играть. Мой воин, давно свернувшийся калачиком и досматривающий прекрасные сны своей бурной молодости, внезапно встрепенулся и распрямился изготовившись к стрельбе. Девица ускорила свой бег. Её головодвижения, можно было сравнить разве что с шатунами древнейшего паровоза, и ещё неизвестно, кто был бы быстрее.
Внезапно я услышал чревовещания из её горла:
— Если ты сей же час не кончишь, я тебе что-нибудь откушу!
Как ей это удалось, не останавливаясь ни на секунду, да ещё с полным ртом, загадка для меня по сей день. Может быть от страха, а может время подошло, я, наконец, заоргазмировал и заэякулировал.
Первый ролик был снят. Мне дали 15 минут отдыха. Я очень не был уверен, что смогу исполнить свой мужской долг 12 раз. И мои опасения были не напрасны...
— Ой, да что тут запоминать? — вещала жгучая блонда, — Приходит ко мне сантехник, делает умывальник. Я его соблазняю, делаю ему минет...
— Стоп, Маргоша! — остановил следующую порномодель режиссёр, — Не ты его, соблазняешь, а он тебя! И не ты ему делаешь минет, а он тебе.
— Чего? — округлиглазилась красотка, — У меня члена нету, а он не голубец.
— Э! Мы так не договаривались, — вмешался я в разговор, — договор был только гетеросексуальные отношения!
— Ну попутал я! Бес меня попутал. Она же женщина. Короче, вот сценарий. Говорить ничего не надо, рты открывайте, как умные рыбы, а мы потом звуковую дорожку наложим.
— Всё! Рассосались по местам! Декораторы, мать вашу за плечи! Что с умывальником? Бежит?
— Капает помалёху, — доложился едва державшийся на ногах сантехник, вызванный из соседского ЖКО.
— Мне не надо, чтобы капал! — огорчился режиссёр, — Мне надо, чтобы бежал, понятно? Тоненькой струйкой.
— Так эта, командир, смазать бы надо, трубы горят, — залыбился внештатный декоратор.
Вдруг откуда ни возьмись, взялся шкалик с водкой, сантехник «смазал» и как по волшебству из крана побежала тоненькая струйка...
Тётя Глаша шарахнула шваброй по полу, и я летящей походкой вышел из мая с гаечным ключом наперевес, вошёл в, с понтом, кухню Маргоши.
Залыбившись всем своим тридцатидвузубьем и покачивая ключом, вероятно шведского производства, словно тросточкой, я поинтересовался у бедствующей, вызывали ли они сантехника?
— Ква, ква, ква — многократно проквакала женщина в ситцевом халатике на голое тело.
— Стоп! — дико хлопая себя по толстым ляжкам, заорал Палыч, — Ты что, дура стоеросовая, сюда квакать приехала за 450 километров?
— Нет, — пожала плечами дура стоеросовая.
— А хрена квакаешь?
— Так вы же сами сказали просто рот открывать, а дорожку приложите.
— Я бы тебе ремнём по попе приложил! Говори что-нибудь, а мы потом приложим.
— Ой, приложьте! — зажеманичалась красотка и задвигала своим крутопопием со страшной силой, — Уж очень я это дело люблю садомазанное!
Режиссёр мгновенно выдрал ремень из брюк Вовчика, да так ловко, что они, лишившись поддержки, тут же свалились, явив студии семейники их правообладателя с весёленькими мишками и мячиками. Все смеялись. Не смеялся только Вовчик и я. Режиссёр, всучив мне дружеский ремень, попросил приложить Маргоше. Что я и незамедлительно и сделал, заголив прекрасные сверкающие соблазнительной белизной булочки актрисы.
— Шо ж ты делаешь! Ворог окаянный! — воздев руки к потолку возопил Пал Палыч, лупить надо по ходу пьесы, а она ещё не началась даже. И где ты видел сантехников на подтанцовках? Как ты ходишь, как двигаешься? Пример не с кого взять что ли? Где пример? — заорал главный.
Пример спал, притулившись в уголочке, пьяненько улыбаясь во сне.
— Ладно, — махнул на всё рукой лысачок, — ну ты понял? Все по местам! Начали...
Щелчок шваброй по полу. Я в одной руке со шведиком, в другой с Вовчиковским ремнём, вошёл на кухню.
— Сантехника вызывали? — начал я ход пьесы.
— Да! — залыбилась любительница садомазонности, с вожделением поглядывая на ремень, — Кран бежит, почините? — сексуально заглядывая мне в глаза, поинтересовалась актриса.
— Для этого и существует наша служба: чинить, — бодро произнёс я текст, почему-то показавшийся мне идиотским.
Чеканя шаг, я подошёл к водопроводному крану и, защемив его ключом, стал не менее бодро откручивать. Не знаю, зачем я это делал. В сценарии такого не было. Но мне показалось, что именно так их, то есть краны, чинят сантехники. Импровизация удалась. Кран вырвался из своего гнезда и поток тёплой воды с силой вырвался из кранового жерла, вмиг намочив и девицу, и вашего покорного слугу. Продолжая импровизировать, я нагнул девицу на умывальник и, задрав её мокрющий халатик, хорошенько отстегал по сладкопопию. Она так визжала от счастья, что я даже засомневался и хлестанул разок себя. Признаться, мне не понравилось.
Тогда, не раздумывая лукаво, я, окатываемый ласковыми струями тёплой воды, натянул её как Сидорову козочку. И мы уже вместе визжали, квакали и улюлюкали.
— Самый лучший кадр! — определился оператор, вот что значит импровизация! Ма-ла-дец! — по слогам произнёс он и полез целоваться. Я отвергнул его жалкие потуги, уповая на то, что договаривались гетеросексуальничать.
Ничуть не обидевшись, оператор продолжал съёмку. На сей раз это были две раскрашенные ... по самое нимогу стриптизёрши. Уверен, придя домой в таком виде, их ни мама родная, ни папа не узнали бы, хоть одетых, хоть раздетых. Разговорного жанра там не присутствовало. Зато присутствовали трое статистов, среди которых был Вовчик, затесавшийся, чтобы поближе рассмотреть.
Короче, пьеса была основана на том, что зрители хлопают, хлопают, кончили хлопать. В этот момент появляется мега-мачо в моём лице и теребит сначала одну стрипшу, а потом вторую под дикий хохот и улюлюканье статистов. Всё шло по маслу до тех пор, пока не сломался второй шест и вторая стрипша сверзилась с него, ломая ноготь на ручном мизинце. Это возмутило её душу до такой глубины, что по-первости она даже чуть было не отказалась отдавать мне самое сокровенное что у неё было. Но быстро сообразив, что запах денег это миф, отдалась мне со всею страстию, на какую была способна, возлежа на поломатом шесте...
— Ф питёрке, — заявила огненно-рыжая модель, выходя из стройных рядов претенденток и становясь в центре сцены, — какой у мну юзерпик?
Рыжая дева, едва достававшая мне до плеча, была наздёвана в клетчатую юбчонку школьного покроя. Её нежно-изумрудные глаза с приклеенными ресницами непомерной длины, при резком движении которых по студии пролетал тёплый ветер, вызывала ассоциации школьницы — ученицы 7—9 классов.
— Училка и ученик, — перелистывая ворох обрывков сильно исписанной туалетной бумаги, сказал режиссер.
— Какая с неё училка? — рассмеялся ваш покорный слуга, — посмотрите на неё? Её больше 15-ти не дашь, и одета она не так.
— Футы, нуты, палки гнуты! Стрелы попутал, — с силой хлопая себя по пустоголовью, сказал режиссёр, — наибарот! Учитель и ученица.
— Не! Ну, я так не играю! — погрустнел я, про педофилию договора не было.
— Точно, не было! — листая ворох договоров, определился Палыч.
— Ты кого малолеткой обозвал! — заершилась, вероятно будущая ролевая ученица, — Мне уже тридцатник подходит, — Может, поцарапаемся? — выставляя перед собой спичечно-коробочные когти поинтересовалась пигалица.
Царапаться мне с ней не хотелось, а вот отлупасить по спичечно-коробковой попе вовчинским ремнём я был очень даже не прочь.
— Подтяжки в студию! — вскричал Палыч, видимо догадавшийся о моих намерениях.
Вовчик с радостью заподтяжившись, передал мне свой ремень. Девица погрустнела, но от роли не отказалась.
После удара швабры урок начался.
— Двоечница! — залыбился я в предвкушении экзекуции, — а скажи-ка мне, куда впадает Волга?
— В Каспийское море, — ни секунды не задумываясь, ответила «Двоечница».
Решившись импровизировать, я не очень-то разглядывал, что там написано на подтирочной бумаге. К тому же моё мнение было, что она годна только по назначению.
— Столица Франции? — спросил учитель.
— Париж!
— Центр Азии?
— Кызыл.
— Как перевести Джорджия?
— Грузия.
Я понял, что рыжеволосая бестия намного умнее учителя, и мне тут не проканает. В моём пустоголовье не было больше вопросов. Все, начиная от Пал Палыча и кончая зашвабренной тётей Фросей стояли с откляченными челюстями, ожидая продолжения. Но меня на мякине не проведёшь! Не таких обламывали!
— Подойди! — кратко сказал я.
Она приблизилась к «учителю».
— Чё умная слишком? — поинтересовался нововыращенный педагог, — я тебя накажу!
Достав предмет экзекуции из широченных штанин, я повиновал ей снять трусики, оказавшиеся тоже рыжего цвета, и согнувшись в позу раковой шейки просить меня: «Ещё!».
Я стал её экзекуировать с удовольствием, но не очень больно по загорелобулковатости двухкоробкоспичечного объёма. Карапетка повизгивала от сопричастности и удовольствия. Ей это нравилось! Верьте мне люди. Ещё как!
После отлупасивания я велел ей раздеться, на предмет осматривания побритости подмышек. К моему счастью, оттуда торчал огненно рыжий ворс. Между ног, тоже огненно рыжел лисий мех, кустистости коего могла позавидовать любая сибирская белка.
— Ну, ты попала! — радостно потирая руки, сказал я, — Тебе разве мама не говорила, что подмышки надо брить?
При чём тут был предмет географии я не знал, но надрючил её так, что её обволошенность временами меняла цвет с рыжего на каштановый. По окончании эротических изысков выяснилось, что на её изголовье появились седые полосатости. Я был горд собой! Не каждый смог бы заседить в течение 15 минут человека. Тем более женщину!
Режиссёр рвал в клочья исписанную туалетную бумагу и посыпал свою мудрёную голову кусочками, словно пеплом.
— Ф питёрке! — сказал я, и оттолкнул вновь полезшего целоваться видео-оператора.
Время близилось к вечеру. Я ещё был полон сил, как крокодил, но спорщики не могли предоставить мне должного количества. Потому, решив форсировать события, ввели сразу пять актрис. Под номером шесть и семь шли близняшки. Их различие основывалось на цвете волос и ногтей. У одной синие волосы и красные ногти, у другой соответственно: красные волосы и синие ногти. Восьмая было ногошеяя брюнетка, что наводило на мысли о мозгожирафости, по аналогии с первой. Девятая порно-актриса с приклеенной улыбкой (и как она в студеную зимнюю пору зубы не застужала?), ассоциировала себя с частой посетительницей дурдома. Десятая вообще больше смахивала на бледную поганку, нежели на топовую фэйшину.
— И чё мне с ними делать? — поинтересовался порно-актёр в моём лице у режиссёра, безуспешно пытавшегося сложить обрывки своих сценариев.
Сии обрывки теперь не годились, даже для первопредназначенности, так мелко он их изодрал.
— А, делай что хочешь! Импровизатор блин! — обозлился режиссёр и распихал обрывки ногами.
Пять разнокалиберных кобылиц, вразнобой постукивая копытами, ожидали от меня приказаний.
— Декораторы, блин, — хлопнул я в ладоши, — создайте обстановку приёмной комиссии, — вы все, — обвёл я мнущуюся пятёрку, — будете ожидать своей участи в приёмной, за-ради приёма на работу в качестве порно-актрисы.
Тётя Фрося, отобрав швабру у тёти Глаши, шарахнула ей об пол, ознаменовав начало следующей части.
Камера гнусно застрекотала. Я, восседая за столом приёмной комиссии, делал вид, что что-то пишу в бесчисленном ворохе бумаг.
Вошли обе близняшки и без приглашения уселись на стулья.
— Почему вдвоём? — поинтересовался я
— Мы с Тамарой ходим парой, — пояснила красноволосная, — а чё, нельзя, что ли?
— Можно! — залыбился я, — Но отвечать будете по очереди. Итак, первый вопрос: Сколько партнёров ты сможешь пропустить за сутки? — кивнул я своим умноголовием в сторону Тамары.
— Ну, если по скоряку, 150—200, если без обеда и ужина, то 300, — мгновенно ответила особа, прекрасно ладящая с математическими вычислениями.
Моя нижняя челюсть, забыв о своей предназначенности, тут же отвалилась от верхней. Но не долго моё полоротье демонстрировало Миру импозантности строения моего горла. Схлопнув челюсти, я поинтересовался у синеволостной, каковы её результаты.
— Пятьсот! — гордо приосанившись и приподняв милую головку, — проэкзаменовалась та.
От такой экзальтированности я чуть не потерялся в дальнейшем словоблудии, но сообразив, что, где и когда, задал им сакраментальный вопрос:
— И на праздники плоти, вы парой ходите?
— Да! — заэхились Тамара с парой.
— Тогда практикум по теоретическим основам закрепления материала, — сказал я и, обойдя экзаменационный стол, водрузился на него.
Расстегнув брюки, предложил близняшкам заняться парным лизанием. Что они незамедлительно и сделали, а я через непродолжительное время записал в свой мозговой реестр семёрку.
Приёмную комиссию в моём лице посетила восьмая претендентка. Выскочив, словно из мая, эта головоногая брюнетка, вошла в кабинет, верча и вращая своим прекраснопопием с такой амплитудой и частотой, что попадись на её пути не пришурупленные предметы, она бы их смела, как ураганом.
...  Мгновенно сообразив, что разговоры с ней разговаривать себе дороже, я не дал ей притулить свою неадекватную корму на стул, а страждущее вопросил:
— Попу покажи?
— Чего? — не поняла та.
Я понял, что, был прав в своих измышлениях, посему дальнейшие мои словеса, были больше похожи на простые команды, достойные армейской службы.
— Развернись, на стул обопрись, попой оголись.
Её величество длинногость, быстро выполнив сии команды, не замерла в ожидании адеквата, а пошатывала своими освобождёнными от разнообразных материй булочками, вожделея и хоча. Надавив на неё сверху, для уравнивания вертикальных размеров (уж очень она была длинноногая), я быстро её зашатунил, двигаясь со скоростью курьерского поезда, прекрасно понимая, что время играло против меня.
Правда, оператору было трудновато снимать, потому, что стоявший дым коромыслом от наших бешенных фрикций не позволял ему выбрать удачный ракурс. Разгонщики тумана поработали на славу, и всего лишь пять дублей потребовалось для отснятия этого материала.
Пал Палыч изъявил желание снять полставки с режиссёра, чтобы материально и морально подбодрить меня, перевёл их тут же на мой счёт.
Последние претендентки, почему-то тоже вошли парнокатанием.
— Тоже близняшки? — залыбился я, — разглядывая, по-видимому, обколотую ботоксом бывшую Золушку, неведомо какими путями пробившуюся в актрисы.
— Нет! — не снимая улыбки, сказала первая.
— Нет, — смотря влево и в пол, сказала вторая.
— Бальные танцы! — непонятно почему, вдруг сказал я.
Полилась чарующая музыка, надо отдать должное звукорежиссёру и диск-жокею в одном лице — он не растерялся. Девушки внезапно преобразились как по взмаху волшебной палочки. Их плечики расправились, головки воспарили ввысь, талии затрепетали, а бёдрышки закачались в такт. Я не ошибся, они были синхронистки. Их танец поражал стереоэффектом телодвижений. Затем они стали раздеваться, а я их пытался засинхронничать во время стриптиза. Это было совсем не трудно, вспоминая прошлые уроки вальсирования на канате.
Спор бы я выиграл, но выяснилось, что подписывая что ни попадя, я подписался на дюжину...
Внезапно чуть припомерк свет. Мелодичный, душераздирающий скрип открываемой двери, впустил ещё двух экзальтированных посетительниц. Одна была так хороша, что моё сердце, чуть приостановившись, забилось вновь с многократно усиленной амплитудой. Её миндалевидные глазья, испускающие испепеляющий любовный огонь, вмиг сразили не только вашего покорного слугу, но и многих особей мужеского полу, находившихся в съёмочном полуподвальном павильоне. Даже Вовчик защёлкал в упоении подтяжками, выделенными ему заместо экзекуционного атрибута, символизируя, что он тоже её вожделеет и не прочь бы с ней потеребиться.
Прелестный, чуть вздёрнутый носик, как бы говорил: «Укуси меня скорей, но не очень больно!». Краснознамённого цвета губки, вывернутые наружу, как у шимпанзе, манили и увлекали в золотоносные дали. Ушки, повенчанные с кольцевыми серьгами, призывали драть, мять и подёргивать их в упоении сладострастия. Её плечи, словно акульи плавники, протыкали многим сердца.
Остальное мне не удосужилось рассмотреть, потому что эта красотень, пройдя несколько шагов вперёд, остановилась предо мной и, открыв свой прекрасный ротик, вылила на меня ушат помоев и поток отменной брани. Основной сутью сих речей было, что я бездарность, а она профи, посему играем по её сценарию.
Быстро сообразив, что её умопомрачительная красота далека от мозговой извилистости, и то, что её волосяной покров был, хоть и ярко-алого цвета с золотистыми прожилками, мозгов ей занимать надо было.
— Я буду врачицей, а ты нерадивым пациентом, — на пальцах проясняла она свой сценарий.
Пока декораторы декорировали, с понтом под зонтом, больничную палату, новоявленная режиссерша переоблачивалась в медсестру или врачиху прямо посреди съёмочной площадки. Оператор в тихушку, под беспрестанное перещёлкивание Вовчинских подтяжек, снимал сей торжественный момент. Мною было замечено, что межножная обволошенность красотки была нежно-снежного цвета, что наводило на блондинистую принадлежность мозгового аппарата последней. Пелена спала с моих глаз, а мой воин, приняв стойку: «на полшестого», изготовился к бою.
Славный удар шваброй по полу обозначил начало новой серии. Я, возлежа на кровати с грустным лицом, дожидался своей участи пациента стандартной Российской больницы. Лёгкий осенний ветерок привнёс пряный запах жимолости и цветущей сирени. Открылась дверь, впуская прекрасную работницу медфронта, разодетую в белоснежный, сильно помятый местами, халат. Эксклюзивно поправляя больничную шапочку, она, ставя аккуратно свои ножки, выкраденные с обложки Менс Хилза, приблизилась к моей кровати.
— На что жалуемся, больной? — проворковала стандартную фразу стандартная мечта 15-тилетних отпрысков, мастурбирующих в душе.
— У меня сильнейший недое... температура сильнейшая, — поправился пациент.
Достав из широченных кармашков градусник, форматом с литровую бутылку Жигулёвского пива, дева, наклонившись предо мной, попыталась впихнуть мединструмент под мышку. «Слава Богу, что мы не в Италии, Франции и ещё каких-то оглоушенных странах, где градусники ставят в другие предназначенные им места», — пронеслась шокирующая мысль.
Между тем, её насиликоненые дойки выпростались из халатика и соблазнительно засверкали, придавая интерьеру незабываемый изысканный блеск и шарм. Мои руки, мгновенно сообразили, как надо себя вести и, ухватившись за их куполоносность, стали мять, щипать, гладить и подверчивая — подкручивать их соскообразность. Губы и рот, вкупе с языком, перестали терять даром время и я, присосавшись и прилизавшись к её округлым прелестям, дал разрешение своему воину осторожно приподнимать простынь, скрывающую мои телеса.
Не прошло и пяти минут, как мы оказались, почему-то, на полу. Медсестричка в упоении нанизавшись на мой любострастный кол, стоявший теперь не хуже осинового, пыталась возвратно-поступательными движениями, вызвать перераспределение тельных жидкостей. Взяв на себя инициативу, я резко перевернулся в позу под номером 44. В продолжении 40 минут мы катались по полу, вереща, как напроказившие котята.
Солнце давно спустилось над городом, ознаменуя мой проигрыш. Мне же было не до этого! Я вкушал младое тело медицинского работника под нежный стрёкот цикадности камеры видео-оператора и дробный перещёлк подтяжек Вовчика. Всё хорошее когда-нибудь, да кончается, даже слив под номером 11, который был засчитан.
Двенадцатая, худопопая, худогрудая, злющая вобла, ростом выше меня на два спичечных коробка без закаблученности, после заслуженного мною 15-ти минутного отдыха встала передо мной и зло усмехнувшись, односложно спросила:
— Сценарий?
— Знакомство вслепую, — ни с того, ни с сего заявил сценарист в моём лице.
Уютный столик летнего уличного кафе со стоявшей посредине вазой мертвых цветов, сильно отдающих формалином, вероятно украденными впопыхах декораторами с кладбищенского венка, наводил грусть и тоску на восседавшую на пластиковом стульчике посетительницу. Появившейся мега-мачо с букетиком алых роз, видимо украденных там же, приблизился к столику.
— Ну, вот мы, наконец, и встретились! — втыкая в вазу отвратный букет, залыбился он.
Присосавшись пиявкой к протянутой ручке прекрасной незнакомки, завершив содеянное, он резко выдернул её из-за стола и под звуки Аргентинского танго, вовремя подключённого сообразительным звукорежиссёром, начал вальсирования под звуки немеркнущей музыки. Кручась и верчась в упоительном танце, я достиг одинокого кафэшного столика и одним движением руки, сметя ненавистную цветочную вазу и суррогатный бутафорский кофе, прилабунив девицу на предмет интерьера, начал жарить и парить её с такой страстью и пылкостью, коей могли позавидовать все 300 спартанцев, предаваясь неге близ Троянского озера.
— Двенадцать! — пропели электронные часы.... 
Двенадцать, — просквозила упоительная мысль, орошая лоно, живот и межгрудье 12 — той претендентки на мой выигрыш.
— Ты проиграл! — сказал Пал Палыч и счастливо рассмеялся.
— Почему это проиграл? — по тараканьи завыл Вовчик, — Сутки, если мне память не изменяет, состоят из 24 часов, а прошло всего 12?
— Спор был за день, — снова залыбился Палыч, — часы пробили полночь, а Германа... тьфу, его орошения ещё не окончились.
— Но мы забивались на десятку, а не на дюжину?! Плати по счетам или нос откушу!
— А я ему голову отъем! — котбазилился я, — причём количество дублей превысило реальный лимит!
Однако Убеймуха был непреклонен, его эксперты тоже. Получив деньги только за съёмки, мы с Вовчиком всё же были материально удовлетворены. Отслюнявив сумму, вдвое перекрывающую его спорный гонорар, я завершил его склонности набить Палычу лицо, выдернуть оператору все конечности, а режиссёра заголубить.
***4***
По происшествии значительного времени мои походы по улицам нашего благословенного города стали не безопасны. Почти постоянно за спиной я слышал шепоток отроковиц 15—40 лет: «Это тот самый, который на Ю-тубе! Давай его изнасилуем!» Иногда насиловали. Один мой поход в магазин за кефиром и хлебом закончился через 15 часов. Тридцатка студенток, возвращавшихся с экзаменов, решив отпраздновать удачную сдачу, затащили меня в свою общагу и праздновали со мной как хотели, пристегнув наручниками к кровати. И если бы Вовчик, нашедший меня там (к слову, его по запарке тоже имели не единожды), не спас меня, то быть мне сексуальной реликвией студенческого братства на веки вечные.
Деньги у меня были, поэтому, прихватив друга, я отправились на южный курорт, где нас практически не знали. Впрочем, я несколько ошибался: всесильность интернета не оставляла желать за собой лучшего. Однажды, восседая на веранде в шезлонге и наслаждаясь третьей маргаритой, я был встрепенут всклоченно появившимся моим другом.
— Я тебе работу нашёл! — вбежав, доложился тот.
— А я не просил, навроде, тебя её искать?! — приклеивая на морду лица удивлялку, жизнеутвердился я.
— Это не важно! — замечтавшись, сказал мой друг, — Там такая женщина! Хочу себе такую! Я имел её несколько раз, но ей это не понравилось.
— А я-то тут причём? — ещё сильнее заудивлялся ваш покорный слуга, — ну и имей её дальше!
— Ты не понимаешь! — округлозаглазился дружбан, — она замужем.
— А вот этого не надо! Ешьте сами!
— Все прочие прелести заключаются в том, что она холодна, как айсберг в океане, а твой долг друга и соратника разморозить её, дабы их супружеская жизнь в дальнейшем была похожа на медвяную росу и утреннюю пахлаву, подаваемую на завтрак султану, — заромантился Вовчик, — а то её муж выгонит.
— Хм! — захмыкился я, — И что она платит?
— Почасово, — назвал сумму дружбан, от коей мне сразу захотелось отыметь претендентку, даже будь она горбатой, старой и страшной, — где она?! — опрокидывая шезлонг и столик, уставленный маргариткам, порывисто соскочил я.
— Пасётся на улке, дожидаясь решения своей участи.
— Ну, так волоки! То есть приглашай, за такие деньжищи я даже старую деву осьмидесяти лет готов разморозить!
Недоверчиво поглядывая на мою улыбчивость, дружбан скрылся с глаз моих, дабы привести в наши покои страшилку по имени Елена.
Я ошибался! И довольно-таки сильно! Депиляторы, косметикосалоны, парикмахерские и солярии вкупе с южным солнцем, морским воздухом и, в основном, зеленеющими бумажками хорошо поработали над её внешними данными. Она была прекрасна! Каждый её коготок, будь то рука или нога, не оставлял за собой желать лучшего. Её славные коленки манили в лучезарную даль не единственного страждущего путника. Миленькие шортики, скрывающие её булкопопость и кое-что ещё, о чём не пишут в школе, вызывали неадекват у мужеского населения планеты, не взирая на возраст и социальное положение. Блестючка, запирсингованная на пупке, казалось, манила, прилабуниться к ней и неотлабуниваться на веки вечные. Полоска ткани, едва прикрывающая вожделенные соски, хотела, чтобы её срывали и сосали коричневатость, скрываемую под ними...
— Раздевайся, — без предисловий и здоровкания, сказал «учитель размораживания».
Чуть покрасневшая дева стала разоблачаться, как перед врачом спецификации ухогорлонос.
— Стоп! — заорал я, — Что ты делаешь? Я же просил раздеться!?
— Я и раздеваюсь? — удивилась красотка.
— Я что, похож на шифоньер? Или на джакузи? Пред тобой супер-экстра-мега-мачо, так будь добра сделать это изящно, любвеобильно и сексуально.
На 47-й раз ей это, наконец, удалось. Тяжело дыша, она не просто разоблачалась, а делала это с чувством, с толком и расстановкой.
— Подойди, — сказал супер-экстра-мега-мачо, — челюсти Вовчика, разглядывавшего первое занятие, не закрывались.
Она подошла. Подёргав ей прелестные ушки, потеребив сосконосность, пощекотав славные подмышки, и подколенность, перейдя к поглаживанию прелестной попочки, я ещё больше убедился, что айсберг в океане гораздо пламеннее этой женщины. «Как же её разморозить?» — билась неподатливая мысль в моём мозгу, руки в это время любвеобильно поглаживали её лысэватое лоно, иногда нежно проникая вовнутрь, никак ни вызывали в ней сопричастности происходящего.
— Расскажи о себе, — внезапно начал эротический допрос я, — как происходил твой первый сексуальный опыт?
— Я обязана отвечать? — нежно-розовая краска стыда плавно залила прекрасное личико.
— Обязана! — жёстко сказал я, — И без утайки!
— В 12 лет меня изнасиловали дворовые мальчишки... Это было очень больно, — сильно покраснев, сказала Леночка.
— Второй?
— В 14 меня склонил к коитусу отчим, поймав за мастурбацией... Это было противно...
— Третий?
— В 18 я вышла замуж и вот уже 4 года живу с мужем.
— Сколько раз ты ему изменяла?
— 76 до вчерашнего дня, — бросив междометный взгляд на Вовчика, сказала «Снегурочка»
— Мастурбируй! — грубо сказал я.
— Что? — испугано посмотрев на меня, чуть не расплакалась Елена.
— Я похож на твоего отчима?
— Нет...
— Так в чём дело? Ласкай себя. Покажи мне, как ты любишь себя...
— Но я же не могу... Вот так перед вами...
— Хорошо... Мы покинем тебя на часок, а потом доложись, как всё прошло...
Быстро поднявшись на второй этаж, я включил аппаратуру видеонаблюдения. Голая девица в четырёх ракурсах оглядывала пустющую веранду. Засунув себе прелестный пальчик в рот, она стала его нежно посасывать. В то же время другой рукой, Леночка стала теребить блестючку на своём пупке. Дыхание её участилось. Она почти повалилась в кресло.
— Извращенка, — внезапно определился Вовчик.
— Не тебе судить! — съязвился я, — И руку вынь из кармана! Конспектируй лучше, придурок.
Чуть покрасневший дружбан достал новёхонький пад и стал резво кнопать текстовку.
Девушка, наигравшись с пирсингом, начала поглаживать свои груди. Делала она это так чувственно, что мне тоже захотелось засунуть руку в карман, причём обе, чтобы уж поиграться, так конкретно. Девица с силой, начиная снизу, проводила по своим холмам так, что её торчавшие соски, потом ещё долго вибрировали в порывах сладострастия.
Затем она встала и, согнувшись в три погибели, засунув один пальчик к себе в попочку, другим теребила себе лоно, не забывая и о возвратной поступательности сзади. Это продолжалось, наверно, полчаса, пока она не завыла как 76 енотов, совокупляющихся одновременно.
— Извращенка! — вновь повторил Вовчик, со скоростью пулемёта кнопая одной рукой по клавиатуре наладонника, а второй через карман брюк, доставляя себе адекватное наслаждение.
— Это ты извращенец! — разозлился я, — Онанируешь на мастурбирующую тёлку! Попробуй пропустить хоть один элемент из её эротических фантазий, я тебя оштрафую процентов на десять!
— Да ладно! Чё, ты?! Сил уже нет смотреть на это! — разобиделся дружбан.
— Хорошо, ... продолжай в том же духе, — успокоил я его и покинул смотровую площадку. В душевой я быстро скинул с себя все вещи и под тёплыми водяными струями дал волю рукам и голове. Я представлял, как доставляю удовольствие Леночке, именно так, как она этого хотела. Честно признаться, мне хватило всего пяти минут...
— Ты где пропадал? — удивился Вовчик, — она уже оделась и ждёт нас.
— В душе — кратко доложился я, — но ведь час ещё не прошёл!? Мы не должны дать ей повода заподозрить нас в подглядывании.
— Ага! — ехидно усмехнулся дружбан, — понятненько, чем ты там занимался!
— Я всё же несколько поскромнее тебя буду, — чуть зардевшись, пояснился ваш покорный слуга.
— Да-да! Ещё бы! О Вашей скромности, Сир, слагаются легенды... на Ру-тубе и Ю-тубе, — чуть помолчав, доусмехнулся Вовчик.
— Ладно. Не будем эту тему раскатывать и печь пирожки из тестовых подколок. Ты всё зафиксил?
— Досконально! С этим можно идти в любой банк... спермы...
— Отлично, вали к принтеру и распечатку своих измышлений отправь страждущему супругу. Короче, отработай свои денежки, а я пока пойду к нашему объекту и прогоню её домой. Пусть готовится...
По происшествие двух дней, сияющая Леночка, чуть не подпрыгивая от радости, притаранила нам объёмистый конверт с 30-ти%-ной надбавкой.
— Я так счастлива! Так счастлива! — щебетала она, — Вы вернули меня к жизни. Я обрела вкус и сладость любви!
Пожав нам обоим руки, она поинтересовалась, не желаем ли мы за адекватную плату вернуть к жизни ещё одного страждующего и несчастного в любви. Мы желали за адекватную плату. Финансовый божок, посыпая наши тупоголовости, совершенно отвлёк нас от местоименности. Мы совершенно не обратили внимания на разницу в смысловых интерпретациях: «Он, она, ей, ему»...
Впоследствии пришлось поплатиться. На следующий день нашу фазенду посетила особь, как бы мужеского полу, на самом деле таковой себя не считающей. Мы долго заглядывали за его спину в поисках его избранницы. Наконец, когда он дорубился в чём дело, прояснил ситуацию. Это ему нужна помощь. Ему, а может ей, по имени Валенсия, нужна была помощь в удержании своего любовника, который, предположительно ему, а может, всё таки ей, стал изменять.
— Тебе придётся совершить с ней коитус, — твёрдо заявил я, когда мы остались с Вовчиком наедине.
— Мне!!! — возмущался дружбан, — Да ни за какие сокровища Мира! Я не голубой!
— Интересно! А такие сокровища, — написав число на салфетке, заинтересовывал я, — не смогут поменять твоё мнение?
— Мне надо подумать, — погрустнел дружбан.
— Десяти минут тебе хватит?
— Вполне... Я согласен, — почти не раздумывая, согласился он, — только поклянись, что никому и никогда не расскажешь о происшедшем!
— Могила! Гробница Тутанхамона! — поклялся я.
— А ты, правда, готов мне дать десять штук баксов, если я трахну во все щели этого голубца? — без вожделения разглядывая Валентина, топчущегося возле входа в нашу фазенду эль Корво, заинтересовался дружбан.
— Ёпнулся шо ли!? Раз в сто меньше, ещё может быть... Он нам тройку обещал всего. Я что, на мецената похож или на спонсорицу?
— Шлимазл, — зафимильярничал Вовчик, — вот где проявляется твоя еврейская сучность. Ты же обещал!?
— Я хозяин слова. Хочу, даю, хочу, назад беру! Что не так?
— Сука ты, а не друг! — обиделся дружбан.
— Тебе что, сотни не хватает, чтобы заголубеться?
— Нет, конечно! За десятку я бы, может, ещё и готов был попрать свою честь и совесть, но за сотню...
— Ну, держи тогда, — доставая из узкобёдрых штанин десять баков, сделал я предложение, открывая между тем входные двери.
— Хошь в глаз дам? — разозлился будущий голубоватый.
— Ну дай, — подставляя ему глаз, завершил разговор я.
Цоканье закоблученности Валенсии по ступенькам нашего жилища завершило препирательство меж компаньонами.
— А вот и я! — расшаркался Валентин.
Его платье нежно-бирюзового цвета скрывало и покрывало видимые невооружённым глазом прелести. Нежно-голубого цвета лифчик первого размера приятно оттенял намечающиеся груди. Синие стринги, аляповато натянутые на явно мужскую попу, пытались скрыть передоносность. Следует отметить, что это им не совсем удавалось.
Карминно подкрашенные губки вкупе с побритостью щёк не впечатляли. А глазки с наклеенными ресницами, подведённые по самое нимагу, вызывали рвотные рефлексы у вашего покорного слуги. Вовчик тоже не вожделел прелестницу. И сильно сглатывал. Думаю, подай ему сигнал, тут же сбежал бы к дружественному унитазу. Но дело есть дело! На кону стояли бешеные деньги, не взирая на нашу нестоячесть.
— Дай ему за щеку, — внезапно сделал я предложение другу.
— С какого это коня? — возмутился дружбан, — не было такого уговора.
— Я протестую! — выразило свой протест существо мужеского полу в женском обличии, — у меня есть всё для демонстрации и обучения! Я не собираюсь изменять своему мужу!
Проговорив сию фразу, Валенсия, несколько жеманясь, отворила свою сумочку довольно внушительных размеров и стала доставать от туда «всё», что требовалось для демонстрации и обучения.
Медленно и с чувством она начала извлекать и, кратко демонстрируя, выкладывать женские мечтательные предметы.
Разноцветье коих поражало и, может быть, восхищало не присутствующих в нашем поместье дам. Розовые, голубые, сталистого оттенка, отличающиеся ледяной прозрачностью, на батарейках и без, мужеские стержни разнообразных размеров и фасонов заполонили наш обеденный стол. Затем пошли кремы и мази вкупе с разнообразными вазелинами. Смазки на водяной основе и без...
— Может, хватит? — попытался прекратить длительный процесс извлекания, Вовчик.
— Это последний! — хищно улыбаясь, доложилась Валенсия, доставая чёрный, как южная ночь, елдак тридцатисантиметровой длины.
— Вот и пососи его! — сделал предложение Вовчик.
Валенсия со всей яростью набросилась на вожделенный предмет. Она облизывала его и сосала, так, как будто это был леденец лиловый или отменного вкуса мороженка. Но всё это выглядело театрально. Затем Вовчик, взявший на себя инициативу антрепренера заставил, с понтом девицу, трахать себя сзади разнопредметьем, принесённым ею же. Она изгалялся сама с собой по-всякому. Со смазкой и без, но нас это не впечатлило. Не хватало какой-то изюминки. Какой, — мы не знали.
Отдав Валентину задаток, и очень сожалея, что не можем ему ничем помочь, мы распрощались с несчастным.
Это было моё первое поражение на сексуальном учительстве. Как мне ни горько было это признать, я не представлял, как помочь парню в его нелёгкой судьбе. В следующие разы, при виде в графе секс надпись: «мужской», категорически отказывался от обучения...
— Поговаривают, что вы тут сексуальным учительством промышляете за определённую мзду? — поинтересовалась дородная дама, постучавшись к нам без предварительного приглашения.
Её колыхавшиеся телеса не вызывали адекватных реакций ни у вашего покорного слуги, ни у его друга. Девица, довольно близко к полтиннику имела презентабельный вес и рост.
— Ну да. Что-то типа того, — с чувством невыполнимого долга, подтвердил я.
— Мы всему обучаем! Минетику, лизетику, как правильно в попу давать, и как правильно, попу эту брать, — закивался, как китайский болванчик Вовчик.
Правда, судя по его лиценосности, даму эту он не вожделел. Предложи я ему с ней кецки-пецки сыграть, отказался бы, если конечно сумма значительно не перехлёстывала бы его сопричастность и адекватность.
— Да не обо мне речь, — засмихуёчилась леди, — речь о моей дочери. В кои-то века ей вздумалось взамуж-невтерпёж. Претендент значительно её старше. Но денег достаточно имеет, чтобы моя Муся на него глаз положила. Обучить бы её надо, чтобы не сплошала в первую брачную ночь.
— Ха-ра-шо! — по слогам произнёс Вовчик, — Введите пациентку. Научим, обучим.
Вытащив из объёмистого ридикюля крохотный сотик, дама зазвала свою доню, стоявшую,...  вероятно, за дверями.
Открывшаяся дверь впустила, хоть и белокурое существо в платье на босу ногу, но неопределённого полу. Её рост едва доходил до пояса мамаши. Вес не был бы завистлив для отарной овечки. Полное или частичное отсутствие грудоносности не позволяло затряпичивать это дело лифчиком. Кулочкообразная попка вкупе с тонюсенькими ножками и ручками, предполагала её сопричастность к модным в то время анарексанткам. Однако худостью она не страдала. Всё было пропорционально. Но на вид больше 12-ти лет дать ей было невозможно.
— Паспорт покажи, — испугался я, подозревая, что нас тут разводят на педофилию.
Девочка, расщёлкнув миниатюрную сумочку, извлекла оттуда документ, в коем обнаружилась надпись, что 18 ей уже есть и даже на месяц больше.
— Надеюсь, ты ещё девственница? — заинтересованно завопросился я.
— В каком месте? — в свою очередь, завопросилась недевственница.
— Во рту, например?
— Во рту, девственница.
— Ха-ра-шо! — вновь захорошился Вовчик, начнём с минетика.
— Да-да, коллега, именно с него, принесите прохладительные напитки дамам, а я пока займусь предварительной подготовкой, — отбирая руль у выскочки, сказал я.
Вовчик молниеметнув в мою сторону сероглазием, ретировался за прохладительными напитками. Дородная дама расселась в два кресла и, приняв наблюдательную позицию, занялась инспектированием обучения.
— Приступай, — начал я урок, разбрючившись и, демонстрируя свою беструсовость, явил Миру мировое время: полшестого.
Муся подсеменила ко мне и, упав на колени, резво загубила моего спящего воина. Вероятно, она попутала мужественный орган со шлангом, через который отсасывают бензин незадачливые похитители ГСМ. А может её знания простирались не так уж и далеко? Следует отметить, что наблюдавшая за нами мамаша в неодобрении покачивала головой. Вошёл Вовчик с подносом прохладительных напитков и, раздав оные, притулил своё толстопопие по другую сторону дивана, на коем восседал ваш покорный слуга, ожидая райских откровений. Откровений не последовало. Пиявчитость Муси не могла пробудить моего воина, неготового к ратным подвигам.
— Шож ты делаешь?! — вскричала девчонкиская мамаша, — сколько тебе повторять надо? Сначала надо возбудить человеческий орган, а потом уже отсосом заниматься.
Произнеся сию речь, она, не взирая на свой рост и массу, резво подскочила к Вовчику и вытряхнув дружбана из штанов, начала игры с его шариками и стержнем. Её пальцы, хоть и сарделечного типа, играли довольно сносно симфонию страсти. Не прошло и пяти секунд, как Вовчинский воин вознёсся над вершинами славы.
Муся не отпуская мой стержень, завернула свою блондинистую кудреватость в сторону мамаши, с остервенением проводила учебные наблюдения. Наконец, сообразив, что не так, она разомкнула губки своего прелестного ротика и пустила в ход свои пальчики. Поширудив обувку моего воина, она начала поглаживание его головы, предварительно обнажив его воротничок. Мой воин начал приподниматься, изготавливаясь к бою. И как только стрелки мирового времени достигли полуночи, Муся набросилась на него со всей своей тигриной страстью. Она, уже не боясь, облизывала и вылизывала его, как кошачья мамаша своего котофейку.
Я весь трясся, будто испорченный холодильник. Оставалось совсем немного, когда струи священного молока ударят и забьют с треском в ведро любви. Муся нанизалась по самые шарики, попыталась заглотить их. Но ей это не удавалось. Настал миг откровений! Я завыл, как паровозная труба, обозначающая отправление состава. Вовчик, вероятно тоже приблизился к вратам Рая, закрякал и заквакал, как, только мог это делать только он. Звон и грохот божественного молока, ударявшегося о нёбо и горло ученицы, разносился на всю округу.
Вылизав досконально наших воинов, мамаша и дочь полезли за оплатой. Но мы отказались и готовы были даже приплатить им. Почему? Да патамушта! Такие испытания редко выпадали на нас в процессе обучительства...
***5***
— Если честно, то я совершенно не догоняю, причём тут я, — с искромётным сомнением, поглядывая на Вовчика, который, вероятно, исполнял Джигу, а на самом деле подпрыгивал то на правой, то на левой ножке, непонятничал я.
— Да как же ты не понимаешь! Олух царя небесного! На кону стоит престижность трёх или даже четырёх республик бывшего социального лагеря! Ты, как исконно русский, должен выступить против этих америкосцев, франчайзенгов и немчуры.
— Насчёт «социального лагеря», ты, конечно, загнул. А насчёт, исконно русского, вообще ни в какие ворота не лезет?! И о каких республиках идёт речь?
— Россия, Украина и эта, как её, где вместо плова бешбармак едят.
— Казахстан? — подсказал я.
— Ну, типа того! — запояснялся Вовчик.
— Боюсь, как бы тебя не побили камнями или батогами, насчёт плова. И где ты среди евреев увидел исконно русских? — перстоуказуя себя в не хилую грудь, заинтересовался я.
— Сволочь! Но ты ведь сало ешь?
— Истинно, — ответствовал я.
— Когда тебе, последний раз делали обрезку?
— Обрезание? — предположил я, — Никогда...
— Ты в Яхву, веришь?
— Ни божеж мой!
— А, хули, выкобениваешься?
— А приз-то, какой? — замеркантильничался ваш покорный слуга.
— Чаша в форме вагины, сделанная из чистого... чистой меди, заполненная коньяком семьсотлетней выдержки.
— Хымм, — захмыкился сексуальный маньяк секондарной степени, — может семидесятилетней?
— А тебе-то ни один хрен? Всё равно дофигищелетней!
— А в чём, собственно, конкурс, заключается? — заинтриговался я.
— Думаю. Как обычно, кто большё тёлок опорочит за отведённый промежуток времени, ну и всяко разнообразные сексуальные излишества. Естественно, такая инфа содержится под грифом: «Совершенно секретно», беззастенчиво врал мой дружбан и компаньон.
— А на когда сиё мероприятие назначено? — заинтересничался исконно русский любитель сала с чесночком.
— Через семь часов начинается первый тур, — пытаясь сделать антраша, пояснился толстопузый.
— Вовчик! А тебе никогда не говорили, какой ты гандон?
— Нет... Никогда...
— Ну, так, я говорю: «Ты Вовчик, гандон, штопанный к тому же! Хуле мы сидим?! Резинотянщик?!»
— Самолёт ждёт нас! Твоё дело собраться, — ничуть не обиделся дружбан.
На взлётной полосе нас ожидал сизокрылый не то Боинг 747, не то ТУ 154. Через четверть часа мы покинули родные пенаты. Полёт был ужасен, мы постоянно проваливались в воздушные ямы. Мне так и не удалось застюардесить рыжую стюардессу в аэрофлотском туалете. Как только приход приходил в мою нижнюю голову, летательный аппарат, с усмешкой проваливался в яму. Следует отметить, что ей это нравилось. Воздушная волчица, кончала всякий раз, как только самолёт начинал неадекватничать.
Вот, наконец, порт Дубаи, или Лосный Ангелес? Может это был Париж? Сан-Франциско? Не знаю, не знаю. Неподалеку интимно плескалось Красное море. Или это был Тихий Оушен? Поджидавший нас семнадцатиметрой автомобиль, нежно заглотив свою добычу, отправился прямиком на конкурс.
Вовчик, естественно врал, по-обыкновению. Никто не пытался скрыть сути конкурса. Вагиноподобная чаша была сработана из чистого золота, а коньяк двадцатилетней выдержки нежно коричневел в литровой бутыли, стоявшей рядом с ней. Нам раздали условия первого этапа конкурса. Первый этап был легкотнёй. Кто больше заоргазмирует особей женского полу.
Удар гонга возместил начало эротических боёв. Толстопузый чундрик в блестючем, ослепительно-белом фраке, объявил первого бойца. Им был благообразный Китаец, имевший смешное имя: Сунь Кунь Чай Вынь Су Хим. На арену выбежала первая двадцатка прелестниц женского полу. Сунь Кунь, используя своё мастерство строго по традициям Древнего Востока, начал оприходования разноцветных и разнокалиберных претенденток. Они визжали, голосили, тявкали и пели на разные голоса, оргазмируя от любовных пыток Китаёзы.
27 добровольщиц покинули боевую арену, полностью ... удовлетворённые, что с живостью констатировала экспертная комиссия. В состав коей, входили: сексолог, сексопатолог, психиатр и психотерапевт. Следующим по списку, шёл деятель знойной Франции. Ему удалось зафрикцить всего десяток. Немчик из Франкфурта осорокел. Финский горячий парень разменялся на полтинник.
Настал черёд вашего покорного слуги. Белофрачный толстопуз на трёх языках сделал заявление:
— Дамы и господа! Леди и джентельмены, перед вами непревзойденный представитель сексуальных большинств России, Украины, Казахстана, Киргизии...
В целом, он не остановился пока не перечислил все бывшие республики, бывшего СССР. Я был горд собой. И посрамить оказанное мне доверие не представлялось никакой возможности.
— Сколько пожелаете претенденток, — засмихуёчился буржуиинянин.
— Сотню или две, расплывая улыбу, на своей физиономии, — определился я.
Нарастающий шёпот пронёсся по залу:
— Это он!
— Тот самый, который на Ю-тубе...
— Снимался в порнороликах...
— Непревзойдённый учитель сексологии...
Многие дамы и господа стали покидать свои насиженные мечта, становясь в живую очередь во след за претендентками.
Вовчик трещал новёхонькими подтяжками, искренне желая мне победы. Отсеяв претендентов мужеского полу. Издав непереводимый на все языки Мира, боевой клич: «В очередь! Сукины дети! В очередь!», я приступил к оприходыванию.
Завершался второй день, когда претендентка под номер 175, покинула арену. Судьи безоговорочно признали мою победу и, я, обласканный взглядами всех 16-ти республик бывшего СНГ, или 15-ти, покинул побеждённую арену. Таинство продолжалось. На сцену выходили половые гиганты разнообразных расцветок, национальной принадлежности и рас. Но никому, повторюсь, никому, не удалось приблизиться даже на микро-йоту к моему результату! Почему? Да потому что за ними не стояли 16 республик. Или всё же 15?
— Мама! Роди меня обратно! — рыдал вбежавший Вовчик, потрясая бумаженциями, в коих значился второй тур.
— Хорош, голосить, как менструирующая девица пред первой брачной ночью, — записдихахался я, — в чём траблешутинги?
— Мантра! — залупоглазился Вовчик, шарообрисуя геометрику пространстра своими конопатыми ручищами.
— Мантра? — Шо це вонэ за таке? — заукраниился Шлимазл.
— Тантра, — плаксиво подымая очи небесному своду попытался проясниться Вовчик.
— Придурок, говори на исконно русском, или я тебя отписдошу подсвечниками, — вконец разозлённый, соскочил ваш покорный слуга с насиженного кресла.
— Тантрический секас! — вот в чём основа второго тура, выдохнул дружбан, прикрывая не лысую голову от мифических подсвечников.
Тантрический секс! Что вы знаете о тантрическом сексе? Вот, вот! И я тоже ничего. Нет ну, конечно, я проходил данное занятие. И даже имел какие-то оценки. Да только в моём пустоголовье не было места сиёму знанию. Вовчик со страшной силой кнопал на новом ноуте с надкушенном яблоком в поисках мифического тантросекса. Он яростно гуглился, яндексился, рамблерился и даже яхуился. Окончив неблагодарное занятие, утирая непрошенные слёзы, он сделал умозаключения:
— Тантрический секс — это когда особи противоположного полу, восседая напротив друг-друга в раковых позах, не прикасаясь ни конечностями, ни детородными органами, занимаются секасам, как голубь, оплодотворивший деву Марию во сне.
— А ты не врёшь? — засомневался я
— Ни грамульки! — доложился Вовчик, пусть мне все волосы повыдергают по одному во всех местах, если я вру.
Пришлось ему поверить. Золотая чаша в форме вагины начала видеться мне в прекрасном далёко. А золотисто-коричневую жидкость не представлялось испить никогда.
— Хорош кукситься, — заобнадёживался дружбан, — попытка не пытка, пытка из попытки сделать пытку...
— Ты сам-то понял, что сказал? — удивился я велеречивости Вовчика.
— Нет! Но дело-то не в этом! Вспомни! Как ты впитывал пестициды и нитраты, содержащиеся в молоке матери. Сколько ты съел туалетной бумаги, предполагая, что это колбасные обрезки. Исконно Русская земля питала твою Украинскую кровь салом и чесноком Казахстанских полей. Узбекский плов и Молдаванское вино портили твою печень. А как ныл твой желудок от Калмыцкого кумыса? Аппендицит, удалённый у тебя после пожирания Грузинского и Азербайджанского винограда, разве не взывает у тебя волю к победе?
— Взывает... Но что делать, если я в этом ни бельмеса не соображаю?
— Может, это тебя надо подсвечниками отписдошить? — поинтересовался компаньон, чтобы до тебя дошло, то, что за твоей спиной стоит 15 репабликов, ставшими, теперь, самостийными государствами?
— Я так не думаю... я думаю лишь бы их стоячесть помогла мне и моему стояку, выстоять в такой не стоящей битве.
— Ты готов доказать всему Миру, что исконно Русская земля рожала и будет рожать героев! — беря меня за плечи, патетечился Вовчик, — Скажи: «Но пас саран» и гордо воспрянь голову! — хорошенько встряхивая меня, сказал дружбан.
— Но пас саран! — заэхился я и сбежал от него в поисках белоснежных одеяний.
Арена блескучила разноцветьем огней. Девица в шикарном сиреневом платье, едва скрывавшем её белоснежные труселя, подхватив спустившейся с потолка микрофон, заревела белугой:
— Второй туууур нааачат! На сцену выходит первый претендент. Сунь Кунь Чай Вынь Су Хим. Тантрическая любовь. Пусть победит сильнейший!
Китаёза упал на колени и, закатив глаза начал выжидание претендентки. Ему не пришлось долго ждать. Ли Сунь Чжао грохнулась на колени перед ним и, вывернув ладони наружу, начала подёргиваться в пароксизме довольства. На лице Сунь Куня, не происходило никаких эмоций. Так продолжалось 15 минут. Внезапно он завыл, как транссибирский экспресс. И периодически кукуя, впал в оргазмирующее состояние. Эксперты, протрогав междуножье претендентов, доложились: «Мокро...», — тем самым жизнеутверждая пройденность этапа.
Выскочившие следом Немчик и Немчанка долго пыжились, изображая из себя цаплю и поросюшку. Но, к сожалению, у них ничего не вышло. Тельные жидкости не пожелали покинуть свои лона. Френчи и Макаронники, отказались от сего тура. Америкосцы тоже сделали попытку, но тантрический секас им был не ведом...
— Шлиииимазл Миииицкитухов и его кошечки из России! — возвестила собравшимся голубоплатьевная в жёлтых трусиках девица.
О каких кошечках шла речь, мне было не известно.
— Где ваши любовницы?! — шикала на меня антрепренерша.
— Тантрически-мантрических не имею, — засмихуёчился я.
— Тогда сделайте свой выбор! — разозлилась женщина и вызвала на сцену разнообразных тантриянок.
На сцену выбежала семёрка разнообразнонациольных дев. Китаянка соседствовали с индуской. Татарка стояла поодаль от негрушки, малазийка знакомилась с украинкой и русачкой.
— Я беру всех! Ослепительно белозубя, определился я.
И понеслась. Скрестив ноги по туркестански, мы уселись кружочеком и начали заниматься мантрической любовью. Мой разум, отсоединившись от тела и обретя иное качество в качестве крылатого члена, не обладающего ничем, кроме яйценосности, стал гоняться за разлетавшимися в разные стороны окрылёнными вагинами.
Восторг переполнял моё естество. Догнав первую, рыжеволосость вкупе с запахами сакуры и миндаля, коей, сильно возбуждали меня. Спарившись мы фрикционировали так, что наши тела исходили поросячим визгом. Последующее разноцветье и импозантность причёсок подхлёстывало моё воображение. Безволошенность и запах мяты вкупе с лесной земляникой не менее будоражили мою кровь...
Седьмая особь неизвестной национальности, завалилась набок и задёргавшись в экстазе своими прелестными ножками, оргазмировала, не отходя от кассы. Эксперты, протрогав у всех междуножье, измерив температуру и напряг женских сосков, резюмировали полную и безоговорочную победу. Ни до, ни после никому не удалось приблизиться даже на микройоту к моему тантро-рекорду. Книга Рекордов Гиннеса трепетала, вписывая в себя поражения ... моих соперников.
— Как вам это удаётся? Побеждать! — вопрошала журналистка.
— Пыль Калмыцких степей, соль счищенная с Украинского сала, конский пот Татарских степей, роса, входящая в Грузинский коньяк и, конечно, Русский дух, которым здесь не впервые запахло, помогали и помогают мне...
— Шлимазл, а как ты думаешь, что собой представляет третий тур? — чуть склонив голову вправо, интересничался Вовчик.
— Я не думаю. Зачем мне думать? Пусть фюрер думает за нас! Цэ. Тоись, ты.
— Еврей цитирует профашистские лозунги? — лупоглазился дружбан от такого неадеквата.
— Причём здесь национальная принадлежность? Тем более, что я сало люблю и обрезку, выражаясь твоими словами, мне не делали? Короче не томи, а то в глаз дам!
— Ну, дай! — подставляя глаз, сказал Вовчик, — короче, третий тур основан на том, чтобы из десяти претенденток угадать ту одну, единственную и неповторимую с помощью рук...
— Фиииии, — зафикался я, — легкотня!
— Долбачидзе! — пригорюнился толстопузик, — глаза и нос будут завязаны.
— Ты ничего не попутал? — этаж невозможно?!
— Созидатели конкурса, вероятно, накушавшись грибов, вспомнили сказку, где Иванушка — Придурок, должен был узнать свою Марьюшку — Несравненницу, среди десяти дублей.
— Во-первых не придурок, а дурак, а во-вторых, эта сучка крашена, ему платочком маяковала. А мне-то как быть?
— Может, стоит уповать на волю Господа нашега? Давай помолимся?
— Давай... Неси богомольные атрибуты.
Вскорости наш номер стал заполняться церковной атрибутикой. Серебристые кресты, ласково улыбались шестиконечный звёздам. Те в свою очередь жеманничались с полумесяцами. Взяв 6789 псалтырь, написанный Вовчиком, собственноручно, я напевным голосом прочёл молитву:
— Год! Гив ми кейхас! Да святится имя твоё! Алла бишмалла! Дай мне силы победить в этом конкурсе! Испить водицы огненной, идя по тропе любви, из священной чаши Грааля.
Сделав на себе крестное знамение, перекрестившись, справа налево и слева направо, покачавшись в спрятанных ладонях, я встал с коленноприклонённости и занялся поисками подходящей одежды.
Зал полыхал тысячами огней. Зрители бесновались в предвкушении зрелища. Хлеба им не надо было. Обложившись вёдрами с попкорном, они с диким шумом отсасывали через трубочки, какую-то колу. Толи пепси, толи коку. На центр арены выскочил худощавый юноша, далеко за сорок. Ухватив в обе руки спустившийся микрофон, он заорал, как оглашенный:
— Треееееееетий тур! Угнаааааааадай, кто! Сначала выбери лучшую, а потом найди её среди десятки!
Первым, по обыкновению вышел китаец. Глаза Суня приобрели округловатость, когда он увидел 10 француженок, прискакавших на арену. Вероятно, он ожидал китаянок, так милых его сердцу. Ан, нет! В том то и был изюм, чернослив и инжирность конкурса! Включив все свои шесть органов чувств, Кунь, проосязал, понюхал во всех местах каждую из претенденток. Чай пробовал их соски, губы и кое, что ещё на вкус. Наконец, Вынь Су, выбрал седьмую претендентку, чуть раскосоглазую. Подбежавшие униформисты, в мгновение удара кия по биллиардному шару, заткнули ему нос и уши ватой, а глаза завязали. Предупредив, что если он распустит губы или ноги, то ему будет засчитано полное поражение. Претендентки, значительно перетасовавшись, подходили по одной. Хим не смог определить выбранную...
Следующим был француз. Ему тоже не повезло. Англичанин выбрав третью, определился на пятой негритосске. Индус забанился на первой русачке, итальяшка, выбрал десятую, очевидуя своё поражение. Рукоблудие не помогало конкурсантам... Я почему-то, оказался последним. Предо мной стояла десятка совершенно голых финок. Заткнув уши бирушами, нос ватой и зажмурив глаза, я начал обход претенденток. У шестой оказались прохладные груди. Зал ахал и восторгался моей смекалистости. Отожмурившись и пояснив, что готов, я позволил униформистам лишить себя зрения, слуха и нюха. Бывшая шестая, оказалось второй. Не отпуская её грудоносность правой рукой, левой сорвал повязку с глаз и возместил Миру, что это она моя избранница.
Тут же под рукоплескание зала, я её оприходовал в разнообразных позах, чтобы неповадно было!
Да! Мои дорогие читатели и читательницы! Победа в этом туре была за мной! Русские не сдаются! А кто со стоячем куем к нам придёт, от куя и погибнет! Це? Или не Це?
***
— Ну и чё ты опять колготишься? — спросил я Вовчика, откупоривающего 4-ю банку Гиннесса.
— Еси б ты знал, о чём следующий тур, тоже куксился бы. Тебе-то, что? Ты ж исполнитель. Это у меня голова болит, как лучше и качественнее победить.
От такого нахальства, у меня чуть крыша не поехала.
— Зато, не у тебя потом болит, и не у тебя свербит там всё, придурок!
— Овцебыкер! Лошара гортоповская! Следующий конкурс зависит от объёма и густоносности.
— Ни фигашеньки не въезжаю, — не въезжал я.
— Судьба играет с человеком, а человек играет на трубе. Труба тебе, Шлимазл. Если ты этот конкурс, точнее тур, выиграешь, я Богу свечку поставлю. Но что-то мне подсказывает, что закупаться сиими парафиновыми изделиями мне не придётся.
Хорошенько почесав репу, так, что вся перхоть выпала без использования Хед энд Шолделрс, я сделал адекватное заявление:
— Может, стоит это сделать заранее, чтобы стояк не потерялся?
— Что сделать? — непонимающе воззрился Вовчик на Вашего покорного слугу.
— Ваша Тупорогость всея Руси и ближайших окрестностей! Свечку Богу поставить, может, стоит заранее?
— А это, мысль! — заблескучился лучезарной улыбковастью Вовчик.
И мы начали обход Богоугодных заведений, коих в Милане или Берлине, а может, в Саном Франциске, было превеликое множество. Парафиновые, восковые, деревянные свечи втыкались во все предназначенные им места. Доллары, лиры, франки, наряду с фунтами, исчезали в прожорливых дырах вспомощности.
Затем мы посетили китайский ресторан, мексиканскую кухню, итальянский бар и японскую сушу. Чихвостя там официанток прям на обеденных столах, пожирали прелести океанических вод, охотничьих лесов и прочих пищеперерабатывающих угодий. Нас под конец, на не твёрдо стоящих ногах, доставили к себе в номер.
Утро к пряной свежести добавило головную боль, сухость во рту и войлочность во внутренностях. Я был не готов ни к конкурсу, ни вообще к проживанию на бренной Земле. Мне хотелось умереть и возродится вновь. Но труба звала мое присутствие.
— Нам труба, — расталкивая Вовчика, предположился я.
— Это тебе труба, а я буду спать, — приоткрыв сонноглазье и дыхнув на меня такой толикой алкогольных паров, что я враз опохмелился, произнёс дружбан.
Подозреваю, что Вагиноподобная чаша из чистого золота вожделела моих губ для испития французского благородного напитка. А может он был Армянский? Или Грузинский? Впрочем, и Молдавский, тоже не плох.
Рукоплеск конкурсного зала отдавался в моей очугунелой головушке. Яркий свет слепил карие очи, кои требовалось залить текилой или вискарём для адекватного восприятия Мира. Стакан Русской водки, живо принесённый девицой русаческой национальности, вернул меня к жизни. О чём был тур? Я не догонял. Но дикий вопль господина в сиреневом фраке: «Кто больше!», кое-что объяснял. Количество должно было перейти в качество. Эксперты в составе трёх человек: биолог, сайентолог и медик, взвешивали объём и густоносность. Ими учитывалась подвижность и оплодотворяемость.
Первым, не по обыкновению, на сцене появился Француз. К нему, сильно покачивая худопопостью, приблизилась Мисс Марсель 2010. Заглотив его детородный орган по самые туфли, она резво стала швейномашинить его стержень, дабы извлечь францужческое семя.
Зал зарукоплескал, заслышав собачий вой на Луну оргазмирующего Френчика. Гранёный стакан, наполовину наполненный жидкостью, готовой для сдачи в сперма-банк, тут же был отдан экспертам. После отделения слюны, с помощью которой хитрованша пыталась увеличить объём, оказалось, что стакан усох на четверть.... 
Следующими номерами программы шли Китаец Сунь, Японец Чжу и итальянец Макарони. После Немчика Швайна шёл ваш покорный слуга. Завидев гранёную стакашку, я задал сакраментальный вопрос:
— Это что?
— Ёмкость для сбора тельных жидкостей, — залыбился сиреневофраченный.
— Принесите ещё парочку, — жизнеутвердился я.
Вошедшая Русачка солнцеподобно лыбясь улыбкой Мисс Астана 2009, неся в руках по гранённику, так вертела своей филейной частью, что порывы ветра, достигая моей разгоряченной головы, взъерошивали волосы. Поставив столовые приборы на стол и произнеся: «Ам!» — что можно было интерпретировать двояко, она загрузилась на мой стержневой орган и со скорострельностью автомата Калашникова попыталась извлечь то, что ей причиталось.
Её щёки сильно раздулись, когда, я, оргазмируя, избавлялся от семенного груза. Заполнив два стакана полностью и третий наполовину, она удалилась с Арены.
— 515 миллитров, — возопил биолог и упал в обморок.
Понятное дело, что последующие претенденты на золотую чашу выходили на арену с кислыми минами. И им не удавалось приблизиться даже к стакану. Появившийся и похмелившийся Вовчик к концу соревнований сказал:
— Если кто-то и сомневался в твоей победе, то только не я!
— Почему это?
— Русские не сдаются, — кратко резюмировал дружбан.
— Ну чё там опять? Морду не корчь, будто лимон сожрал!
— Я в акуе, — зааукечился Вовчик, — новый тур, просто ни в какие ворота не лезет!
— Ну не томи! Словно томлёное молоко! Что там?
— Твой главенствующий орган должен всё время находиться на пол-шестого в течение часа. Чтобы твои глазоньки не видели. И если он затрезвонит полночь, — ты проиграл!
— Да ужжжж, — вспомнив Кису Воробьянинова, погрустнел я, — ситуация начинает казаться безвыходной и выходить из-под контроля! А что если?
— Не пойдёт! — уверенно перебил меня дружбан.
— А, может?
— Не может!
— Может, хватит в телепередачу играть? Какие будут предложения?
— Никаких...
— Говнюк!
— Сам такой!
— Придумал! Закупи как можно больше 50-тисантиметровых линеек и вооружи ими наших поклонников и поклонниц! И пусть иногда демонстрацию проводят.
— Это, точно, поможет? — засомневался Вовчик.
— Ну, ещё какое средство, может, применить от солнцестояния?
— Если бы, — заеслибылся Вовчик, — сучность конкурса в том, что по происшествие часа тебе подсунут какую-нить мисску 2010 и ты ей должен в течение часа предоставить удовольствие. И чем больше она оргазмов получит, тем больше очков тебе на счёт упадёт!
— А если она не выдержит такой напористости?
— Это ты не выдержишь, придурок. Если заранее кончишь.
— А как они узнают?
— У них там все приборы беспроводные, на блютусах и вайфаях построены, так что схалявить не получится.
— То есть, ты хочешь сказать, что дело швах?
— Мицкитухас, не верти жёппой. Ты взялся за гуж?
— Взялся вроде...
— Ну так и не говори, что не дюж. Вперрррёд, и с песняками!
Произнесши эти слова, Вовчик не сильно пнул меня по коленной чашечке. Я дал ему раз по печени и, улыбнувшись дружке, мы поехали на конкурс.
Пока Вовчик раздавал линейки восторженным поклонникам и поклонницам, вашего покорного слугу пичкали всякой электронной техникой. Микрочипы были настолько малы, что запросто помещались в человеческих осеменителях в количестве тысячи штук, дабы произвести подсчет произведённых эякуляций. По венам тоже путешествовали рободатчики — измерители давления, частоты сокращения сердечной мышцы и кое-чего ещё, что мне не ведомо было.
Зал телеэкранился сотнями телеэкранов, показывающих всю подноготную претендента на золотую вагину на текущий момент.
Жребий был брошен. На арену вышел индиец Ширивани Тугору.
Ловко разоблачившись, он позволил здоровенным увеличительным стёклам приблизиться чуть не вплотную к его семяизвергателю. Зал зарукоплескал, завидев его естество на телеэкранах. Выбежавшие внезапно, Япония 2010, Таиланд 2004, Мехико 2001, Киев 2007 и Орлеан 2005, заставили его воина ринутся к бою! Шары набухли... Он проиграл. Следующим номером ихней программы, был япончик Ссаки Вкомуцу. Его везение прекратилось в тот момент, когда знойная Нью-Йорк 2005 нанизалась на его полувяленый нефритовый стержень. Ему не удалось оплодотворить самку.
Немчик, френчик, итальяшка и испаньолец смогли удержаться на полшестого. Однако, больше чем на три раза их не хватило.
Настал мой черёд. С гордо поднятой головой я посетил центр арены. Медленно разоблачившись, я стал ожидать фэйшинок и позиционерок глянцевых журналов. На арену выбежала Дина Прожжёнова. Лесли Тупак, Жозефина Женемаспасижур, Сунь Кунь Вминя, Орейра Трахносити. Я понял, что проигрыш, как нельзя, близко. Тёлки так вертели своими попаносносностями, раскачивали, вероятно, засиликоненными грудями, а может и нет, что мой стержень соизволил отвердеть и вознестись ввысь, даря благодарность солнцу и небу, позволившему ему появиться на свет.
Пара сотен линеек, парящих в руках моих почитателей, не приводили к должному эффекту. Мой воин встрепенувшись, начал подъём на гору страсти... И вдруг я увидел её! Мою учительницу. Её линейка ярко-жёлтого цвета испугала моего воина. Он опал в подобострастном поклоне. Беясь коленноприклонённо своей главой. Да! Я был благодарен ей от всей души и от моего члена, коий возлежа на моих коленях, усмехался, предполагая возможность победы. А победа была за мной!
Час воздержания прошёл. На сцену выскочила знойная Венгерка. И я, с бешеностью тигра, упрямством осла, хотением медведя и сопричастностью скорпиона, набросился на неё. Дым стоял коромыслом. От вида моей фрикционности, половина зала мастурбировала, не сходя с места. Эксперты уже давно кончали по третьему разу. Я, кончив в 12-й раз, погнался за соскочившей с моего стержня девы, но не догнал...
На арену выбежала Эскимоска. Эта дева холодных земель оказалась настолько горячей, что сбежала только после 25-й эякуляции. Её сменила Полячка. До сорока я не дотянул. На 39-м оргазме она спрыгнула, как кузнечик, и скрылась в туманных далях. Потом пришла Канадка. Её сменила Финка. Австралийка, Новозеландка. Я был готов ещё на сексуальные подвиги, но комиссия признала меня, безоговорочно и бесповоротно, победителем в этом конкурсе. Почему? А потому что все остальные претенденты слились, тем самым признав мою победу.
Вот тогда-то я, наконец, понял, что золотая вагина должна принадлежать мне и только мне! И золотистая жидкость, налитая в её полость, могла выпиться только мной и никем больше! Ну, может Вовчиком ещё. Дружбан всё-таки.
Россияяяяяяя вперёд!!!
— Ну, чё, там? — поглядывая на цветущего, как майская роза, Вовчика, заинтересовался я.
— По-моему, Боги, наконец, решили показать нам свои прекрасные личики за место попных фасадов! — торжествовал дружбан.
— Может, хватит аллегорничать? — нежно тыкая кулаком под дых дружбана, да так, что тот завалился на кровать, вопросил я.
Ласково хлопнув меня ладонью по спине, так, что дух захватило, Вовчик сделал заявление, приличествую случаю:
— Последний тур! Решающий. Точнее, он ничего не решает. По очкам, ты давно всех оставил позади. И даже если проиграешь, золотое лоно с выбитыми на нём твоих имени и фамилии, практически принадлежит тебе! Надеюсь, мне будет соизволено испить божественного нектара с сиёй чаши?
— Да я тебе первому налью. Вдруг там гадость кака, или вообще, палёнка.
— Ты настоящий друг! — беря меня за плечи, и потрясая с такой силой, что, казалось, все мои внутренности забряцали внутри, как кости в стаканчике игрока в шешбеш.
— А в чём суть конкурса, точнее, тура? — отстраняясь от ретивости Вовчика, задал я главенствующий вопрос.
— А хрен его знает... — мечтательно подняв очи люстре, захренегознаитился дружбан, ты и так выиграл.
— Ехали мы ехали... и наконец, приехали! А если я приеду на этом конкурсе? Все мои очки сгорят. И не ... видать нам золотой вагины, как своей попы без зеркала! Бегом узнавать, в чём суть!
Через минуту Вовчика как ветром сдуло. Ещё через минуту он появился, слащаво улыбаясь:
— Будете пиписьками меряться. У кого больше, красивее, сильнее и высокохудожественнее, тот и пан!
Удручённо разглядывая своего дружка и так и эдак, и в зеркале, я понял, что выиграть этот конкурс мне не светит.
Зал, по привычке сверкал мириадами огней. Мисс Тбилиси 2010, на чистейшем Тбиллиском, объявила следующий этап конкурса и... последний:
— Победителем будет признан тот, у кого сильнее и красивее. Да будет так! И пусть победит сильнейший!
Арена мгновенно заполнилась фотографами, художниками. Притащили разнообразные измерительные приборы. Измерители веса, длины, толщины, кривизны. Среди прочего была доска, похожая на школьную, заполненная разнообразными отверстиями, начиная от 5-ти миллиметров и кончая 20-тью сантиметрами. Её предназначение пока мне было не ведомо. Всевозможные мисски, фэйшины и порностарки медленно, но верно заполнили почти треть арены.
Зал неистовал. Посыпая друг друга попкорном, кидаясь чипсами и орешками, вожделел нехлебонасущных зрелищ. Жребий был брошен. На сцене появился знойный Итальяно — Макарони. Резво поскидав с себя всё и вся, он предстал Миру в обнажонке. Его скакун, сонно похрапывая, чуть подёргивался, презрев своего хозяина. Выбежавшие из толпы мисс Милан, мисс Рим и Ватикан, резво привели его в чувство, нежно поглаживая и целуя они шептали: «Соня! Вставай! Покажи им всем!» Соня встал и стал показывать им всем. Оказалось, что школьная доска предназначалась для проверки норм и стандартов госсоответствий.
С итальяшкой случился казус. По-видимому, не рассчитав соответствие своей членоносности, он воткнул своего друга в меньшее отверстие, за что и был незамедлительно наказан. Вошло замечательно, а выйти — нет. Вызванный сию же секунду лесоруб со знойных Елисейских степей, побряцывая новёхонькой бензопилой, в мгновение удара мухобойки по неожидавшей мухе, освободил макаронника. Но тот уже неадекватничал, находясь в бессознательной прострации от страха лишиться своего верного друга, соратника и помощника.
Следующий френчик, задырившись куда надо, позировал художникам и фотографам. Занятие силовой программой прошло у него более-менее успешно. Фэйшинка Динь Динь Ляо, весом 44 кг долго трепетала на его стержне, пока не завыла по-акулячьи, определяясь с оргазмоносностью.
Немчик Швайн, показал тоже неплохие результаты. 57-ми килограммовая Мисс Гонконг 1994, не долго трепыхалась на его детородном предмете. Её залакированные перламотровоножные когти ни разу не соприкоснулись с полом. Сунь Кунь Чай отказался от боя. Горячий Финский парень задырил почти предпоследнее отверстие. Насадив на себя Арабку весом в 78 кг, однако, не смог удержать её на весу, признав поражение...
Настал мой черёд. Зал ревел и выл. Поливая друг друга пепси, словно это был не конкурс сексуальных маньяков, а пресловутый день Купала, проходящий в эти дни на территории России и за её пределами. Я, поворачиваясь и так и этак, демонстрировал свой главенствующий орган фотографам и художникам планеты всей.
Задырив свой нефритовый стержень где-то посередине, я перешёл к следующему этапу. Метрвосмидесятиростовая Гаитянка, весом в 84 килограмма, осторожно нанизалась на моего дружка. Я сделал жим с толчком и, сильно прогнувшись назад, затрясся как паралитик в эпилептическом припадке. На большее у меня не хватало сил. Однако она ни разу не коснулась своими прелестными ножками пола. Запищав как Средиземноморий тушканчик, она, оргазмируя, обмякла на мне. Судьи признали безоговорочную мою победу по очкам.
Не скажу, что у меня был толще, длиннее или высокохудожественней. Но в данном случае, главенствующим являлся вес. Книжонка Гинесса, уже без трепета, а скорее по обыкновению, вписала мой рекорд. Вовчик, демонстрируя залу вагину из чистейшего золота пробы 999, влил туда янтарную жидкость многолетней выдержки, сделав приличествующий случаю глоток, сделал заявление:
— Вроде ничего... Но Казахстанский лучше!
Сделав глоток, я подтвердил его слова, тем самым нажив серьёзных врагов среди Французских виноделов.
Ну и что! Кто пил их шампунь, подтвердит мои слова: «Кислятина, она, кислятина и есть! То ли дело наше «Советское»!».

Поделиться в: