Топили плохо, и в зале, где была установлена новогодняя елка, стоял холод. Допервого представления оставалось несколько минут, и мы со Снегурочкой сидели в отведенной нам комнате, чьем-то рабочем кабинете, кутаясь, она — в свою натуральную светлую шубку, я — в дубленку. Говорить было не о чем, так как работали мы с ней впервые, поэтому молчали. Судя по тому, что время от времени она начинала в который раз просматривать сценарий, она, видимо, немного нервничала, и от этого ее маленькое симпатичное личико становилось еще бледнее. Ее мне всучили в бюро добрых услуг накануне, когда я узнал, что Валя, моя многолетняя партнерша на новогодних детских балах, загрипповала и не сможет работать со мной. Hовую звали Аней.
Летом она закончила среднюю школу и теперь сидела дома, не имея возможности найти себе постоянное место работы. В старших классах она занималась шефской работой с детьми, поэтому, не раздумывая, откликнулась на объявление в газете о наборе бюро снегурочек на время рождественских и новогодних праздников.
 — Вам пора, Анечка, — обратился я к ней, постучав по циферблату пальцем.
 — Боже, как не хочется снимать шубу! — воскликнула она, сбрасывая с плеч искристый мех. — Бр-р, холодина. За работу в таких условиях нужно платить вдвойне — за вредность. В своем белом наряде, невысокая и худенькая, с милыми завитыми локонами золотистых волос, она казалась совсем девочкой, и лишь приподнятые горки ее грудей говорили, что это не совсем так. Я посмотрел ей вслед и невольно залюбовался ее ладной, легкой фигуркой со стройными ножками балерины и небольшой рельефной попочкой, затянутой в безупречно белые колготки и прекрасно обозреваемые под современным нарядом сказочной героини. Меня так и потянуло сорваться с места и погладить белоснежные половинки удаляющейся партнерши. До моего выхода оставалось еще довольно много времени, и я решил использовать его с толком. Она, как всегда, лежала на левой груди, небольшая плоская фляжка с отборным армянским коньяком.
Я отвинтил пробку и, блаженно зажмурив глаза, сделал несколько маленьких глотков пахучей жидкости. Вернув сосуд на место, я почувствовал, как по моему телу разливается возбуждающее тепло. Теперь холод был не страшен мне. В работе Анечка-снегурка была сама непосредственность: она плясала, прыгала с детьми, водила хоровод и ее голубые глаза искрились неподдельным весельем и радостью. Я, как и подобает настоящему Деду Морозу, вел свою партию степенно и важно, порой чувствуя, как беспокойно ведет себя то что было спрятано у меня под полами ватного одеяния и более интимной части моего гардероба. Вначале я не мог понять, что заставляет мое либидо вести себя таким образом, а потом наконец до меня дошло: в Анечке возбуждало несоответствие ее поведения, пусть и наигранного, и исходящей от нее сексапильности. Подобное со мной за несколько лет моей работы Дедом Морозом случалось впервые. Короче, к концу первого представления я был настолько очарован и возбужден ею, что принял твердое решение добиться ее расположения, Потом мы снова сидели в нашей «уборной», и я видел, как постепенно она снова замерзает.
 — А как насчет коньячку, Анечка? — спросил я, извлекая из-за пазухи заветную фляжку.
 — Как-никак — праздник. К моему удивлению и вящему удовольствию, она сразу же согласилась и даже, как мне показалось, обрадовалась. Я налил ей в стакан, и она выпила граммов пятьдесят, даже не поморщившись. Закусили шоколадом. Захмелела она сразу, и тут же попросила закурить. Девочка-женщина с сигаретой между двумя тонкими бледными пальцами, изящным продолговатым бедром, закинутым на другое.
Слегка затуманенный алкоголем взгляд голубых глаз, таинственная улыбка на накрашенных красивых губах — большего вызова моей чувственной натуре желать было трудно. Я придвинулся к ней вместе со стулом и в тот момент, когда она выпустила струю табачного дыми, приник к ее красным лепесткам своими губами. У них был легкомысленно развратный вкус, смесь коньяка с табаком, но это не только не отталкивало, а еще больше стимулировало мое влечение к ней. Она ответила на мой поцелуй не страстно и не холодно, а слабым движением губ. Hе сопротивляясь она позволила мне обнять ее худенькое тело с ощутимыми возвышенностями груди и протолкнуть между своих губ язык. Мы застыли, словно привыкая друг к другу, и я услышал, как она тушит о край стола сигарету, затем почувствовал прикосновение ее рук к своей спине.
Анечка шевельнулась в моем объятии и, вытолкнув из своего рта мой язык, дала мне в рот свой. Мои руки скользнули вниз, ей на талию и приподняли девушку со стула. Теперь мы стояли, слившись телами, и наши руки, блуждая по спинам, опускались все ниже и ниже, пока не достигли тех границ, за которыми начинались интимные части наших тел, Я еще в нерешительности размышлял, могу ли я нарушить ее, а рука Анечки уже теребила мой встревоженный член, пробравшись к нему сквозь разрез между полами моего «кафтана». Попочка у Снегурочки была тверденькая, как орех, и, как подобает внучке Деда Мороза, холодная, как ледышка. Я обхватил ее скорлупки своими теплыми ручищами и стал чувствительно разминать пальцами. В свою очередь Анечка, не удовлетворившись неполноценным контактом своих пальцев с моим пенисом через хлопчатобумажные трусики, нырнула в них и стала делать ими то же самое, что и я с ее половинками — сжимать его. Мои руки лишь начали свое движение по сферам ягодиц в сторону Анечкиного передка, а она уже стонала мне в шею:
 — Снимай их, снимай скорее, а то не успеем... Дважды мне в таких случаях повторять не нужно: трусики с колготками в одно мгновение оказались почти у самых колен их хозяйки, а мои пальцы — на влажных складках ее маленьких губок.
 — Раздеваться не буду, — предупредила Анечка и повела торсом в сторону, давая мне понять, что разворачивается ко мне задом, — Так будет удобнее и чувствительнее... для меня.
Член с трудом входил в ее узенькую вагину, которую в этой позе было не так-то легко раздвинуть. Анечка стояла, склонив головку на глянцевую поверхность полированного стола, и по мере того, как ствол моего пениса уходил в нее глубже, ее круглая симпатичная попочка с родинкой на правой ягодицы поднималась все выше и выше. Вторая половина члена проваливалась во влагалище разом, как скрывается под водой ныряльщик, и ему стало сразу так горячо, мокро и приятно, что у меня перехватило дыхание.
Hа каждый мой толчок Снегурочка отвечала мне отрывистыми стонами «а. а... а...» и скольжением своей белокурой головки на полировке стола. В момент, когда я стал напускать в нее своей горячей белой смазки, она впечаталась мне в пах своей попочкой-игрушкой, и ее короткие стоны слились в долгое непрерывное «аааааа», Во время второго представления Анечка была еще в большем ударе и еще больше распаляла меня, так как глядя на ее ножки, я все еще не мог поверить в то, что побывал между ними своим по-прежнему требующим развлечений членом. Сунув руку в карман, я незаметно уложил его так, что к нему можно было дотронуться, держа руку в кармане, и когда кто-то из детей прочел стихотворение, громко сказал: — А для этого мальчика приз у меня в правом кармане, Возьми, Снегурочка. Анечка запустила руку в карман и, наткнувшись пальцами на тугой шланг моего пениса, на мгновение с силой сжала его. От того, что это произошло на глазах десятков пар глаз, я едва не кончил в ту же секунду, но сумел-таки удержать подступившую к последнему клапану сперму. В антракте мы снова выпили по пятьдесят граммов из фляжки, которую я пополнил из бутылки, стоявшей в моем «дипломате», когда после первого раунда нашей любви Анечка ушла в зал. В этот раз я ее не раздевал, так как она сосала у меня, сидя на стуле, а я стоял перед ней, корчась в сладострастных муках, которые заставляли меня сжимать в ожидании подступающего оргазма мышцы ягодиц и приподнимаясь на носочках. В ее небольшом ротике было также тесно и горячо, как и в ее пизденке, однако, в него она не могла принять и половину длины моего разбухшего члена, поэтому сосредоточила все свое искусство на головке. Мне оставалось лишь удивляться тому, где и когда она так хорошо обучилась ему, и, не находя ответа на этот вопрос, я решил, что, скорее всего, в пионерлагере. О других гипотезах я подумать просто не успел, так как кончик языка Анечки ритмично «забренчал» по натянутой уздечке моей залупы, и короткими порциями я стал выплескивать из себя сперму в ее горло, Анечка не проронила изо рта ни единой капельки моих живительных соков и, вытерев губки батистовым ажурным платочком, сказала:
 — Hалей еще, получится коктейль, ага? Третье представление было последним в тот день, и когда оно кончилось, мы по просьбе Анечки остались в зале. Постепенно он опустел, и она, подойдя к двери, выключила свет. Огоньки весело бегали по гирляндам лампочек, а Анечка нетерпеливо извлекала на их мигающий свет так понравившуюся ей игрушку из моих плавок.
Справившись с этой задачей она по деловому освободилась от колготок, и я увидел, как скачущие огоньки освещают ее оголенный животик своими разноцветными отблесками, Я поднял ее, как пушинку, и она цепко обхватила меня за талию своими ножками. В этот раз мой член вошел под кустик темнеющих лобковых волос без всяких проблем, и она, поддерживаемая мною под ягодицы, начала раскачиваться на нем как большой одушевленный маятник. Впервые в жизни я е... лся под елкой и впервые моей партнершей была Снегурочка. Мы медленно шли через хорошо освещенный сквер с высокими вековыми дубами и пирамидообразными елями, ветви и лапы которых были украшены пышными шапками снега. Казалось, мое освобождение от плотских забот тело парило в воздухе вместе с миллионами снежинок, плавно опускающихся из беспредельной чистоты неба. Hа стоянке такси молчавшая до сих пор Анечка подняла на меня свой чистые невинные глаза и тихо обронила:
 — Завтра у нас тоже три представления. Мгновенно во мне все поднялось, я потянулся к ее лицу губами, но она повернулась в сторону дороги, и я успел лишь заметить как губы ее тронула легкая улыбка. Через минуту подошедшее такси увезло мою Снегурочку в снежную ночь.

Поделиться в: