Рассталась со своим мужчиной, один голос которого заставлял меня преклонить колени. Одно его слово — и я, невзирая на холод, моросящий дождь и ночь за окном бросалась к машине и в полночной темноте мчалась на встречу с ним. Он так и остался в памяти, как Учитель. Одна и в поиске. Слово какое-то странное — ищу. Вроде ничего не теряла. Обычный секс кажется мне скучным. Хотя, где та черта между обычным сексом и другим — жёстким, грубым, без грана нежности? От понимания, что твой партнёр чувствует меня больше, чем я сама, слёзы благодарности наворачиваются на глаза. Бесконечное доверие, жёсткость, боль и наслаждение. Не знаю, где провести грань между сексом обычным и тематическим. Знаю, что отличает изнасилование реальное циничное от игрового, которое так нравится мне. Испытала на собственной коже. В игровом изнасиловании может быть чувствительно и даже страшно, но нет ни крови, ни жгучих слёз... желания скрутиться в узел на полу в безутешных рыданиях... желания всё стереть, содрать с себя кожу, чтобы новая боль заглушила тяжесть воспоминаний... желания исчезнуть навсегда...
Кто нужен? Тот, кого смогу назвать Господином. Не сомневаясь, потому что готова опуститься на колени перед его силой, харизмой, потому что безмерно восхищаюсь им.
Мой День рождения. Одна в большом городе. Порой хочется исчезнуть для всех, чтобы твои люди нашли дорожку к тебе среди воспоминаний и пустых ничего не значащих поздравлений чужих. Хочется искренности и своих людей. Покупаю пару сокровенных вещей родом из юности. Ещё ярко-красный лак для ногтей, который по счету?... и решаю посвятить день себе любимой.
Пару дней назад объявился тот, кого я зову Почитателем Дневников, моих старых записей — личных и не очень, но таких сумбурных и живых. Таких же, как я сама. Плавно от прозвища оторвалось всё лишнее. Теперь это — Читатель. Предложила ему встретиться на мой День рождения.
Внедорожник необычного цвета. Яркий позитив. Следующую машину для себя выберу ярко-красного или огненно-оранжевого цвета и сделаю какую-нибудь аэрографию, вкусную и позитивную, например, истекающие соком ломтики кровавого апельсина. Ресторан. Ювелирное украшение в подарок. Хорошие девочки, не принимают подарков от незнакомцев? Никогда не была хорошей. Сидим напротив. Он рассказывает о себе, о том, что хочет от отношений. Хороший, добрый разговор, да и он — такой же, хороший и добрый, внушающий доверие. Поцелуи... Прогулка... Подвозит меня домой.
Просит написать, что я думаю о нашем с ним свидании. Раздумываю... не мой партнёр? Желание моего партнёра — закон для меня. Я могу поспорить, потому что я — это я... бунтарка, которую нужно держать в руках. Поспорить могу, да и то — лишь на расстоянии, зная, что недосягаема для плётки и его глаз, перед которыми не могу лгать и изворачиваться. Для бывшего я писала. Как прошла встреча, что я чувствовала, что думаю о нём. Избегала упоминать лишь то, что добела раскаляло атмосферу — о своих чувствах к нему. Как же тяжело обнажить душу, написать что-то доброе и искреннее, идущее изнутри, просто похвалить, поблагодарить человека. Как иногда сложно найти эти маленькие тайные ключики к доверию человека.
Прошло несколько дней. Читатель приехал ко мне в другой город. Гостиницы... Разные. Простые, которые оставляешь без сожаления и те, в которых хочется задержаться, побыть в одиночестве, интерьер которых ласкает взгляд, где чувствуешь себя, как в «королевских» покоях.
Опоздала, наверное, в этом вся я — никогда не приезжаю вовремя. Обещала вечером, приезжаю почти ночью. В сумерках. Прислушаться бы к себе. Не складывалось. Забытые ключи — лишних 50 километров, четыре раза передо мной опускался шлагбаум железнодорожного переезда. Залетевший в окно машины шмель укусил меня, и боль растянулась на всю спину и руку. Веду машину босиком — накрашенные ярко-красным лаком ногти так и не успели высохнуть.
Поднимаюсь за ним в номер. Свечи во всех комнатах. Ужин на двоих. Меня так сложно стало удивить тем, что называют романтикой. Сейчас я понимаю, это — романтично. Номер с росписью на стенах. Что-то ближневосточное. Красавица с миндалевидными глазами с закрытой нижней половиной лица, здания, фонари, россыпи света. Но для меня романтика умерла вместе с отношениями с моим первым мужчиной. Свежесрезанная роза на сиденье автомобиля, неожиданные подарки, секс в непривычных местах. Теперь вся эта романтика воспринимается как дешёвая мишура. Свечи — не романтика для меня, кажется, они неплохо возбуждают. И всё. Я перестала любить слово «романтика». Им можно прикрыться, когда не хочется дарить дорогие украшения и приглашать провести выходные на берегу океана. Хотя — не в этом случае. Номер — один из самых дорогих в этой гостинице, да и гостиница явно не из дешёвых.
Презираю мужчин, которые забывают, что рядом с ними женщина. У меня тяжёлый ноутбук. Понимаю, что рассержен, да и Верхний, кажется. А я думаю о том, что мужчины так не поступают. Они открывают дверь и помогают выйти из автомобиля, помогают донести тяжёлые вещи. Рядом с такими мужчинами чувствуешь себя женщиной, хочется ею быть и подчиняться. Как же сложно бывает со мной. Я ж не тихая и спокойная девушка с бездонными коровьими глазами, мягкая и нежная, как бархат. Я — жёсткая, циничная сука и стерва. Поэтому я благодарна моему бывшему партнёру, который вернул меня в тематическое лоно и помог снова полюбить то, в чём я боялась признаться даже себе самой. Я так и осталась жёсткой и непослушной, но его я слушалась, старалась слушаться. Противоречила только, когда не видела его глаз, перед которыми могла говорить только правду, да и лгать не хотелось.
В меня вливается Королева. Куда ж ей деться? Когда я еду на встречу, её во мне гораздо больше, чем в повседневной жизни. В ней я — кто угодно: озорная девчонка, обольстительница, бездельница, так называемая творческая личность, весьма странное создание, эпатирующее своей странностью. Про ведьмочку забыла. А жаль — и это есть во мне. Королева садится в прихожей, грациозно снимает туфли на бесконечных каблуках. Конечно, можно и наклониться или просто выскользнуть из них. Но Королеве обувь снимают, в крайнем случае, она ведь Королева, сама решает, снять ли ей туфли самой или...
Читатель искал рабыню. Так у него было написано, теперь мне кажется, это смешно. Пси-доминирование, бондаж, порка в качестве наказания. Чем — мягчайшим флоггером, который я мельком замечаю на тумбочке у кровати? Пси-доминирование опалило меня когда-то в прошлой жизни. Я старалась забыть об этом, но слово «Тема» поутру являлось ко мне, пока суета будней не вытесняло его из моего сознания. Чувствовала, что скрывается за ним нечто вкусное, тайное, запретное, манящее. И, однажды попробовав, назад пути уже нет, да и возвращаться не хочется.
Тогда мне было страшно. Настолько, что действо, разворачивающееся на моих глазах, казалось реальней, чем свет фонарей за окном и рваные облака, мчащиеся в ночном небе. В страхе оттого, что меня прикончат, если только я осмелюсь сказать «нет», я делала всё. Сказав себе: «Это не я... « Не я, раздевающаяся под пристальными взглядами мужчин и проститутки... не я, ласкающая свою промежность... не я, которую опустив грудью на стол, трахают на глазах у чужих людей. Не я... Я — тихая и спокойная, пусть и вырвавшаяся из-под контроля. Бывшая отличница, перфекционистка, скромница когда-то. Я не могла заниматься сексом под прицелом чужих глаз случайных людей. Память ластиком стёрла подробности, чтобы мне стало проще осознать произошедшее, принять как часть моей прошлой жизни. Не самую лицеприятную часть, о которой не принято говорить.
Со словесными унижениями справиться тяжелее, чем с физической болью. Боль проходит, кровоподтёки заживают, следы излечиваются. Слова всплывают и вытягивают картинку из недр памяти. Воспоминания вспыхивают порой ярче реальности. Они существуют до тех пор, пока ты несколько раз снова не проживёшь это, несколько раз не окажешься там, отворив дверцу памяти. Пси-садизм — жестокая вещь для меня. Но самое страшное — это молчание. Я терзаюсь в сомнениях, рыдаю, умоляю меня простить, порой смутно осознавая, в чём виновата. И что это за счастье — снова увидеть на экране монитора сухое сообщение в несколько слов или услышать его голос, такой любимый и родной.
Пси-садизм Читателя для меня смешон. Называть меня время от времени нижней. Сколько ни говори «сахар», во рту слаще не станет. Ощущение, что он убеждает себя, что я ему по силам, как нижняя. «Я — Верх... Я — Верх». Как в анекдоте. Не может мужчина трахнуть свою жену. Заходит в ванную, берёт мочалку, яростно дрочит: «Чужая, чужая... « Что-то пришло на ум. Да, по имени меня снова никто не называет. Называют по-разному, сейчас... Я так часто меняю имена, что мне уже всё равно.
— Опустись на колени, — это о чём?
Раздумываю — значит, просьба. С бывшим не раздумывала. Он сказал лишь однажды и, почувствовав тяжесть его руки на своей голове, я, не раздумывая, опускалась на колени. Потому что это было так естественно для меня и для нас. Наши правила неигровой игры. Ни размышлений, на раздумий, только он и я, коленопреклонённая перед ним единственным. Как же это отличалось от того, что происходило сейчас. Встаю на колени, нет, на одно колено. Перед губами опускается рука. Что нужно сделать? Кажется, поцеловать. Ладно, поиграем в этикет. Смешной он какой-то этот этикет. И игра фальшивая неискренняя. Целую. Мягкая рука, чуть влажная. Почему-то мягкие руки у меня ассоциируются с мягкотелостью и безвольностью. Преклоняюсь перед исходящим от жёстких рук ощущением силы. Впиться в них поцелуем, подчёркивая властность их владельца и собственную хрупкость. Разрешает встать. Жду продолжения, мне просто не хочется уезжать... пока. Сажусь за стол.
— Я привёз тебе подарок, — вытаскивает ошейник. Чёрный с серебром, подходит и надевает мне на шею. Великоват, не рассчитан на мою тонкую шею.
— Спасибо, — снова рука... для поцелуя?
Салат греческий, не самый мой любимый. В этом — много лука и брынзы. Вино. Красное сухое, я предпочитаю полусладкое. Извращение, но чего можно ждать от извращенки. Ужинаю, всё-таки невыносимо голодна. Медленно пьянею. Всё больше и больше происходящее напоминает мне фарс. Выводит меня из-за стола, идём на балкон, где Читатель прикуривает сигарету. Моё далёкое прошлое. Сигареты — по пачке в день, потом — сигары, мягкие доминиканские. В моём окружении всё меньше и меньше тех, кто курит. Просит встать на колени. Встаю, потому что мне так удобно смотреть на улицу — освещённый мост через реку, по которому проезжают редкие машины и одинокие троллейбусы.
Читатель говорит мне о чувствах. О каких чувствах? Могу ли я быть ему верна? Я — верна? Не понимаю вопроса. Женщина никогда не изменяет без причины. Изменить своему бывшему я не могла. Он был слишком хорош для этого. Я осознавала это, несмотря на наши разногласия, мои обиды, его вспышки гнева. Идеальный любовник затмил моё прошлое. Умный, умелый, жёсткий, слышащий, чувствующий, ни разу не переступивший моих границ. Да, не знаком ему был язык нежности, ни разу не поцеловал он меня за последние месяцы. Но я бы ни за что не променяла безумный, бешеный, неистовый секс с ним и чувство, того, что меня нет. Есть лишь единый организм, именуемый Я-Он. Нас так никогда и не было.
Прислоняет мою голову к своей груди. Мне всё равно. Всё сильнее ощущаю разливающееся внутри безразличие. Могу ли я полюбить его? О чём он? Любовь — чувство от Бога или от дьявола, не знаю. Я не могу полюбить просто так за то, что он — хороший добрый человек, не причинивший мне никакого зла. Пожалеть — да, но полюбить? Любовь для меня — яркое и полубезумное чувство, следующее нашествие которого я ожидаю никак не раньше, чем лет через пять. Хотя чувствую, что в последнее время я превращаюсь в ту девчонку, которая легко влюбляется и скачет от одной влюблённости к другой. Не скрываю, разочарован. Что я могу сделать? Даже свободное сердце не может молниеносно избавиться от старых привязанностей и влюбиться в хорошего достойного человека.
Я знаю, мне-то нужен хулиган. Азартный, яростно срывающий плоды жизни, переворачивающий негативные страницы и меня вместе с ними за провинность, кажущуюся мне такой ничтожной. Но не ему. Мой предел уже исчерпан. А хулиган заведёт мотоцикл, не обернувшись, сядет на него, накренившись, лихо войдёт в поворот, и исчезнет навсегда из моей жизни. Но люблю я таких. Нужны мне качели. Спокойная жизнь... что за счастье в её размеренности и предопределённости?
Целует меня. Я не понимаю, что делаю здесь. Уйти — оскорбить. Я так привыкла быть удобной. Значит, удобна до конца.
— Хочешь пойти в душ?
Душ мне не нужен. Тягостное чувство, когда мужчина не может взять и раздеть тебя, или же приказать, и мне приходится раздеваться самой. Или идти в душ, чтобы выйти уже в полотенце. Вопрос о душе я бы причислила к одному из самых идиотских. Неужели женщины приезжают на свидание с маникюром-педикюром-причёской-макияжем, сопровождаемые ароматом любимых духов, позабыв на минутку-другую заскочить в душ?
Но уж лучше душ, чем та безынициативность, которую я вижу. Выхожу спустя полчаса в полотенце — приятно просто постоять под тёплыми струями душа, зная, что никуда не спешу, предстоящее не возбуждает, откровенно скучно, а впереди — целая ночь. Вхожу в спальню. Скидываю полотенце, ложусь, из одежды — только ошейник и кошка в сверкающем ошейнике на каучуковом шнурке. Читатель ложится рядом. Не мой мужчина. На запах своего мужчины я готова идти, как крыса за дудочкой. Ласкает меня, долго, а я жду той жёсткости, о которой спрашивала в переписке. Её нет, краем глаза замечаю флоггер. Хоть так. Но хочется чего-то безумного, пусть даже без флога, просто дикого, когда меня просто трахают, не спрашивая, нравится мне или нет. Нравится. Я люблю в постели быть женщиной. Не только в постели, но и в жизни. Женщиной, которой открывают дверцу автомобиля, дарят цветы и трахают, не спрашивая. Только потому что, я — женщина. Красивая, милая, нежная, с безумной страстью, острым язычком, ненормальными поступками и куриными мозгами.
Наклоняет мою голову, чтобы я сделала минет. Почему так сложно взять и уехать, зачем это моё удобство? Сейчас я — не я, отстраняюсь от себя самой. Наутро уеду и всё забуду. Всё. Вычеркну номер из памяти телефона, удалю переписку, в горячий душ, в баню, сотру его прикосновения с моего тела. Замечает мою отстранённость. Как же, мы культурные, мы так не можем — просто трахнуть. Нам беседа нужна. Молчу. О чём говорить? Готова подписаться под каждым его словом, да, не рабыня, да, Королева. Предлагает уехать. Собирает вещи, провожаю его до дверей номера, уже сорвав ошейник со своей хрупкой шеи и чувствуя раскрывающиеся за спиной крылья и дыхание свободы.
Задерживает свой взгляд на шее, которую совсем недавно украшал его подарок.
— Ты уверена?
Конечно, я уверена и мне хорошо.
Закрываю дверь, облегчённо вздыхаю. Выглядываю, не открывая штор, он сидит в машине, ещё долго. Ждёт, что попрошу вернуться? Выхожу на другой балкон, сажусь на подоконник, вдыхаю прохладу ночи и наблюдаю за проплывающими надо мной драконами, на миг заглатывающими и скрывающими в своей утробе луну и редкие звёзды. Хоть и окраина провинциального города, но города. Звёзды блёклые, никак не складывающиеся в созвездия. Сползаю с подоконника, Читатель уехал. Достаю из сумки другое платье, обтягивающее, трикотажное чёрное мини. Номер оплачен до полудня. Хватаю сумочку, почти бегом спускаюсь по ступенькам, сажусь в машину, завожу мотор, газ в пол, резко срываюсь в темноту ночи. Я знаю, куда ехать. В такие минуты мне нужно быть ближе к моему первому мужчине. Прикоснуться к нему или к тому месту, где я была счастлива с ним. Авантюристка, срываюсь в ночь, мчусь по трассе, освещённой лунными фонарями, отбрасывающими дрожащие тени на гладь водохранилища, мимо тёмного бора, обгоняя редкие машины. Всё дальше и дальше, сворачиваю с трассы. Не помню, как ехать, я была здесь всего три раза.
С некоторыми людьми интуитивная связь длится годами. Пытаешься ее вытравить из своей жизни, обрубить невидимую, такую упругую нить. Безуспешно... (Специально для sexytales.org — секситейлз.орг) Именно такая нить привела меня в то место, где когда-то я была любима и болезненна счастлива. Больше десяти лет я сознательно избегала этого места, а ведь это — всего в пятнадцати километрах от моего родного города. Не помню, куда ехать, где искать нужный мне дом.
Дорога словно паззл складывается перед глазами. Воспоминания нахлынули на меня. На уровне чувств и ощущений. Легчайших прикосновений и дыхания. Прохлада стеблей роз, зеркальная гладкость деревянных поверхностей его машины, смыкающиеся кроны деревьев, укусы снежинок, острых как тончайшие иглы и я, сошедшая с фотографии десятилетней давности в боковом зеркале. Узнаю каждый поворот — кажется мне, что я еду зимой, хотя зимой я была лишь однажды, еще на стройке, когда по шаткой лестнице забиралась под самый потолок посмотреть на будущий зимний сад. Не могу вспомнить, как он выглядел потом, если он был.
Еду медленно, так не привычно для меня. Поворот колеса — и новое воспоминание чуть не выбивает руль из рук. Прошлое и настоящее сбилось в одном мгновении. Но не будущее. Его нет и не будет... с ним. Такое чувство, будто я вторгаюсь на территорию, которая была очень-очень заповедной для меня. Я её не трогала, объезжала и вдруг... въезжаю, без предупреждения.
Долго и безуспешно пытаюсь разыскать нужный мне дом. Один почти похож, он — словно грубая копия с моих воспоминаний. Надеюсь на свою память. Она у меня удивительная — я не помню номера телефонов, имён. Но людей узнаю даже спустя годы. Мне порой становится от этого жутко, и я перестаю доверять ей. Зря... В просвете между домами вижу красную черепицу и маленькую башенку, еду. Мне стыдно. Я чувствую себя воровкой. Впервые в жизни я решила не полюбоваться издалека, а приблизиться вплотную к своим воспоминаниям.
Окна не освещены. Набираю номер, хранящийся в памяти телефона. Может. Понимаю, поздно... Ночь... И мы не виделись так давно.
— Здравствуй! Это я.
— Ты понимаешь?... Уже ночь.
— Понимаю. Мне очень нужно услышать тебя сейчас. Сейчас. В другое время я никогда не побеспокоила бы тебя. Но...
— Ты где?
— Возле твоего дома. Я буду здесь двадцать минут. Пойму, если решишь остаться дома. Просто уеду...
Положила трубку. Выключила двигатель, откинулась на сиденье, закрыла глаза. Что я делаю? Зачем? Прошлого не вернуть. Но сегодня мне нужно, чтобы рядом был тот единственный, которому я когда-то была нужна. Нужна ли?
Я умею ждать, умею уходить тихо, без слезинки, никто и не узнает, что в это мгновение моё сердце разрывается от боли и захлёбывается кровавыми слезами. Я могу даже улыбаться в этот момент. Умею носить маски, делаю это с мастерством, но никто не знает, какая я на самом деле. Я научилась ускользать раньше, чем успеваю надоесть. Я забыла, какая я, но в каждый момент я искренняя, нет, это не значит, что я вывернусь наизнанку в своей откровенности, но я честна в своём выборе. Даже в том, что сейчас я солгу.
Тихий скрип калитки разрезает ночную тишину. Бросаю короткий взгляд — семнадцать минут. Спасибо.
— Прости. Я никогда не приехала бы сюда. Ты мне очень нужен. Сегодня. Не спрашивай, пожалуйста. Всего несколько минут, может, часов. Я не побеспокою тебя больше. Никогда. Обещаю.
Я ворую его и везу, не помня дороги. Прошу помочь, подсказать. Едем сквозь ночь, звёзды, сворачиваем на узкую дорожку. Темнота и лес обступают с обеих сторон. Давно не ездила по таким заброшенным лесным дорожкам. Выезжаем на поляну. Моя сентиментальность. Мы нередко занимались сексом на природе, иногда на этом самом месте. Выключаю двигатель, смотрю на него. Прошло десять лет, а он так и остался самым родным для меня человеком. Хотя что-то изменилось в нём. Стал старше, но глаза — всё те же, а ещё руки, когда-то открывающие мои самые чувствительные места. Обнимаю его и прижимаюсь. Сильно и тесно до слёз. Самые близкие люди не становятся дальше, несмотря на расстояния, чужие семьи и годы, прожитые порознь. Они остаются самыми близкими и родными. Родные люди живут врозь, чужие — вместе. И с этим не разобраться, не смириться, с этим можно только жить. Я так и сижу, тесно прижавшись к нему, и слёзы катятся из моих глаз. Он не отпускает меня, опустил подбородок на мою макушку и гладит мою спину твёрдыми уверенными пальцами. В это мгновение мне не нужны игры в рабыню и Королеву. Это — тот человек, с которым все игры исчезают. В это мгновение я — рабыня, но только для него, одного. И Королева некоронованная — тоже.
Он гладит меня по голове, так меня гладил только мой папа, а ещё — он, перебирает мои волосы, я забираюсь рукой под его рубашку, хочу почувствовать его ближе, раствориться своей кожей в его коже, стать единой плотью. Вдыхаю запах, роднее которого почти ничего не может быть, кажется, мои пальцы помнят его волосы на ощупь. Отстраняет меня от своей груди, впивается поцелуем. Наши языки скрещиваются. Непослушными дрожащими пальцами расстёгиваю пуговицы на рубашке, стягиваю её с плеч, скольжу языком вдоль ключиц к соску. Он отодвигает и откидывает сиденье вниз, я перебираюсь к нему и сажусь сверху. Бельё я так и не надела. Не люблю, когда страсти мешает что-то. Он обхватывает меня за бёдра. Я начинаю двигаться в нашем ритме, словно и не прошло стольких лет, прожитых порознь.
Постепенно светает. То, что было ночью, лишается пьянящей романтики. Мне хорошо, но нет ощущения связи времён, скольжения между ними, когда прошлое и настоящее схлестнулось в одном мгновении. Прошлое, ворвавшись на миг в настоящее, так и не стало им. Насмешка времени, изогнувшись, затронув, схлестнув двух ушедших людей, продолжила свой путь.
Подвезла его к его дому. Поцеловала напоследок. И его руку. Когда я научилась целовать руки своим мужчинам?
— Благодарю... За то, что оказался рядом, когда был нужен больше всего... За то, что всегда был в моей жизни, мой Учитель. Я не потревожу тебя. Обещаю. И... прости меня.
Он обнимает меня долго и крепко. Понимаю, что это — всё. Выходит, осторожно прикрыв дверцу. Провожаю взглядом, закрываю глаза, выдавливаю набежавшие слезинки, завожу мотор и тихонько уезжаю. Возвращаюсь в совершенно чужой номер. Недоумеваю, как это вообще могло случиться со мной. Собираю вещи. Поднимаю ошейник. Оставить в гостинице? Для насмешек? Не для меня.
Несколько дней спустя... Ошейник. Чёрный с серебром. Возможность вернуться. Не для меня. Не мой мужчина, не мой партнёр. Беру его в руки... в последний раз. Открываю заслонку печи и швыряю рядом с только что брошенным поленом. Оно пощёлкивает, выстреливает пляшущими искрами. Заворожённо смотрю на ошейник. Он выгибается, занимаясь в последнем танце смерти. Выгибается, как змея, и замирает в безмолвном напряжении, пока его края не начинают обугливаться. Живой. Умирающий. Сражающийся со смертью. Сдающийся более сильному противнику — огню. Краска пузырится и превращается в чёрные спёкшиеся комочки. Не в силах больше смотреть на это, иду в парилку. Возвращаюсь несколькими минутами позже. Открываю печь — выгнувшийся обуглившийся скелет, уже мёртвый, закончивший свою пляску смерти. Возможность вернуться и моя очередная победа. Победа ли? Победа может обернуться поражением, а свобода — жесточайшей привязанностью. Бывает по-разному...

Поделиться в: