Я — психиатр, работаю, понятно, где — в дурдоме. У нас тут не соскучишься. Веселье — каждый день и... море секса!
Однажды мы с моим друганом и бывшим однокурсником разговорились о любви. Как оказалось, хуже темы — просто нет... Слово — зАслово, хуем — пОстолу: поругались мы и подрались. Приходим поутру в отделение — у Серёги фингал под глазом, у меня тоже — роспиздь синяковой краской по всему лицу. Сослали меня в морг, на исправление. Серёгу в «острое» дежурить — приглядывать за буйными.
Служу верой и правдой, исправляюсь. Санитары, пидары, по жизни в абстиненции, спиваются как-будто нА спор — кто быстрее? Прозектор один в работе, я — на подхвате. У нас тут мрут не часто, поэтому у меня бывает время праздно пошататься. Вот, как-то захожу в родное отделение и — в ординаторскую. Там — Вова, тоже психиатр, мой приятель.
Этот Володька — пиздабол редчайший, как сцепится с кем языками, как пойдёт байки травить — заслушаешься! Меня увидел, заулыбался, и — пошла пизда по кочкам! То да сё, стали обсуждать всякие новомодные гаджеты. Володька говорит:
— Да ну их к ебенЯм, планшеты эти! Богомерзкие изобретения, всё зло от них!
— С чего ты взял? У тебя и планшета-то нет и не было!
— Да мне и не надо, ты пойми — я точно знаю! Вот, случай был:
передали, значит, одному нашему дурику по фамилии Химеренко, айпад — подарочек от мамочки на днюху. Ну, стал он по интернетам лазить (он не «тяжёлый» был, заведующий разрешил).
Наткнулся как-то, этот хохол ебанутый, на сайт порнорассказов. И так-то его, болезного, с той порнописанины пробрало, что стал он её читать и днями, и ночами. Читал-читал и додрочился до чёртиков. Осложнение наступило: писать начал! Написал один рассказ — извращенцам понравилось, стали они его комментировать, хвалить, значит. Написал следующий — развратники заценили и его.
Среди комментов к его второму рассказу оказался один — от какой-то шалавы, с ником... не помню, кажись — Мирабела. Ну, этот наш Химеренко ответил ей — мол, спасибо за похвалу и всё такое... Эта Мирабела возьми, да напиши ему в личку, типа — Почитай мои рассказы, скажи чо думаешь! (она, бля, тоже, прикинь, писательствовала там!).
Ну, значится, стал этот чудак на букву «м», читать её блядские небылицы, да так, скажу я тебе, пропитался, что всё лечение коту под хвост — с остатков ума ебаквакнулся аж в преисподнюю. Влюбился он, короче, в Мирабелу эту. Просто пиздец, как влюбился — ни сна, ни аппетита. Сохнуть стал.
Андрей Леонидович, хоть и начальство, а, сам знаешь — человек душевный. Видит наш заведующий — дело плохо: усох пациент, совсем усох (этот Химеренко такой богатырь был — рядом с ним Илья Муромец — дрищ, а тут — совсем с тела спал). Отвёл его Андрей Леонидыч в свой кабинет и стал ласково выспрашивать — что да как...
Химеренко, по первоначалу сидел-бычился, молчал да качался взад-вперёд, как все дебилы делают, но потом его прорвало — кинулся он Андрей Леонидычу в ноги, схватил его за брюки и заныл: Люблю её, дескать, умираю — вот-вот помру совсем! Хоть фотку её достаньте, доктор, я бы целовал её перед сном и снова спал бы спокойно (ясен пень, дрочить он на неё хотел, вот что!). Спаси-помоги, Андрей Леонидович, будь отцом родным, пропадаю! Потрепал его заведующий по щеке, пообещал похлопотать и отправился к лазаретному системному администратору.
Дурдом-то у нас продвинутый, не лаптем щи хлебаем! Ну вот, сидит этот компьютерный червь, парадоксов друг, перед Андреем Леонидовичем и головой кивает, мол, не извольте беспокоиться. На вид-то он — слова доброго не стоит: тощий, очкастый, и глазёнки вечно бегают, однако хакер — злоебучейший, прям гений (провалиться мне на месте, если вру!). Навострился этот гений и давай крошить пароли-явки — весь этот литературный порносайт взлохматил, выяснил кое-что интересное и сообщил о том просителю своему.
Опосля уикэнда вышел наш зав на работу-то, и как назло, по коридору — Химеренко, и (знАмо дело!) сразу — к нему. Андрей Леонидыч глаза прячет и говорит — достал мне, сисадмин, фото твоей Мирабелы, да она оказалась настолько запенсионного возраста, что я и брать не стал — ей лет сто, не меньше. Я, грит, лучше выпишу тебе хорошие таблеточки — от любви. И ушёл.
Химеренко, сука, упорный псих оказался, хуйегознает как, но добился он тайного свидания с сисадмином, а сисадмин, подлюка — тот ещё клоун, решил, что — по приколу: рассказал этому шизохохлу всё, как на духУ и фотку отдал. Ну, они так и не попрощались — на Химеренко столбняк снизошёл — стоить, глаза выпучил, думает о своём. Сисадмин понял, что хоть не пьян, но фокус не удался — развлекухи не будет. Пожал плечами и свалил.
Химеренко фотку заныкал и затаился. Стал поправляться, матереть на глазах — захорошело ему, бедолаге, осчастливил его системный администратор-то! Сисадмин не ошибся — веселуха всё-таки была, тока с отложенным эффектом. Веселуха — не то слово! Цирк!!!
Однажды вечером, гдей-то две недели спустя, Химеренко напал на своего коллегу-шизофреника под названием Будин Николай и попытался его изнасиловать. Еле оттащили этого лося полоумного, а то уделал бы он этого Будина под британский флаг — не зашили бы!
— Погоди-погоди... Причём тут Будин? — не выдержал я.
— Начну издалека: копаясь в интернетах, наш хакер выяснил буквально следующее: возлюбленная этого лохозавра Химиренко, на том развесёлом сайте не только строчила свои срамные сказки, она ещё поназарегила пару десятков фальшивых посетителей с самыми разновытраханными никами (и мужских, и женских) и давай сама себя комментить: сама себя хвалить, сама себя бранить, беседовать и спорить — всё сама с собой.
Сисадмин-то, сгоряча решил, что эт она так обстановочку вокруг своих произведений нагнетает, ну, типа подогревает общественный интерес. Ан, нихуя: оказалось, что у неё клиническое шизорасслоение личности, это всё были её «альтер эго» и она, как и её Ромео — в дурке прохлаждается! Да что там — в дурке! В нашей сАмой дурке и лежит, и тоже, как и Химеренко, играется с айпадом. И звать её не Мирабела, а — Коля. Коля Будин. Прикинь, как тесен мир — они даже лежали в соседних палатах. Вот. Зла любовь-то, зла!
Поржали. Я вернулся в морг. Ну чё, обычная картина — ебля. Больничный патанатом — мачо, бля, каких свет не видывал! Блядун наиохуеннейший — чуть не до дополнительных дыр протрахал всё, что женского пола в радиусе километра, за исключением, разве что, покойниц. Как этот человек, со своей работёнкой, не стал банальным некрофилом — понять не просто. Однако, лёгкая профессиональная деформация у него, всё же, была. Вот и сейчас, он трахал медсестричку-Ирочку, из приёмного, не где-нибудь, а в красивом, красном гробу с бархатными рюшечками.
Этот гроб ожидал своего, свежесъебавшегося на тот свет, жильца, и был зримым проявлением коррупционного сговора ебливого патанатома с пронырами из ритуального агентства. Благодаря этому сговору, загнувшийся пациент сдавался родственникам «под ключ», ну, из больнички — прям на кладбИще. И патанатому — навар, и родственничкам — заебись удобно. Все счастливы. Все-все. Вот даже Ирочка — лежит, счастливая, в гробу и сладко стонет. Паталогоанатом, блять, «Ален Делон», навис над гробом и показывает класс.
Я, грешным делом, как-то так присел у стеночки, гляжу на них, а рука так и ползёт, сама собой, туда, где встало. Думаю: чё такого? Я ж ничего такого... Через штаны поглажу, всего-навсего... Немножечко... Чуток совсем... Поглажу... Потру слегка... Ещё немного... М-м-м... Чуть-чу... О, твою мать!... Ещё... Немного...
Я чувствовал: мы с этим парнем — на одной волне. Труподоктор-плейбой разошёлся: живее — некуда. Ирочка стонет так, что жалюзи вибрируют, подмахивает ему попочкой, аж гроб скрипит. Её шикарный ёбарь-некрофетишист прижимает медсестричкины голые, стройные ножки к своим плечам, безостановочно всаживает в её киску свой крепкий хуй и с вожделением смотрит на её трепыхающиеся сиськи в распахнутом белом халатике.
Я всё сидел и потирал себя сквозь брюки, тёр всё сильнее, гладил всё настойчивее и догладился. Гляжу и думаю: А в этом что-то есть: Ирочка-медсестричка... Такая страстная, такая розовая-с-белым в этой красной раме... с... с рюшечками... Бля, красиво! Мы кончили все вместе, хором. Н-да, чем я думал, ну, не знаю... но — догадываюсь.
То, что я обкончал свои наряды, ещё полбеды. Чай оно не в первый раз, чего греха-то таить? Хуй с ним. Хочу сказать о том, что было нового. У меня третий глаз открылся! Да-да, не смейтесь... Ну, не то, чтобы совсем открылся, но здОрово моргнул. Сперва я, признаЮсь, «сел на измену», то есть от страха чуть не опозорился в штаны, но волевым усилием собрался и «вкурил». Я теперь стал совсем другим, наверное, я стал мудрее. Ща, расскажу, как это было:
Забыл сказать: в прозекторской, где, собсно и происходила ебля, в жестяной кюветке, так скромненько, в сторонке, лежал труп молодого душевнобольного, чья больная душа отлетела уже довольно давно. Трупачок, хоть и был «со стажем», однако не смердел — любвеобильный патанатом так хорошо его наформалинил, что тот хранился просто замечательно. Какого хрена этот ловелас его хранил — я не ебу ваще, но думаю что этот жмурик был как бы его талисманом, что ли...
Так вот, мой третий глаз открылся и — закрылся. Но! Мне было видЕние или, скорее, вИдение. На слух. Оказыватся, у трупов — своя жизнь! Труп-талисман был удивительный романтик... Будучи постоянным свидетелем того, как его бальзамировщик беспорядочно и бессердечно ебёт баб в гробах и не только в них, он осуждал это и, неподвижно лёжа в стороне, рассуждал в таком ключе (пишу, как «слышал»):
«... Где справедливость? Алексей — мужчина видный, очень сексуальный (я и при жизни ни в какую не мог бы с ним сравниться!). Хоть у него профессия — не из приятных, красавицы летят к нему, как бабочки на свет. Их было очень-очень много... Я всё время ждал, но ни одна из них на меня даже не взглянула...
Да, Алексей — красавец, но он холоден душой, как труп. Я — труп, но я ужасно романтичный и у меня огромный запас нерастраченной нежности! Девушки, я понимаю вас: конечно, я уже не могу похвастаться ни первой, ни даже второй свежестью, но всё равно жду свою любовь, не теряя надежды.
Живые, они — тоже, сплошь да рядом выглядят не комильфо, но даже будучи распоследней зАвалью, рассчитывают на перепихон с, как минимум, Моникой Белуччи или там, Айшварьей Рай. Они все циники, бездушные потаскуны, они на порядок мертвее меня, ведь сердце без любви — мертво. Я не такой — мне безупречной красоты не нужно. Мне ласки хочется...
С момента преставления, я ведь, ещё — ни разу! Я, в новом качестве, ну, девственник ещё... Правда, со мною надо понежнее, я ведь могу сломаться, распасться — я такой ранимый... Я очень целомудренный, стеснительный... Кто ты, моя растлительница, где ты ходишь? Когда мы сблизимся? Прости мне те изъяны, что нанесла мне смерть.» Прости мне!

Поделиться в: