Глава 3. МОНАСТЫРЬ Неделю спустя — почти все это время я провела в по-стели с высокой температурой — я оказалась в монасты-ре. Все, что произошло со мной в доме дяди-извращенца, осталось в моей памяти как дурной сон. Новая обстановка заставила меня очень скоро забыть это кошмарное собы-тие. Мои родители старались никогда не вспоминать о дя-де Герарде. Спустя год я узнала, что мой мучитель умер, а Вилем переехал в другой город и поступил в универси-тет.
Итак, я жила теперь на попечении внимательных и до-брых монахинь. Это был обычный женский монастырь. Мы жили в общежитии и заводили массу интересных зна-комств. Со мной подружилась высокая и стройная девоч-ка, которую можно было сравнить лишь со знаменитой натурщицей Рубенса Элен Фурмент. Ее звали Генриет-той.
Ее красивый рот был такой соблазнительный, такой свежий, а губы такими красными, что было трудно удер-жаться от соблазна куснуть их, как зрелую клубнику. Очень скоро меня начал преследовать образ этих цвету-щих губ. Мне хотелось впиться в них и целовать, цело-вать...
Генриетта была моей соседкой по комнате в общежитии, и вскоре мы без всякого стеснения стали наносить взаимные визиты в кровать. Это было принято среди уче-ниц. Когда в девять часов дежурная монахиня уходила к себе подремать, повсюду слышались страстный шепот и шуршание ночных рубашек.
Девочки разделялись на пары, и невесты шмыгали под одеяла своих партнерш, которые брали на себя роль мужа.
Когда я впервые попала в кровать Генриетты, она неж-но обняла меня и спросила, знаю ли я, как делают лю-бовь. Я гордо рассказала ей о всех моих приключениях.
Когда я поведала ей, что мне довелось пережить в доме дяди, Генриетта была глубоко тронута. Она прижала меня к груди и поцеловала в губы. Этот поцелуй был неописуе-мо сладок, и я никогда его не забуду. Так мы стали посто-янной любовной парой. Мы едва могли дождаться отбоя, чтобы поскорее встретиться в кровати.
Она сразу брала меня в свои объятия и начинала страст-но целовать. Наши тела плотно прижимались друг к дру-гу. Генриетта была намного опытнее, и она доказывала это каждым своим прикосновением. Прошли долгие-дол-гие годы, пока я наконец не нашла единственного мужчи-ну, который смог, хотя и отдаленно, дать мне то, что Ген-риетта давала без особых усилий. Это были бесконечно сладкие часы...
Запомнились ее нежные руки, неутомимые губы, но больше всего — язык. Генриетта целовала мою шею, грудь, живот, наконец, уткнувшись головой между моих ног, она пускала в ход язык. О, какое это было блаженст-во! Ее язык проникал в меня так глубоко, так сладко...
Я лежала, вне себя от восторга, и едва способна была сдержать страстные стоны. Я платила ей тем же, и хотя поначалу не очень верила в свои способности, но вскоре убедилась, что могу быть таким же искусным любовни-ком, как и она.
Генриетта была девственница, как и я, но мы обе делали все, чтобы изменить свой статус без помощи мужчин. Наконец мы решили, что созрели для встреч с мужчинами. У Генриетты был кое-какой опыт: ее раза два или три пытались изнасиловать подростки-сверстники, но делали это неумело...
По ночам мы рассказывали друг другу свои любовные истории, давая волю безудержной фантазии.
 — Слушай, Гретти, — так обычно начинала Генриетта. Дальше следовал не очень скромный рассказ о ее голо-вокружительных приключениях с красавцем офицером или молодым священником. Моя подруга была очень ре-лигиозна и серьезно считала, что интимные связи ей свя-щенником не могут быть грехом.
 — Я была в школе, и мы много нового узнали. Жаль, что ты не была на этих занятиях. Для непосвященных эти слова почти ничего не значили, но мы использовали их как пароль. Эта фраза была приглашением к разговору на любимую тему.
Как рассказчица я не шла ни в какое сравнение с Ген-риеттой. Она была неутомимой выдумщицей. Школа, о которой она так увлеченно говорила, существовала толь-ко в ее воображении, но сколько необычных школьных историй придумала Генриетта!
 — Учитель, ну, этот Дюбуа, был снова ужасно любе-зен, — начинала она, распаляясь от игры фантазии. — Ты знаешь, какой он красивый, какой сильный мужчина? Хотя он смотрит свысока на нас, девочек, само его при-сутствие всех приводит в трепет. А сегодня была моя оче-редь в классе. Я должна была сесть к нему на колени, прямо на стержень... О, Гретти, это был верх блаженства. Ты, наверное, хочешь знать все подробности?
И в который уже раз я выслушивала ее рассказ об уро-ках эротики. Эти занятия проводились по вторникам и четвергам в классе с кроватями. Этот секретный класс был задрапирован черным бархатом, слабо освещен, кроме трибуны, которая была ярко освещена прожектором. Все кровати для девочек стояли в огороженных будках, видимых только с трибуны. У учителя был помощник с внешностью Геркулеса, который обладал никогда не ис-сякающей сексуальной силой. Во всяком случае, так все описывало богатое воображение Генриетты. — Когда нас укладывали на кровати — восемнадцать — цвадцать учениц, все красивые и страстные, ведь только такие могут усвоить курс, — на трибуне появляется учи-тель. Он садится на кушетку, смотрит, все ли кровати за-няты, и потом делает перекличку. Конечно, все имеют ус-ловные имена, потому что среди нас есть молодые жены, невесты, возможно, даже шпионы, и мы не хотим, чтобы нас обнаружили ревнивые мужья и дурошлепы-женихи. Потом учитель дает первые указания. Это примерно, как на уроках физкультуры. На днях он сказал этой высокой и пышнотелой Долорес: «Мадам, никто не заставляет вас осваивать курс, но тогда я предпочел бы, чтобы вы не участвовали в использовании этого очень важного обра-зовательного инструмента, — и он показал на свой преле-стный стебель, который он таскает перед собой все время, как жезл, — другие ученицы тоже очень хотят его, и эти девушки знают, как проявлять свою признательность».
Ты должна понять, что это ужасная угроза! Мы все схо-дим с ума по этому фантастическому органу, и поверь мне: большинство из нас ходят в эту страшно дорогую школу просто из-за этой невероятной штуки.
Когда мы ложимся на свои кровати, — а на нас только шелковые трусы с кружевами и длинные шелковые чулки с очень кокетливым поясом (учитель очень щепетилен в таких делах), он дает первую команду: «Пожалуйста, раз-двиньте ваши бедра, дамы!» И потом: «Теперь работайте над собой, используя указательный палец правой руки. Возбуждайте себя. Но очень медленно. Я покажу пра-вильный темп: раз-два, раз-два». Затем он увеличивает темп, ты не можешь представить, как это нервирует: лежать с раздвинутыми ногами, как будто ждешь, что на тебя вот-вот накинется мужчина, а никто и ничто не утоляет твой голод, кроме твоего собственного указательного пальца. И все это время этот красивый, толстый, тяжелый стебель нашего учителя стоит во весь рост и не двигается — это ужасно!
Вздохи и причитания Генриетты тронули бы любое сер-дце. Моя рука уже давно повиновалась нежному движению ее тела и пыталась поддержать иллюзию, хотя, ко-нечно, я не могла заменить Дюбуа.
 — Через некоторое время, — продолжала Генриетта, — помощник учителя тщательно осматривает девушек. Он наклоняется над каждой из нас и проверяет, хорошо ли мы подготовились к акту.
 — Поверь, дорогая, что умение возбудить себя и своего избранника — это целая наука. После того, как мы осво-или начальный курс, учитель вызывает одну из учениц на трибуну и демонстрирует на ее теле все зоны, особенно привлекательные для мужчин. Он показывает места, ко-торые их возбуждают и делают сильными. При этом не забывает сказать, что эти знания полезны нам самим, по-тому что мы сможем получить настоящее наслаждение.
О, ты не можешь себе вообразить, как это возбуждает, когда смотришь, как мужчина расстегивает брюки и при-ближается к девушке, на которой нет ничего, кроме шел-ковых чулок. На днях он уложил ее на спину и приказал поднять ноги, раздвинуть и держать их как можно шире. Потом Он лег на нее и стал ритмично двигаться... Мы оду-рели от страсти. Но это была всего лишь имитация. Он показывал нам, как начинается акт. Потом девушка, ко-торая была вне себя от страстного желания, должна была повернуться и встать на четвереньки. И он снова налег на нее. Будь я на ее месте, я умоляла бы его сделать все по-настоящему, до конца. Пусть бы он пронзил меня на-сквозь!... Он гладил ее грудь, нежно вытягивал соски, наконец,
разрешил ей потереться грудью о его мощный отросток...
Не удивительно, что мы все стонали, а кровати скрипе-ли от подпрыгивающих тел, полных сумасшедшего желания. Как раз в тот момент, когда наше возбуждение до-стигло предела, помощник учителя подошел ко мне. Его отросток был тоже обнажен, я видела его толщину и уга-дывала твердость. Мое тело дергалось в конвульсиях, как будто со мной был эпилептический припадок. Я стонала и хныкала:
 — Хочу, хочу этого сейчас! Пожалуйста, позвольте мне притронуться к вашему инструменту, я хочу взять его в рот, нет, пусть он войдет в меня, я не могу больше выдер-жать!... Я хочу!... Слышите меня? Сделайте это... Быстрее!
Я потеряла рассудок и завизжала, как одержимая. Я билась в судорогах, я больше не понимала, что делаю. Я выла и визжала так громко, что другие девушки также стали кричать. Им тоже хотелось!..
Но прежде чем разразился бунт, учитель стал что-то шептать своему помощнику, тот выслушал его и набро-сился на меня, запрокинув мои ноги.
 — Ты что, маленькая сучка, не можешь подождать, че-го ты так шумишь?
Он прошипел эти слова и тут же вонзился в меня.
О, Гретти, какое это наслаждение! Неописуемое, боже-ственное, уверяю тебя. Он был безжалостен, его удары были убийственными. Но это то, чего я хотела! Пред-ставь, милая, этот мужчина работал за троих. Я трижды была на вершине блаженства! Он пригвоздил меня к кро-вати, как будто я подошва, которую сапожник прибивает гвоздями, — и я купалась в страсти. О, как это прелестно, когда тебя пригвоздят! Чего стоят все эти поэты с их ли-рической болтовней — от нее тошнит, и только...
Слушая рассказ Генриетты, я так возбудилась, что бы-ла, как в бреду. Но подруга еще не кончила свой рассказ, а ночь только начиналась.
 — Ты знаешь, после этой маленькой интерлюдии —
Генриетта называла это «маленькой интерлюдией» — на-ши уроки продолжались, как будто ничего не произошло. Учитель пригласил на трибуну другую ученицу. В иноер время я бы очень завидовала ей — ведь выбрали не меня.
Но теперь я не ревновала. Мой лотерейный билет принес мне самый большой выигрыш!...
Маленькая девочка, стоявшая рядом с нашим любимым учителем, была прелестным, крошечным, белокурым со-зданием.
 — Дамы, — обратился к нам учитель, — мы с мисс Притти проведем новый эксперимент. Она попытается воз-действовать на мой инструмент языком. Это совершенно необходимая процедура, и поэтому не вздумайте ухмы-ляться и хихикать. Смотрите внимательно! Каждая из вас должна усвоить этот урок.
 — О, Гретти, скажу тебе, учитель — очень благород-ный человек, и школа знаменита по всему миру своим превосходным этикетом. Итак, эта новенькая начала. Она надула губки, что было очень трогательно, и приблизила свой детский ротик к инструменту.
 — Нет, мисс Притти, не так. Вы не должны целовать его. Надо открыть пошире рот и попеременно то заглаты-вать его, то выталкивать, — сказал учитель. — Правильно, так, так, это уже лучше, хорошо, продолжайте, очень хо-рошо, теперь побыстрее. Хватит, достаточно. Хотел бы пожелать вашим одноклассницам таких же успехов.
Я пожирала глазами эту сцену.
Представляешь, хрупкая девочка и этот громадный, как ствол, отросток!... Она открыла свой ротик, и предмет на-ших вожделений бесследно исчез, словно его и не было. Меня одно лишь волновало: неужели делать это так же приятно, как и отдаваться во власть мужской страсти?
Я была более чем возбуждена. Да и Генриетту ее фан-тазия довела до экстаза. Она залезла на меня и стала су-дорожно двигаться, подражая мужчине. При этом мы целовали друг друга, щипали, гладили...
Мы проводили своего рода аукционы особенно похот-ливых и гадких слов, и когда кто-либо из девочек прино-сил какое-нибудь из таких слов в тщательно охраняемое общежитие монастыря, ей было обеспечено наше восхи-щение. Не следует забывать, что такое слово представля-лось нам чем-то ужасно грешным, как и чтение запре-щенного романа, поцелуи и обмен записками. С другой стороны, мы не считали эти слова непристойными и гряз-ными, потому что не осознавали их смысл. Мы произно-сили их с тайным ужасом и испытывали приятное волне-ние...
Я часто хотела, чтобы моя подруга из города, эта бело-курая девочка из Дельфта, была со мной в монастыре. Я мечтала об очаровательной девичьей триаде, и так как в нашем заведении не было мужчин, не считая статуй свя-тых, я была абсолютно убеждена, что такой союз дал бы нам намного больше удовлетворения, чем союз двух де-вочек.
Эта идея так взволновала меня, что скоро стала каким-то наваждением. Я обдумывала ее и ночью. Я жалела, что ничего не знала об игре, которой меня научила Генриет-та, в те дни, когда я играла в родительском доме с малень-кой красивой Мари. Мне часто удавалось обсуждать с ней сексуальные вопросы, но всегда было трудно заставить ее высказаться по ним, и я вынуждена была прибегать к раз-ным обещаниям. Можно сказать, что я соблазняла Мари. Кроме того, я всегда боялась, что она меня выдаст. Я да-же планировала отдать ее душой и телом Вилему. Я про-читала это выражение в каком-то старом романе. Мне ка-залось более уместным отдать эту маленькую девочку, которая была лишь на два года моложе меня, явно жаж-дущему Вилему, чем отдаться ему самой.
Я думаю об этих ранних желаниях и могу сделать вы-вод, что в отношении сексуальных контактов со своим собственным телом я была сравнительно отсталой. Я пы-талась убедить Мари погулять с Вилемом и попробовать поиграть с ним в новую интересную игру. Я сказала ей, что все это очень просто: игра сводится к тому, что Вилем всунет свою штуку между ее ног, а она попытается удер-жать ее. Если ему удастся вытащить ее, прежде чем она сосчитает до десяти, он выиграет. Щеки Мари покрасне-ли, и она робко спросила, а не накажут ли ее мама и папа, если увидят эту игру. Я заверила ее, что эта игра совер-шенно безопасна, но что она должна помалкивать, иначе накажут Вилема. Я очень возбудилась, когда задрала ее платье и показала точное место, какое позволит ей выиг-рать.
 — Конечно, ты должна будешь снять трусы, — учила ее я, — потому что так интереснее. И когда ты его схватишь вот этим местом у этой маленькой щели, ты почувству-ешь очень приятное щекотание. Кстати, Мари, ты игра-ешь с собой между ног?
Моя подруга еще больше смутилась и прошептала:
 — Да, несколько раз я гладила себя вот по этим мягким штукам... Но, пожалуйста, скажи мне, Маргарета, ведь это великий грех? Я так боюсь, что произойдет что-то ужасное.
Я вспоминала об этом эпизоде и в то же время возилась между ног Генриетты, поглаживая ее холмик. Было бы чудесно, думала я, если бы Мари спала между нами и бы-ла нашей нежной маленькой куклой, с которой мы бы иг-рали до умопомрачения. Я пыталась представить, как я буду забавляться ее мягкими маленькими грудками, а Генриетта займется ее другими прелестями. И как было бы здорово, если бы маленькая Мари, которой я припи-сывала такой же страстный темперамент, как у Генриет-ты, стонала от страсти в наших руках...
Да, она даст нам мальчишеские имена, например, Да-вид и Генри, мы притворимся ее любовниками и даже бу-дем ревновать ее. Мы будем вытягивать жребий, кто пол-учит право целовать Мари внизу, потому что в то время казалось, что это вызывает самые страстные ощущения.
Взаимное одновременное лизание еще не было нам из-вестно, хотя сейчас такие ласки для меня вполне обыч-ные. Но в то время получить поцелуй «там» считалось особой милостью, и Генриетта баловала меня этим на-много чаще, чем я ее.
В нашей связи она была тем, кем я хотела быть по от-ношению к Мари... Она заменяла мужчину.
Примечания к главам 1, 2 и 3 и воспоминаниях о своей юности, которые по какой-то причине внезапно обрываются. Мата Хари ограничива-ется в основном эротическими эпизодами, как это пред-писал, ей ее муж. Поэтому она, очевидно, умалчивает о некоторых важных фактах ее биографии.
Например, у нее были три брата, ее родители в 1890 г. развелись, в 1891 г. умерла ее мать. Её отец никогда не был бургомистром, как она утверждает.
После окончания школы-интерната при католическом монастыре она познакомилась и вскоре обручилась в Гаа-ге с армейским капитаном Рудольфом Маклеодом. Они поженились в июле 1895 года. Ей было тогда около 19 лет, ему — 39.
Последующие главы дневника Маргарета написала в первые годы своей триумфальной карьеры в Париже, где она дебютировала как исполнительница эротических вос-точных танцев.
По-видимому, с этим амплуа связан и сценический псевдоним Мата Хари, что в переводе с малайского языка означает «свет зари».

Поделиться в: