Труд учителя, наверное, самый неблагодарный на свете. Сколько нервов мы тратим, сколько сил, а потом оказывается, что учили не тому, не так и вообще...
Моя мама проработала в школе больше тридцати лет и все это время она мечтала о том, что вот я подрасту, выучусь и пойду по ее стопам. Ну, скажите честно, кто из детей учителей всерьез мечтает о такой карьере? Да никто! Потому что уж кто-кто, а мы-то знаем, насколько этот труд неблагодарный. Ученики ведь редко видят, как наши мамы, гробя свое зрение и здоровье, сидят по ночам над их контрольными, над планами уроков, над домашними заданиями. Они ведь не понимают, что если с утра учительница выглядит, как мертвец после пьянки, то это не потому, что она не умеет за собой следить, а потому, что спать она легла за полчаса до будильника. А они с претензиями: как же, наша мымра опять не накрашена. Думаете, учителя этого не слышат? Слышат, еще и как! Вот только ответить на это ничего не могут — этика, знаете ли...
Разумеется, как и все дети учителей, зная всю подноготную, я хотела поступать куда угодно, но только не в педагогический. Но, к сожалению, мой выбор был ограничен двумя моментами: финансы, которых, как известно, никогда не хватает, особенно с учительской зарплатой, и мои способности. Да, как это ни странно звучит, в школе я с неба звезд не хватала. Естественные науки для меня были сродни китайской грамоте — выглядит красиво, но ничего не понятно. Иностранные языки шли немного лучше, но трещали по всем мыслимым и немыслимым швам. Физкультура... тут и говорить не о чем — с моими данными только в длину прыгать да в баскетбол играть. Метр с кепкой в прыжке, и мышцы, как у новорожденного цыпленка. Что мне давалось относительно легко, так это русский язык и литература. И пение, но о карьере вокалистки мне пришлось забыть еще в шестом классе, когда после тяжелейшего фарингита мне категорически запретили напрягать голосовые связки.
Итак, к одиннадцатому классу стало понятно, что светит мне дорога дальняя на филологический факультет, и ни о чем другом и мечтать не смей. Скрепя сердце и стиснув зубы, я пошла в приемную комиссию и подала документы.
Все лето я проревела в своей комнате в подушку, потому что мама тем летом взялась вести какие-то курсы, потом заведовала летним лагерем, потом и вовсе пропала на несколько дней. А я, значит, сиди дома и смотри в телевизор — компьютера у нас нет, бабушек в деревне тоже и даже знакомых с дачей у моря или хотя бы на берегу какой-нибудь лесной речушки. Это было мое самое кошмарное лето, и весь следующий год обещал быть не лучше.
Первого сентября я, естественно, пришла на линейку в самом что ни на есть мрачном настроении, надев в кой-то веки юбку вместо любимых джинсов.
Надо сказать, что линейка в университете это не то же самое, что линейка в школе — здесь нет четко определенных мест для разных групп, никто не выставляет студентов по росту. В принципе, сам факт посещения линейки является сугубо добровольным. Главное, прийти потом на первую пару.
Естественно, я опоздала.
Я подошла к университету, когда толпа уже собралась, когда вперед было уже не протолкнуться, а стоять позади высоких и плечистых старшекурсников с факультета физического воспитания и спорта мне совсем не хотелось. Пару раз я пыталась протиснуться сквозь толпу, и каждый раз меня грубо отпихивали обратно. Я уже расстроилась и собралась уходить, как вдруг чьи-то сильные руки подхватили меня за талию и усадили на мускулистые плечи. Я даже охнуть не успела.
А потом мне уже было совсем не до охов. Вдруг впервые в жизни я оказалась выше всех. У моих ног расстилалось людское море. Оно волновалось, оно бурлило, оно пенилось и вздымалось на крыльцо университета. А я, как та русалка в Копенгагене, сидела на камне и смотрела на это море со смесью печали и торжества.
Но вот «камень» подо мной пошевелился:
— Тебе удобно, красавица? — он смотрел на меня улыбающимися синими глазами, его густые русые волосы щекотали мне ноги и живот, а где-то внизу, в глубине у меня надувался воздушный шарик.
Мне вдруг стало одновременно приятно и стыдно за то, что какой-то незнакомый парень вот так беспардонно усадил меня к себе на шею. Он же может... почувствовать!
Я неловко кивнула, и мое лицо вспыхнуло от стыда.
— Вот и хорошо, — он улыбнулся еще шире и опустил голову, передернув при этом плечами так, что его затылок потерся как раз о мою кнопочку. В ту же секунду шарик внутри меня лопнул и пролился соками прямиком мне в трусики. Я покраснела еще сильнее, крепче обхватила руками его голову и зажмурилась, чуть отстранившись от него. Только бы он ничего не почувствовал! — пульсировала в голове единственная мысль.
Дневной свет вдруг померк, веселые голоса с импровизированной сцены звучали так, словно мои уши были залиты воском. Я уже не могла думать ни о чем, кроме того, чтобы побыстрее все это закончилось, чтобы этот парень поскорее снял меня со своих плеч и немедленно забыл обо мне!... Но где-то в глубине души, в каком-то самом темном ее уголке жила совсем другая мысль и совсем другое желание — плотнее прижаться к нему, ощутить его тепло, дать ему понять, как у меня там все, чтобы он своим затылком прочувствовал каждую складочку, каждую щелочку, каждую...
Тем временем на крыльце грянул «Гаудеамус», знаменуя окончание линейки.
Парень снова обхватил меня за талию и спустил в буквальном смысле с небес на землю.
— Тебя как зовут, красавица? — ох, эта его белозубая улыбка! Ах, этот его бесстыжий взгляд! М-м-м...
— О... Оля... — быстро ответила я, крепче прижала к себе свою сумочку и опрометью бросилась в корпус, протискиваясь сквозь редеющую толпу студентов.
Я заскочила в холл и только тогда выглянула на улицу. Он стоял, окруженный группой таких же высоких и мускулистых красавцев, так же широко улыбаясь, и мне казалось, что он ничуточки не расстроился из-за моего поспешного бегства.
Я грустно вздохнула, подошла к зеркалу, поправила чуть сбившуюся прическу... Ну, ведь хороша же, а? Бледновата, правда, да синяки под глазами, потому что просидела все лето над книжками, вместо того, чтобы целыми днями тыняться по улицам. И волосы реденькие из-за плохого питания, да и зубы крошатся, и ногти ломкие... Я горестно вздохнула — и фигура, словно топором стругали, да и лицом не вышла... Нет, не Джоли, однозначно, не Джоли...
— Эй ты, моль, хорош перед зеркалом место занимать, — и кто-то грубо толкнул меня в бок.
Я посмотрела на нее, и мне захотелось плакать. Вот это девушка! Словно с обложки журнала сошла — загорелая, фигуристая, личико, будто из мрамора выточенное, да как мастерски накрашена! А шортики! Вы только посмотрите на эти шортики! Как здорово они облегают ее упругую попку, как красиво подчеркивают длинные стройные ножки в колготках сеточкой! А кофточка! Нет, это не кофточка, это произведение искусства — сидит так, словно она в этой кофточке родилась!
— Чего смотришь? — красавица заметила мой взгляд в зеркале и слегка смутилась. — Нравлюсь, что ли?
Я сначала мотнула головой, а потом кивнула, не сводя с нее глаз.
— Ты с какого факультета? — ее смущение начало перерастать в любопытство.
— Фи... фило... логический... — пролепетала я.
— А курс какой? — она смотрела на меня теперь с недоверием.
— В... первый... — чуть не соврала я.
— Круто, — она вдруг резко отвернулась от меня, — значит, будем в одной группе учиться. — Она придвинулась к зеркалу всем телом и начала ногтем расправлять слипшиеся реснички. При этом ее грудь, ее шикарная грудь, о которой мне можно только мечтать, упруго уперлась в гладкую поверхность. Я невольно сглотнула слюнки. — Меня Алиной зовут. А тебя?
— Оля, — на горестном выдохе ответила я.
— Да ладно, красивое имя! Чего ты? — она развернулась ко мне лицом и присела передо мной на корточки. Но даже в таком положении она была чуть выше меня.
У меня на глазах выступили слезы.
— Оль, перестань,... Читать дальше →

Поделиться в: