Пожилой седовласый человек с пронзительным взглядом синих глаз смотрел в окно поезда на проносящийся мимо пейзаж. Немного поодаль от него стояла молодая пара — рыжеволосая девушка и долговязый молодой человек.
— Саш, посмотри, какая красота! И тихо, наверное... — заметила девушка.
— Да, вы правы, — отозвался на её слова старик. — Даже в войну здесь было тихо.
— А вы воевали в этих местах? — спросил парень.
— Да... Но памятны они мне не только этим, — улыбнулся фронтовик. — Здесь я встретил свою любовь... Мою Машу...
Майор, заложив руки за спину, прохаживался по землянке. Хмурое уставшее лицо было сосредоточенным. Лейтенант Дунаев стоял молча, все мысли должны были вертеться вокруг задания, но почему-то думалось о всякой ерунде. В дверь постучали.
— Да, да, — отозвался майор.
Вошла девушка.
— Товарищ майор, рядовая Анненкова по вашему приказанию прибыла, — чётко отрапортовала она.
Дунаев успел заметить маленькую фигурку с длиннющей тёмной косой, болтавшейся ниже пояса.
— Хорошо, Мария, хорошо, — ответил майор. — Вот, познакомься, это лейтенант Дунаев... Александр Максимович... Его ты должна будешь проводить до Зыковки...
— Здравия же... — начала девушка по-военному.
Но Дунаев её остановил:
— Очень приятно, Мария, — он протянул ей руку.
Её крошечная ладошка, утонула в его большой пятерне. Бесформенная фуфайка, мешком висевшая на ней, большие сапоги, как и брюки не по росту, были девушке явно велики. Вообще всем своим обликом она вызывала печальную улыбку. Огромные тёмные глаза в опушке густых изогнутых ресниц внимательно уставились на лейтенанта.
— Значит вы местная? — зачем-то уточнил он, хотя уже получил всю информацию от майора.
— Да... вернее, я жила здесь у бабушки, когда война началась. А сама я из Ленинграда, — улыбнулась она.
У неё был приятный тихий голос.
— Вот как, — он тоже улыбнулся, — и я из Ленинграда.
— Ну, значит, земляки, — подытожил майор. — Вот, что Мария, проведёшь по самым глухим тропам.
— А потом мне оставаться с товарищем лейтенантом? — серьёзно спросила девушка.
— Нет, потом ты должна вернуться в отряд, — отвечал майор. — Выходите завтра, в пять ноль-ноль. А пока можешь идти.
Когда она вышла, майор, вздохнул и, присев на стул, сказал:
— Ты, Александр, не смотри на её возраст. Сейчас время такое, что и дети воюют... Она прекрасно знает эти места. И в разведке не первый день. Так что не сомневайся...
— Она давно в отряде? — спросил лейтенант.
— Два года... Приехала к бабушке на каникулы и... война... её нельзя было в деревне оставлять...
— В каком смысле? — не понял Дунаев.
— Хм, — усмехнулся майор, — в каком смысле? А ты глаза её видел? С такими глазами и личиком... опасно девушке среди фрицев... Впрочем, каждую неделю по заданию и в город и в деревни ходит...
Майор опять прошёлся, потом, оперевшись о стол кулаками, сказал:
— И воюет она наравне с мужиками, а ведь шестнадцать только два месяца назад исполнилось... У меня дочка такая же...
При упоминании о дочке в глазах майора промелькнула печаль. Александр знал, что семья командира пропала без вести.
— Ну, всё... ступай, лейтенант, — майор протянул ему руку, — и... побереги девчонку, — попросил он, хлопнув Дунаева по плечу.
Ещё до рассвета Дунаев вышел на воздух. Закурил. Стоял самый конец лета, и уже золото мелькало в прядях берёз. Однако летнее тепло ещё не сменилось осенней сыростью. Задание Дунаева было, что называется «в один конец». После этой операции он либо внедрялся к немцам, либо... оставалось погибнуть. О нём, как о секретном агенте знал самый узкий круг людей.
— Товарищ лейтенант, — он услышал позади себя тихий голос девушки.
— А, Мария... Ээ, так... Легенду помните? — как-то неуверенно спросил он, загасив сигарету.
— Конечно, — её глаза блеснули, выдавая лёгкую обиду на его вопрос, — мы брат с сестрой, идём из города, менять вещи на продукты...
— Да, правильно, — кивнул он, — и вот ещё что... На людях я буду звать вас Машей, а вы меня Сашей.
Он вдруг усмехнулся. «Надо же! Маша и Саша! Нарочно не придумаешь!»
— А... — она смущённо отвела глаза, — а так мне звать вас Александр Максимович?
— Эээ, — он пригладил волосы, её вопрос оказался для него неожиданным. — Ну, зачем же так официально? Всегда зовите просто... Сашей.
На её личике заиграла весёлая совсем детская улыбка. Сегодня, в простом синем платье, с голубой ленточкой в косе и шёлковой белой косынке, повязанной на головке, она была обычной совсем юной девушкой. Впрочем, её глаза, внимательные и настороженные, словно опасающиеся чего-то, смотрели не по-детски. В её взгляде не было беспечности. И ещё. Подростки отличаются нескладностью, угловатостью форм. Мария же была прелестна. В ней сквозило то особое очарование, которое бывает у маленького хрупкого подснежника, ранней весной пробившегося сквозь снег. Тонкая, как статуэтка, фигурка, вчера спрятанная под уродливой фуфайкой, сегодня, в этом незатейливом платьице, обрела свои истинные женственные очертания. Только теперь Александр полностью осознал, что имел в виду майор, сказав, почему девушка оказалась в отряде.
— Да... в деревне ей явная погибель, — решил Дунаев.
— А почему вы в сапогах? — вдруг заметил он.
— Я взяла туфли, — она показала на узелок, который держала в руках, — потом переобуюсь... А пока... мы идём к болоту.
Они двинулись. Мария шла впереди. Дунаеву было неловко, что он тащится вслед за девчонкой, но ничего не попишешь — она была проводником. Шли молча. Мария легко, почти не касаясь земли, продвигалась вперёд. Александр, не привыкший к лесу, едва поспевал за ней. Его поразило, что шаги девушки были бесшумны, а сам он то и дело хрустел ломавшимися под ногами ветками.
Неожиданно впереди выросло болото.
— Пришли, — заметила Мария. — Сейчас надо слеги вырубить, и можно идти.
— Рубить не будем, — улыбнулся Дунаев, глядя ей в лицо. — Топора нет и шумно. Мы ножичком чикнем.
Он срезал две жердины такой длины, как показала девушка.
— Идите строго по моим следам, — предупредила она. — Здесь тропка узкая. Чуть в строну, и ухнете. А я вас, пожалуй, не вытащу.
Она вдруг окинула его насмешливым взглядом. Лейтенант был очень высоким, широкоплечим молодым человеком лет двадцати шести. Простое лицо с узким прямым носом, чёрные коротко остриженные, торчащие ёршиком, жесткие волосы, тёмно-синие глаза с прищуром.
— Что? — его немного смутил её взгляд. — Прикидываете, сможете ли меня вытащить? — усмехнулся он.
— Нет, — Мария вдруг опустила глаза, её щёчки порозовели.
Не говоря больше ни слова, она смело шагнула в болото. Лейтенант послушно поспешил за ней. И опять девчонка будто плыла по зелёной, с небольшими лужицами поверхности. Маленькие ножки в больших неудобных сапогах почти совсем не проваливались в жижу. А Дунаев проседал едва ли не до конца голенищ. Заметив, что он стал отставать, Мария пошла медленнее. И вдруг лейтенант поймал себя на том, что любуется ею. Да, грубые кирзаки, простое ситцевое платьишко... Но девушке не нужны были лишние «прекрасы», её очарование буквально выпирало, сквозило из её облика, выплёскиваясь на всякого, кто смотрел на неё.
Лейтенант остановился, вытирая взмокший лоб.
— Устали? — Мария опять посмотрела на него как-то испытующе, словно оценивала.
Он встретился глазами с её взглядом и переступил на месте. Сначала сам не понял, что произошло. Нога попала в сторону от тропы и Дунаев, взмахнув руками, стал оседать в болото. Мария кинулась к нему, но он окриком остановил её.
— Стойте, рядовая Анненкова! Стойте, где стоите!
Он уже был по пояс в трясине.
— Да не стану я вас слушать! — вдруг закричала она и решительно приблизилась, чуть склонившись, протянула ему слегу.
Схватившись за конец, лейтенант попытался подтянуться, но лишь подтягивал к себе девушку. Маленькая и тоненькая она не могла вытащить его.
— Мария, вам... придётся оставить меня здесь и...
— Не говорите глупостей! — тёмные глаза раздражённо сверкнули, тонкие красивые брови нахмурились. — Не шевелитесь!
Она стояла перед ним, закусив губу. И вдруг сказала:
— Сейчас я протяну вам слегу, держитесь и ползите очень тихо.
Мария вдруг упала на живот и придвинула ему конец слеги. Мучительно и долго она тащила его. Когда, наконец, он освободился от тисков трясины, Мария, как и он сам, была перепачкана зеленовато-серой жижей.
— Ну, вот... из-за меня вы вся мокрая и в грязи, — смущённо улыбнулся он.
— Ничего, — её губки растянулись в ответной улыбке, — здесь озерцо неподалёку. Отмою грязь.
Она немного отряхнула подол и вдруг расхохоталась.
— Чему вы смеётесь? — растерянно смотрел на неё лейтенант.
— У вас зелёные усы! — заливаясь, объяснила девушка.
— Усы? — он, казалось, совсем не понимал её.
— Да от грязи же!
Она приподнялась на цыпочки, подняла руку до его лица. Тонкий пальчик скользнул у него под носом.
— Вот, видите? Видите, как нарисовано?
Александр прыснул. Её смех заразил его. Она так просто и открыто заливалась колокольчиком, стоя перед ним, глядя на него снизу вверх, что невозможно было не рассмеяться в ответ. Он тоже захохотал. Они смеялись, как будто вокруг не было этого болота, не было войны, и никуда не надо было спешить.
— Пора идти, — наконец, посерьёзнел Дунаев.
Болото кончилось, прошли пролесок. Впереди светлел берег озера. Тишина. Только птицы... И нет им дела до людей, до того, что творится в мире. Лейтенант стоял с закрытыми глазами, втягивая густой сосновый воздух. Открыл глаза, встревоженно огляделся. Девушки нигде не было.
— Мария, — тихо позвал он.
Ни звука в ответ.
— Мария, — чуть громче повторил Дунаев и стал осматриваться.
Почти у самого берега в кустах заметил лёгкое движение. Рука потянулась к пистолету. Бесшумно подошёл, держа оружие наготове, таясь, посмотрел сквозь ветки. От увиденного на мгновение зажмурился. Там стояла Мария. Он видел её со спины. Сахарно-белое, нежное, воздушное тело девушки, до колен погруженное в воду, наслаждалось солнцем, воздухом, ласками озера. Тонкие руки, словно два крыла, порхали, оглаживая гибкую, тонюсенькую талию, ослепительные плавные изгибы бёдер и попки. Вдруг девушка повернулась, и Дунаева огнём полоснуло изнутри, застучало в висках, заныло, запульсировало внизу. Захотелось броситься к ней, прижать к себе, уткнуться лицом в молочную чистоту упругой вздрагивающей груди, прикоснуться к ямочке на животике и познать сокровенную тайну. А ещё захотелось укрыть её от всего мира, заслонить от крови, от смерти, которая гуляла вокруг. Женщина и война... Они не могут, не должны быть вместе! Эта красота, беззащитная, трогательная, нежная, как первоцвет, создана для любви и жизни!

Дунаев, не выпуская пистолета, тыльной стороной кисти смахнул со лба набежавший пот. Кашлянул и позвал опять:
— Мария!
— Ой, сюда нельзя... Я купаюсь, — отозвался испуганный голос девушки.
— Да, да, конечно... Не беспокойтесь, я вас не вижу. Просто постою здесь... на всякий случай, — сказал лейтенант.
И он действительно отвернулся, стал смотреть в сторону леса. Но она почти сразу вышла. Теперь на ней было светлое в цветочек платье и обычные, без каблука туфли с ремешком. Он заметил, что они наполовину меньшего размера, чем сапоги. Поймав его взгляд на обувь, она смутилась и объяснила:
— У меня тридцать первый... Сапог таких нет... А я привыкла, — улыбнулась весело, — ноге просторно.
Немного помолчав, опять сказала:
— А вы тоже идите... искупайтесь... Только, жаль, одежды у вас нет...
— Да, сейчас... Одежда — пустяки. В мокрой побуду, — улыбнулся он и скрылся в кустах.
— Подождите! — ручка Марии просунулась сквозь ветки. — Давайте мне пистолет. Я тоже покараулю вас.
Дунаев протянул ей оружие, осторожно вложил рукоятку в ладошку. Тонкие пальчики ловко охватили её. На мгновение он задержал их в своей руке.
Смеркалось. Начался сильный дождь. Они укрылись в полуразрушенном сарае. Недалеко была деревня. Но соваться туда было очень опасно. Поэтому Дунаев решил переждать дождь здесь и на рассвете двинуться дальше.
Мария отжала намокший подол, распуская косу, смешно тряхнула мокрой головкой.
— Надо же, — усмехнулся лейтенант, — мы с вами второй раз за день попадаем в мокрую историю.
— Ага, у нас мокрый день, — засмеялась она.
И вдруг резко замолчала, словно смутилась чего-то. Лейтенант тоже молчал, как-будто какой-то ступор нашёл, даже жарко стало. А Мария дрожала от холода. Заметив это, он снял пиджак и набросил ей на плечики. Она удивлённо вскинула на него глаза, будто спрашивая — «Зачем?».
— Вам холодно... пиджак почти сухой... сейчас согреетесь, — почему-то охрипшим голосом сказал он.
— Спасибо... А вы как же? — она опустила глаза.
Было темно, и только всполохи молнии время от времени освещали пространство сарая через щели в стенах. Но Дунаев почему-то почувствовал, что она краснеет. Он не мог понять, откуда взялось это чувство. Но Александр словно бы видел, как яркая пунцовость заливает нежные щёчки. И вдруг девушка всхлипнула.
— Мария, вы плачете? — удивлённо и растерянно спросил он, теряясь в догадках.
— Нет... То есть... да...
— Не надо! Скоро всё кончится, и вы... вернётесь в отряд... — стал уговаривать он, понимая, что говорит что-то совсем не то и не так.
— В отряд... — упавшим голосом повторила она.
И вдруг он увидел, как лихорадочно блестят её глаза. Не печаль, не тоска читались в них. Решимость! Как перед последним шагом в пропасть. И она неожиданно заговорила как-то сбивчиво, словно сама с собой, словно торопилась, опасаясь, что не сможет сказать:
— Я хочу вас попросить... это ужасно... Я понимаю, что вы обо мне подумаете... Ну, и пусть! Я не хочу, чтобы первым был кто-то из этих тварей... А вы... вы ведь сможете?
— Мария, вы о чём? — лейтенант уставился на неё изумлённым взглядом.
— Не понимаете?! — вдруг воскликнула она. — Да разве вы можете понять?!..
Она усмехнулась. Зло, почти яростно. И заговорила снова.
— Вы знаете, как я оказалась в отряде? Майор вам, конечно, ничего не сказал... Когда фрицы вошли в деревню... У нас остановился один офицер... Я ходила в грязной одежде, замотанная в платок... Но, видимо, ему было всё равно... Он... он схватил меня и... хотел... Я вырывалась, но... Бабуля подоспела и... Она зарубила его топором...
— Маша! Не надо! — Дунаев шагнул к ней и встряхнул за плечи.
— Надо! Я так хочу! — горящие глаза впились в его лицо. — Он... не успел сделать это... Мы ушли в отряд... Бабуля вскоре умерла... А я... каждый раз, как оказываюсь среди них, я чувствую на себе его руки... Он... он... Словно я тварь последняя! Понимаете?! И я... знаю, что могу рано или поздно оказаться в их руках. Я не хочу... чтобы... впервые у меня произошло так... Не хочу! И я прошу вас... Ну, чего вам стоит?!
— Маша! Да что вы такое говорите?! — Дунаев просто ошалел от её слов.
— Хн, — она презрительно посмотрела на него, — считаете меня гадкой женщиной? Пусть так, — она обречённо манула рукой. — Я понимаю, что не нравлюсь вам... Но... вы же мужчина! Для вас это ничего, ровным счётом ничего не будет значить! Ведь мы не увидимся больше... и нам не будет стыдно смотреть друг другу в глаза... Вы забудете меня...
— Маша! Дурочка ты этакая! — Дунаев подошёл и прижал её к себе, стал гладить по головке, как ребёнка. — Да ведь ты потом пожалеешь! Вот встретишь парня, полюбишь и сразу пожалеешь! Ты же маленькая совсем, не любила ещё! Когда полюбишь, будешь вспоминать эту минуту, как самую страшную, — он усмехнулся, — а меня будешь поминать лихом. И я буду икать всю оставшуюся жизнь, — пошутил, чтобы успокоить её.
Она вдруг подняла заплаканное личико и посмотрела ему в глаза.
— Я не полюблю... — упавшим голосом произнесла тихо-тихо.
— Маша? — держа в ладонях её личико, Дунаев смотрел в огромные глаза.
И только сейчас до него дошёл истинный смысл происходящего.
— Маша... — повторил он, не отрываясь от её глаз.
Она молчала и не отводила взгляд. Только худенькие плечи чуть заметно дрожали.
— Машенька... — прошептал Александр и осторожно коснулся губами её маленького ротика. — Я люблю тебя... — выдохнул он и стал осыпать поцелуями мокрое от слёз лицо девушки.
Привстав на носочки, она потянулась к нему, сильнее задрожав от этой первой нежности. Алые горячие губки чуть приоткрылись, впервые в жизни пропуская кого-то внутрь ротика. Голова кружилась, ножки подкашивались. Но его руки крепко удерживали её, не давая упасть. И вдруг он вообще поднял её на руки, прилагая усилие, оторвался от трепещущих губок.
— Машенька, я люблю тебя! Ты должна знать это... — сказал, глядя в лучистые глаза. — Что бы не случилось... Я вернусь! Слышишь? И помни, мы муж и жена! С этой минуты... А когда я вернусь, мы сразу поженимся.
Она молчала, только смотрела на него распахнутым взглядом, доверчиво, притягивающее, заставляя забыть обо всём на свете. Он опустил её на сено, сваленное в углу. Тонкие пальчики забегали по пуговицам застёжки платья.
— Можно я сам? — прошептал он.
Она молча позволила. Он раздел её и скинул свою рубашку. На мгновение она опустила голову и вдруг сразу обвила его шею гибкими, как тростник, руками, робко прижалась к нему горячим дрожащим телом. Его губы упали на её плечо. Одно, потом второе, скользнули ниже к вскипающим упругим холмикам с заострившимися вершинками. Руки поглаживали спинку, сходясь на талии. Он захмелел от запаха её волос и нежной, почти прозрачной кожи.
Уткнул лицо в ложбинку на груди, с волнением ощутил, как там, под молочной чистотой бьётся, трепещет, словно крошечная птичка, её сердце. Всё быстрее, быстрее, как-будто хочет выскочить, вырваться из плена, тоже упасть ему в руки. И вот уже он целует эту пульсирующую точку, под которой бьётся её жизнь. Осторожно, как самое дорогое сокровище, целует вершинки нежных холмиков. Нежно втягивает их губами, медленно скользит языком по набухающим орешкам, наслаждаясь юной нетронутой сладостью. Девушка выгибается в его руках, протяжно стонет. Её пальчики ерошат его волосы, беспорядочно скользя по ним.

Вдруг он укладывает её и начинает ласкать губами животик с той аккуратной нежной ямочкой, которая так поразила его у озера. Он щекочет его языком, носом, вжимается лицом в восхитительную пуховую белизну. Точёные руки то взлетают вверх и в каком-то нетерпении комкают сено, то опускаются ему на голову. Девушка стонет всё громче. Её глаза то широко раскрыты и смотрят на него полубезумным взором, то закрыты совсем. Щёчки пылают румянцем стыда и страсти. На ярких губах, чуть припухших от его поцелуев, блуждает манящая бесстыдно-прекрасная улыбка.
— Сашенька... милый... — шепчет Мария, растворяясь в его ласках.
Дунаев наслаждается прекрасным телом девушки, хочет до конца вкусить его нежность и чистоту, впитать её в себя, чтобы навсегда унести с собой это счастье. (Специально для sexytales.org — секситейлз.орг) Она подчиняется ему, не желая сопротивляться. Нет ничего, только их чувства, только их любовь... Каждая точечка нетронутой белизны не осталась без внимания его губ. От крошечных пальчиков на точёных ножках, до мягких мочек маленьких ушей.
И вдруг его лицо опускается ей между бёдер. Огромные глаза испуганно трепещут ресницами, с изумлением смотрят на него. Он отвечает улыбкой и нежно проводит кончиками пальцев по коротеньким тёмным завиткам. Девушка протяжно стонет, выгибается и разводит ножки. Её ответная, чуть смущённая улыбка, будто говорит: «Милый, я вся твоя, до самого донышка, до самого потаённого моего уголочка. Всё, всё во мне принадлежит тебе!». И он берёт губами её нетронутое сокровище. Целует этот чистый нераскрытый бутон, слегка раздвигает языком уже влажные лепестки, скользит между ними, охватывает губами набухшую бусинку, осторожно играет с ней, наслаждаясь истекающим нектаром. Цветок горит, от пылающего внутри пламени, изнывает от нежных терзаний.
Вдруг удар молнии освещает сарай, всё сотрясается от небесных взрывов. Мария кричит, её грудь тяжело вздымается, талия выгибается красивой дугой, конвульсия проходит по восхитительным формам. Цветок выплёскивает мёд. Собрав губами её нектар, Александр вновь целует маленький ротик. И она опять пропускает его внутрь. Теперь уже не боится, а с наслаждением впитывает с губ любимого свой мёд.
— Я люблю тебя... — хриплым голосом шепчет Александр.
— Сашенька... — выдыхает она и окутывает его сиянием своих глаз.
Дунаев чувствует, что уже не в силах противостоять этим чарам, он не может дольше ждать, хочет полностью овладеет сокровищем. И он тихо входит между лепестками. Упирается в хрупкую преграду, качается вперёд и срывает печать. Кровь окрашивает горящий цветок.
Мария закричала, из глаз покатились слёзы, но губы загорелись улыбкой счастья. На мгновение замерев, Александр стал двигаться дальше. Удерживая руками упругие половинки попки, он заскользил всё быстрее и настойчивее, до упора вминаясь в горячее узкое лоно. Оно охватывало, сжимало его так, что, казалось, всё тело пронзают молнии.
— Ммм-ааа, — стонала Мария, её головка металась из стороны в сторону, в шёлковых прядях кос запутывались соломинки.
Маленькие пальчики, словно ища опоры, впились в раскрасневшиеся вершинки груди. А её глаза, нереально огромные, блестящие, смотрели на Александра, проникая в любимого своим светом. И он, сам не слыша собственных криков, двигался навстречу этому завораживающему сиянию, ввинчивался в багровый первоцвет.
И вдруг, будто пронзённый ударившей молнией, в последнем порыве рванул безвольные ножки на себя, ещё сильнее срастаясь с любимой. Забился, ударяя горячей лавой в узкое пространство. Мария закричала и, выгибаясь, прижалась к его бёдрам. Когда всё было кончено, он нежно поцеловал рубиновые губки, провёл её ладошкой по своей щеке. А потом взял носовой платок и вытер ей между ножками.
— Девочка моя, — прошептал тихо, склоняясь к её ушку, прижал к себе. — Поспи, поспи, родная... Скоро рассвет...
— Я не устала, — улыбнувшись, она чуть приподнялась на локте и посмотрела на него, словно изучая его черты.
И вдруг смутилась чего-то, закрыла лицо ладошками.
— Ты чего, Машка моя? — улыбнулся он.
— Я... скажи ты... не думаешь обо мне плохо? — неожиданно спросила она.
— Конечно не думаю! — Александр смотрел ей прямо в глаза. — Ты самая чистая, самая нежная, самая красивая на свете! Ты моя жена. Я люблю тебя, Машенька!
Её губы опустились ему на глаза.
— Товарищ лейтенант, — прошептала Мария, — и я люблю вас... Ваши синие глаза... всё-всё, что у вас есть... каждую клеточку...
Она легла, прижавшись к его плечу, позволила крепче обнять себя и уже сонно прошептала:
— Я буду тебя ждать... только ты недолго... Ладно?
— Ладно, маленькая... Я быстро... — отвечал Дунаев охрипшим голосом.
Он тоже провалился в сон. Проснулся от её поцелуев. Мария нежно целовала его живот.
— Машка, — выдохнул он с улыбкой, — что ты со мной делаешь?
— Я просто хочу... ну, вот как ты со мной... — смутилась она. — Можно? — взмахнув ресницами, уставилась на него своими глазищами.
— Можно, можно, Машенька, тебе вообще всё можно, — расплываясь в блаженной улыбке, раскинулся он.
Когда её ладошка легла на его уже напрягшуюся плоть, он застонал. Изящные пальчики осторожно, едва касаясь, охватили стержень, словно это была величайшая драгоценность.
— Маш, — прохрипел Дунаев с глупой улыбкой, — сожми его посильнее, не бойся... и подвигай ручкой.
Она послушалась его, от усердия высунула кончик языка, облизала губки. Воспаряя от её нежных прикосновений, Александр улыбнулся. Личико Маши было такое забавное, что захотелось прижать её к себе и зарыться лицом в пушистые косы. Но сейчас все его чувства сосредоточились только там, внизу, под её неумелыми, но такими ласковыми ручками.
И вдруг тёплые пухленькие губки опустились на стержень, запорхали вверх-вниз по всей его длине, язычок заскользил по вздувшимся венам, ласково погладил кисеты. А потом она всосала головку.
— Машенька, возьми его поглубже, — почти простонал Александр.
И опять она исполнила его желание. Стала насаживаться ротиком на уже нетерпящую плоть.
Ощутив, что очень скоро настанет предел, Александр схватил Марию, страстно поцеловал в яркие припухшие губки, ворвался языком в ротик. Завёл руку между её ножками. Там всё было мокрым, пунцовая раковина плавилась от жара. Окунув пальцы в нектар, он провёл ими по её губам и вновь поцеловал любимую. Она извивалась в его объятьях и стонала, вращая попочкой.
Наклонив Марию вперёд, обнимая тонкую талию, Дунаев мягко вошёл в неё сзади. Сразу задвигался в очень быстром темпе. И уже вскоре излился очередным горячим потом. Исступлённая Мария лежала в его объятьях.
До рассвета оставалось совсем немного. Но они ещё успели заснуть. Дунаев привычно проснулся вовремя. Несколько минут любовался личиком спящей Маши. Такое спокойное, по-детски нежное и беспечное. И так не хотелось её будить. Однако он нежно коснулся губами розовой щёчки.
— Машенька, — прошептал на ушко, — девочка, нам пора.
— Уже? — ясный взгляд упал на его лицо, излил тепло в его глаза.
— Нам надо спешить, — улыбнулся он и добавил: — Жаль, что тебе негде помыться...
— Я не хочу, — покраснела она. — Я унесу с собой твой запах.
Они быстро оделись, Мария заплела косу.
— Держи, — Александр протянул ей яблоко.
— Давай разделим, — Мария, улыбаясь, смотрела на него.
— Я не хочу, — тоже улыбнулся он, — не люблю яблоки...
До места, где они должны были расстаться дошли за несколько минут. Дунаев прижал к себе Марию.
— Машка моя... — прошептал, целуя волосы, — обещай, что дождёшься меня! Слышишь?
— Конечно! — тёмные глаза выпустили прятавшиеся где-то слёзы. — Только ты поскорее! Ага?
— Непременно! — он улыбнулся, погладил её щеку. — Не плачь, маленькая! И вот ещё что... Не ходи, как сумасшедшая по болоту, — пошутил он с серьёзным лицом. — Береги себя... И запомни мой адрес в Ленинграде.
Он назвал ей свой довоенный адрес.
Потом стал торопливо осыпать поцелуями личико, осушил её слёзы и приник к полураскрытым губкам. Она повисла у него на шее. Он почти силой оторвался от сладких губ.
— Иди, иди первая, — чуть оттолкнул её.
— Нет, лучше ты, — умоляя глазами, ответила она.
— Это приказ, Мария. Ступай!
Когда маленькая фигурка Марии скрылась в лесу, Дунаев пошёл в Зыковку.
На перроне было шумно. Высокий юноша с рыжеволосой подругой оглядывались по сторонам.
— Смотри, наш попутчик... Ничего себе! — удивилась девушка.
Мимо них прошёл тот самый высокий седовласый старик. Но теперь он был в военной форме. Три больших звезды генерала-полковника сияли на погонах, а на груди скромно поблёскивала звезда Героя СССР. Под руку он держал красивую стройную дама. Её тёмные волосы, слегка тронутые сединой, были уложены в высокую причёску. Женщина что-то говорила генералу, тот улыбался, согласно кивал головой и время от времени повторял:
— Хорошо, Маша, хорошо... Не волнуйся... всё сделаем... Мы успеем.

Поделиться в: