Трудно сохранять холодный рассудок и качественно анализировать, если сталкиваешься с такой драматической откровенностью.
Ты читаешь эти строки — буквы превращаются в твоём сознании в волнующие смыслы... Желания и наслаждение другого человека проникают в тебя и становятся частью тебя, как недоступные для путешественников дальние страны, с их экзотикой и опасностями.
«... Я медленно, как в трансе, скользил щекой по её бархатистой, прохладной коже, следуя мягким изгибам её безупречной женственности — вдоль бедра, по упругому холмику ягодицы и дальше — в поясничную ложбинку, по линии спины и наконец погрузился лицом в согревающие, медвяно-золотые потоки её волос, целуя её шейку и вдыхая причудливую смесь ароматов ладана и горького миндаля.
Она лежала вытянувшись, на животе, раскинув руки и я, едва касаясь, накрыл её своим телом. Удерживая свой вес на коленях и ладонях, мягко покачиваясь, я потёрся сосками о её белоснежную спину, скользнул руками по простыне и сжал её запястья, прижимая их к гирляндам нарисованных на ткани цветов.
Она взволнованно дышала, и словно прислушивалась к моему желанию — мой напряжённый член, раскалённый докрасна властью первобытного инстинкта, касался её бёдер, обжигаясь их нежной прохладой и вздрагивал. Я истязал себя, наслаждаясь этим чувственным деликатесом, мучительнее возбуждаясь её сладкой покорностью.
Продолжая покрывать поцелуями нежную шею и её висок, чуть просвечивающий через благоухающую золотистую вуаль, я сместился и коленом легко подал в сторону её стройную, точёную ножку. Словно отдаваясь на милость победителя, она шевельнулась, сгибая колени, широко распахнула бёдра и её попка маняще подалась вверх, к моему животу.
Я упёрся коленями в цветастую ткань простыни, вмялся в неё локтями, сильнее сжал тонкие женские запястья и вогнал свой перевозбуждённый ствол в её горячее, влажное влагалище. Оно плотно обволокло эту чувствительнейшую часть моего тела, своим любовным соком утоляя жар, и с каждым моим движением превращая его в острое наслаждение.
Я уткнулся лбом в сияющие золотые россыпи, увлажняя их тяжким и прерывистым дыханием и беззвучно молил мою желанную принимать меня поглубже, отдаться мне без остатка и хоть ненадолго унять мою безумную жажду...»
Странно... Зачем же он всё это расписывает так подробно? Согласно поведенческим наблюдениям, он не похож на сексуально озабоченного... Само описание говорит о том, что он не циник, не самец, примитивно добивающийся сексуальной разрядки... Он не трахается, а священнодействует! Что заставляет его выставлять напоказ это таинство?
Чашка крепкого чая, капнуть «Визин» в усталые глаза и — за работу...
«... Сергей как в воду глядел — неделю спустя, на закате, она пришла забрать мою душу.
Звонок позвал меня, я открыл дверь. Она молча и неподвижно стояла в проёме, и алое, умирающее солнце сияло на её волосах адским пламенем. Синие её глаза казались в этом свете фиалковыми; я не смог защититься от их гипнотического взгляда и впустил её в свою жизнь.
С момента её вторжения, моё время изменилось, словно кто-то перевернул песочные часы и секунды-песчинки полились, опустошая моё будущее, неотвр...»
Местами, записи были безнадёжно испорчены — буквы были размыты водой и утраченные фрагменты зияли слепыми пробелами.
«... Мои ночи стали долгими, я последовал за ней в сад наслаждений и заблудился среди странных желаний и эротических удовольствий. Память и страх — вот что спасало меня от полного растворения и я хранил в себе те леденящие душу воспоминания, регулярно принимая это горькое лекарство, чтобы не забыться окончательно.
Я — молодец, я находчивый парень — убеждал себя, что не влип, а просто взял работу на дом. Решив взять реванш после своего профессионального провала, я разработал стратегию и начал собирать необходимую информацию. При этом был готов идти и на риск, и на сделку с совестью. Запасся терпением, обложился литературой по психологии сексуальности и приступил к вдумчивому анализу моей любовницы, воодушевлённый профессиональными амбициями и своим влечением к ней. У меня не было никаких сомнений, что я сумею полностью излечить её разум и заодно с гордостью впишу в свою научную работу яркий пример успешной клинической практики.
Ценнейшим моим информатором мог стать Сергей, но одному Богу известно, как трудно мне далось решение просить его о встрече — ни один человек не вызывал у меня таких сильных и противоречивых чувств, как он.
Моя спасшаяся жертва, отступивший соперник, источник ужасной гравитационной силы, способной нарушить самое стойкое душевное равновесие. На удивление, он согласился — согласился так, будто мы были самОй судьбой обречены на этот долгий и тяжёлый разговор.
Забегая вперёд, скажу, что после беседы с Сергеем, я перерыл весь дом, нашёл, выкрал и скопировал тайный дневник Лорелеи, который она лирично озаглавила «Незабываемые моменты жизни». Для полноты понимания, я буду дополнять наш с Сергеем разговор соответствующими фрагментами. Чи...
п р о б е л
... Я молча подал ему отпечатанный на бумаге файл «Diary», отошёл, и стоя к нему спиной долго смотрел в синюю даль за окном. Прочтя всё, до последней буквы, Сергей отбросил стопку распечаток на стол и закурил.
— Скажи, ты задавал себе вопрос, что стало с её первым мужем и отчего тот помер молодым, а?
Я сел с ним рядом, поудобнее устроился в этом роскошном кожаном кресле и понял, что нет, не задавал.
— Так вот, он умер от любви.
— Как это?
— Довольно необычно. Однажды, бедолага занялся любовью со своей женой. Жена его ласкала, а потом связала и трахнула страпоном в зад. Он был мужик нормальный, строгих правил — ей захотелось, по-просту его сломать, и... он сломался. Что он с собой сделал, я не знаю, но только вскоре она стала молодой вдовой.
Я холодел от ужаса и слушал его спокойный, низковатый голос. Я как-то враз насторожился и задал неожиданно вспыхнувший в моём сознании вопрос:
— Где Вальтер?
— Правильно. Соображаешь! — сказал Сергей и одобрительно кивнув, глубоко затянулся ароматным дымом.
Я ждал и он продолжил:
— Наша красотка роковая, знала, что он — мой самый близкий человек. Я никого так не любил, я доверял ему, как самому себе, а может даже больше. Он не был подлецом, но ты же знаешь по собственному опыту, на что она способна... Уверен, наша прелесть знатно расстаралась, чтоб соблазнить его.
Готов поспорить — Вальтер ей был не нужен, она хотела подчинить меня и нанесла удар в мою главную болевую точку. Я был слабак, открылся, не сдержал, пошёл на поводу и пролил... родную кровь.
Я удивился и спросил:
— Вы — родственники?
Сергей затушил окурок и прикурил новую сигарету.
— Вальтер — мой единоутробный брат. Марта — наша мать — чистокровная немка; мой отец, генерал-лейтенант инженерных войск, женился и вывез её из ГДР. Уже в Москве, в роддоме, где родила меня, она познакомилась со своим земляком, немцем-интерном — тот проходил в Москве практику. Марта влюбилась и сбежала с ним, оставив меня на попечение отца.
Мы с Вальтером — погОдки. Когда ему было шестнадцать, родители перевезли его в Россию — его отец, (ныне — покойник) прекрасный педиатр, владелец частной клиники на западе Москв...
п р о б е л. ..
Мне было девятнадцать когда я схоронил отца. Узнав об этом, Марта проявилась и начала меня немного опекать. Мы с Вальтером сдружились сразу. Сперва — на почве альпинизма, а после — по душе. У брата было золотое сердце, он был на редкость добрым человеком и волевым, бесстрашным мужиком...
Сергей сделал глубокую затяжку и помолчал.
— Ты помнишь мою спину?
— Такое не забудешь... — буркнул я.
Сергей как-то, по-философски усмехнулся и, выдыхая дым, сказал:
— Я кое-что тебе порасскажу, что ты уж точно, не забудешь... Так вот, после истории в горах брат получил увечье и женился, а я уехал на Алтай. Прошло почти два года, мои дела поправились и я вернулся. Всё это время я не мог её забыть...
Жена бросила Вальтера без колебаний и стала жить со мной. Он, поначалу, вроде бы смирился, но долго выдержать не смог. Он позвонил ей и они договорились...
— О чём?
— О том, что, будто бы она готова возвратиться, любить его, быть ласковой женой, но только при условии, что он исполнит её просьбу. Беспрекословно.
Он был так несчастен, что дал ей клятву без раздумий. Бедняга-Вальтер... Он любил её безумно, он совершенно потерялся в ней...
«Незабываемые моменты жизни» * * *
«... Мой план удался. Препарат надёжный — Сергей довольно быстро отрубился. Мне стоило невероятного труда связать его как надо и подвесить. Надеюсь, когда Вальтер доберётся, Сергей уже прийдёт в себя.
Мой муженёк был очень удивлён, когда увидел братца на коленях, на полу, подвязанного к балке. Сергей очухался, и минут пять назад уже пытался справиться с верёвкой, только напрасно — он силён, но я его скрутила безупречно. Вальтер стоял столбом — я подошла, вложила кнут в его единственную руку и объяснила, что он должен сделать.
Я чувствовала тёплую волну и мои трусики намокли — муж, со слезами на глазах молил просить чего угодно, только не этого. Он говорил, что всё простил Сергею. Я сделала трагическое, гордое лицо и говорю:
— Ты мне поклялся. Говорил, что любишь, так докажи мне своё чувство — отомсти за мои слёзы! Ты можешь (это твоё право) простить ему своё увечье, но изнасилование простить не можешь!
Мой стул стоял перед Сергеем, в двух метрах от его лица; Вальтер стоял, закрыв глаза, поодаль, чуть справа за его спиной, как раз на расстоянии удара. Я сняла трусики и села, разглядывая связанного, полуголого мужчину.
Вальтер открыл глаза, несильно размахнулся и хлестанул Сергея по плечам. С досады я искусно залилась слезами и крикнула:
— Бей с полной силой, пока я не остановлю тебя!
Это подействовало — добрый Вальтер пустил слезу и стал Сергея методично сечь. Сергей молчал — опять показывал свой норов, геройствовал и злил меня до дрожи. Он молча вытерпел одиннадцать ударов и стал кричать — я вся горела. Я развела колени, смяла юбку и начала ласкать себя, а он смотрел... и я смотрела, как он смотрит и слушала, как он кричит.
Я глянула в лицо его возлюбленного брата — тот был в каком-то трансе, бил наотмашь, и скоро всё вокруг покрылось красным. Сергей уже кричал без перерыва, он ничего перед собой не видел из-за слёз. Я слушала, как кнут распарывает воздух и видела разлёт кровавых капель. Оргазм был очень сильным, долгим — я стонала, потом кричала и мечтала об одном — чтобы Сергей просил пощады...»
* * *
Я замер в кресле, словно мёртвый и молча слушал этот ужас. Сергей не нервничал, и был спокоен; он не спеша курил и продолжал:
— Я — выжил. Вальтер загремел в больницу с сердечным приступом. Два месяца спустя он выписался. Как назло, я был в отъезде, в Лондоне, а Марта — в тот день была на дальней даче. Жена явилась очень кстати — Вальтер скучал по ней невыносимо. Она его, беднягу, приласкала — они любились несколько часов, а после...
Сергей прервался и прикурил очередную сигарету. Я весь напрягся в ожидании и будто мёрз — меня знобило.
... пристегнула его к швеллерной опоре, воткнула в ноут флешку и включила запись на повтор. Его нашли наутро — запись всё крутилась, а Вальтер...

* * *
«Незабываемые моменты жизни»
... Как я и предполагала, предусмотрительно сделанная мною видеозапись наказания Сергея, произвела на моего супруга очень сильное впечатление.
Я всё ещё чувствовала во рту солоноватый вкус спермы Вальтера, в моих ушах всё звучали призрачные отголоски его экстатических стонов и чувства мои были остры, как скальпель хирурга.
Я испытала сильнейшее наслаждение, видя, как выражение абсолютного счастья на красивом мужском лице, сменяется гримасой адской боли; как наполняются слезами голубые глаза, так всегда досаждавшие мне вечным выражением детской невинности. Каким другим, магически-притягательным, всегда был для меня взгляд Сергея — порочный, холодный...
Вначале Вальтер был в таком шоке, что даже смотрел некоторое время на экран, смотрел, как замахивается и методично терзает Сергея окровавленным кнутом, смотрел на его лицо, искажённое нестерпимым страданием. Потом он всё-таки закрыл глаза и только слушал свист кнута и крик своего обожаемого братца.
Я посидела минут пять — ждала, чтоб Вальтер умолял меня его избавить, но он молчал. Мне стало скучно. Я ушла.»
* * *
— Мой брат был сильным, как медведь. Мои наручники прочны, но Вальтер мог бы разорвать цепочку, но, видимо, лишился сил от боли. Сердце его не выдержало — он меня покинул. Покинул навсегда.
Сергей курил и пауза тянулась. Он на меня взглянул и высказался:
— Скажу тебе, ты ж врач... — он горько усмехнулся — Жизнь не однажды становилась мне поперёк горла, но я упрямый, не сдаюсь...
Мой информатор встал, достал коньяк из шкафа и не скупясь налил в большой бокал. Вернувшись, он поставил янтарь-в-стекле передо мной, на стол, и мягко произнёс:
— Ты очень бледный. На, выпей... — он сел в своё кресло и качая головой, сказал:
— Ты, доктор — идиот, что выслушал меня. Она и так питалась твоим страхом, а с этих пор и вовсе съедешь, ей на радость.
Я пил коньяк и обжигался. Я был в неведении, что Сергей... опять пророчествовал.
Такси трясло, меня слегка мути...
п р о б е л
... Я сломал вторую ампулу и роковая смесь ушла на дно прозрачного водоворота чая. Я знал давно, что это средство — неторопливый, но очень надёжный провожатый туда, откуда нет возврата... Принимая его внутрь, человек вступает в договор, который нельзя расторгнуть — антидота нет.
Она держала чашку и задумчиво пила, сжимая голубой фарфор своими белоснежными, изящными пальчиками. Не в силах оторваться, я смотрел на струи её золотых волос и на её прекрасное и нежное лиц...
п р о б е л
... Она лежала и смотрела вверх, движения её замедлились, голос стал тише:
— Я чувствую, что ухожу... Я знаю, это ты... и я благодарю тебя, любимый, за эту милость. Благодарю тебя за то, что ты меня остановил.
Я сидел сгорбившись и слушал.
— Я прочитала твои книжки. Теперь я знаю, что за демоны меня влекут. Мне кажется, у меня есть ещё немного времени, я расскажу тебе...
В детстве я обожала деда — этот человек любил меня всем сердцем и моя взаимность была сильна. Он был геолог, ездил в экспедиции на север и отморозил ноги. Инвалидом он не стал, но постоянно чувствовал изматывающую боль. Она всегда была в его глазах, а после... смерть бабушки наполнила его глаза душевной болью.
Ваша наука говорит, что взрослые влекутся к образам из детства; не понимая, возбуждаются родительскими качествами, которые присущи их партнёрам... Теперь мне стало ясно, почему мужская боль меня так возбуждает, и страшно то, что началось всё с малого, но после... Я начала срываться в изуверство. Я не могу остановиться, это — как наркотик.
Я так страдаю, мне невыносимо жаль: тебя, Сергея, Вальтера, Олега...
Больше она мне ничего не говорила. Она запела:
— Ой ты степь широ-о-о-ка-а-я, степь раздо-о-о-льна-а-я, ой ты, волга — ма-а-а-тушка-а, волга во-о-о-о-льна-я...
Я никогда не слышал, как она поёт. Текучая, распевная мелодия вливалась в меня своей чарующей печалью. Голос её — сильный, редкой красоты и выразительности, плыл в пространстве и сминал моё сознание отчаянием пустоты. Лорелея...
Лорелея — это твоё истинное имя. Я тот рыбак, который слышит твой манящий голос и моё сердце разбивается о твой утёс.
Песня стихала, голос увядал и наконец повисла гробовая тишина. Я жаждал наказать себя — взял нож, отрезал её волосы и сплёл себе удавку, но Лорелея милосердно отказалась быть моим палачом и я сорвался. Оставшись жить, я был судим и признан невменяемым.
Попав в больницу, я совсем свихнулся — я стал галлюцинировать, но... я же психиатр, меня таким не испугаешь! Я молодец, я находчивый парень — сообразил, что надо делать. Я ослепил себя — взял полотенце и завязал глаза. Ходил всё время в таком виде и знал теперь, уж если вижу что, то это — глюк. По счастью, осязание меня не подводило, я проверялся иногда на ощупь.
Мой «лечащий», специалист — неравнодушный. Визиты частые и вдумчивый опрос. Я так расчувствовался, что передал свои записки, чтобы исследовать меня было гораздо легче. Критерий истины, есть — опыт, мо...
п р о б е л
Я уже непреодолимо засыпаю. Пора поспать. Завтра — ответственный момент. Я буду проводить коррекцию — мой пациент заслуживает лучшего, Господь — свидетель...
Я опишу важнейшее:
Узнав о том, что его записи уже прочитаны, мой пациент сказал мне:
— Я наказан вечным раскаянием. Нет, коллега... Как психиатр, я потерпел фиаско — я мог бы вылечить её, но вместо этого...
Вчерашней ночью отдых мне не дался. Страдалец... он не шёл у меня из головы. Меня тянуло к нему магнитом, сочувствие заливало меня через край. Всё это время мой больной коллега, с каждым днём, неотвратимо становился частью меня.
Мне не хотелось на него давить, но делать было нечего:
— Снимите вы свою повязку! Поверьте, визуальный контакт пойдёт на пользу нашему общению! Я три недели уже вас «веду» и до сих пор не знаю, какого цвета у вас глаза...
Он удивил меня. Он молча подошёл ко мне и снял повязку. И посмотрел в мои глаза своими — серыми и изменчивыми. Его беспокойный взгляд, с нарастающим изумлением скользил по мне, обегая меня с головы до ног. Ошеломлённо глядя на меня, он протянул руку и стал ощупывать моё лицо, шею, плечи.
Меня как парализовало: он чуть склонился и начал одну за одной вытаскивать шпильки из моей причёски. Шпильки падали на пол с тихим, мелодичным звоном и наконец мои волосы рассыпались. Он сгрёб их, сжал в кулаке, поднял и прижался к ним губами, зарылся в них лицом и прошептал:
— Мы снова вместе, моя Лорелея...
Я только и успела, что сказать:
— Меня зовут Ирина...
Он меня поднял на руки, отнёс на свою койку и сделал счастливой.
Мы женаты уже полгода. Я помогла моему мужу — он понял окончательно, что все события и персонажи, которых он описывал в своих заметках — суть плод его воображения, что ни Сергея, ни Вальтера, ни Лорелеи никогда и не существовало. Ремиссия у него стойкая, мы очень хорошо живём. (Порно рассказы) Он регулярно принимает препараты и счастлив и спокоен. Я очень удивлялась поначалу этому жизненному парадоксу, что моя внешность — внешность Лорелеи, но после — поняла: он меня видел, тогда, вначале, до того, как стал носить повязку и встроил меня в свои грёзы.
Мы вместе дописали его научную работу. Он сам стал тем клиническим примером, который сделал её столь успешной. Её немедленно опубликовали и мы прославились.
Тринадцать дней спустя:
Я погулял по парку и вернулся бодрый. Входя в квартиру, я подумал:
— Как хорошо! Проклятые таблетки такую вялость наводили... Сколько уже не пью? Недели две... Полёт нормальный. Ладно, Ириша не узнает...
Покуда разувался, покричал. Ответом — тишина, Ирина не пришла ещё с работы. Я попил чаю, походил по дому, решил прилечь.
Открыл дверь спальни, вижу — посреди комнаты, на стуле, сидит Сергей, а на его коленях... Лорелея, лицом к нему и... он насилует её. Я чаще задышал, вспотел и понял: они вернулись... Я не растерялся — зашёл и стал внимательно смотреть — моя эрекция проснулась, я снова был нормальным мужиком.
Она была ко мне спиной, Сергей — лицом. Он поднимал её и опускал, насаживая на свой ненасытный член, а Лорелея — безвольно поддавалась его силе и сдавленно стонала сквозь ремень. Её златые локоны были красиво стянуты резинкой на затылке, а под ними, у основания изящной шейки поблёскивала пряжка с рунами.
Тонкие руки были крепко связаны бойцовской лентой за спиной и эти, мне знакомые, запятнанные кровью путы вминались в кожу. Её предплечья были сложены друг к другу и перемотаны спиралью. Она была совсем нагая, Сергей — одет, он только обнажил свой член и закатал до локтя рукава своей сорочки.
Я подошёл поближе — Сергей меня, как-будто и не замечал и продолжал насиловать, но Лорелея...
Увидев меня, она отчаянно дёрнулась в его сильных руках, повернула лицо в мою сторону и жалобно замычала, ловя мои глаза молящим взглядом — словно заклиная меня вмешаться и разрушить эту волнующую иллюзию. В ответ я только усмехнулся и шагнул вперёд.
Я подошёл вплотную и всмотрелся — меня прошибло горячей испариной, при виде того, как алые, припухшие губки Лорелеи обнимают безжалостное орудие Сергея, и покорно принимают его ритмичное вторжение. Я перестал отвлекаться на залитые безумной мольбой, синие глаза и всё смотрел, смотрел...
Восхитительные грудки Лорелеи были в плену бойцовской ленты — она обхватывала и немилосердно стягивала их у основания. Я поразился мастерству Сергея, тому как он сумел окольцевать такую небольшую, высокую и плотненькую грудь. Он, вне сомнений, делал это не в первый раз. Её груди, прекрасные в своём страдании, немного отекли и туго натянувшаяся кожа покрылась нежной тенью, цвета розовой сирени.
Я опустился на колени, сел на пятки. Я вынул член и начал «передёргивать затвор». Пылая вожделением, я любовался своими интерактивными голограммами и, признаюсь, не только Лорелеей. Сергей, по-своему, добавлял мне возбуждения, очаровывая меня своей силой, своей мужественной красотой, необузданной сексуальной жестокостью.
Спустя пару минут, он зарычал, вмял ладонь между лопаток Лорелеи, другой рукой схватил её за золото волос у самого затылка и, потянув назад, резко отклонил гибкое тело. Нагнувшись к её взлетевшим к зениту грудям, он жадно стал сосать мучительно набухшие, тёмно-алые сосочки. Я разрядился, слушая её протяжный стон и сам стонал, сливая сперму на пол.
Картинка продолжалась, ну и ладно... Я встал, спокойно вышел, и дойдя до ванной, залез под душ. Я долго отмокал и вяло думал:
— Похоже, надо снова принимать лекарства.
Мне было хорошо после разрядки и я не особо терзался, по поводу того, что уступил своей маленькой слабости: в конце концов, мои глюки, это — моё личное дело. Я вытерся и вышел, глянул в спальню — увидел, что жена уже пришла и тихо спит под одеялом.
Через каких-то полчаса вдруг заявилась моя тёща. Эта женщина не была матерью жены, она была матерью её первого мужа, но относилась к ней нежнее, чем к родной дочери. Своей матери Ирина никогда не знала — та скончалась родами.
Проходя мимо спальни, я задержался у проёма — тёща сидела на краю постели и участливо склонялась к лежащей.
— Что с твоими руками, доченька? — с испугом вопросила она, поднося руку жены к своим подслеповатым глазам. Я увидел на изящном, бледном предплечье багровые полосы...
Не сбывшееся пророчество забывается, то, что сбылось — останется с тобою навсегда.
Смирись, прими свою судьбу, а я... Я буду петь тебе горькие песни...

Поделиться в: