1. Знакомство
Мы с Людмилой вместе уже почти шесть лет, и, кажется, знаем друг о друге всё. Порой, однако, я в этом сомневаюсь. Возможно, она знает обо мне действительно всё (или почти всё, если касаться только нас двоих), а вот я: До сего дня не перестаю удивляться волшебной силе её тела, погружаясь в буйное море похоти и почти погибая в её жарких объятьях. Бывают минуты, когда, возлегая рядом по утолении страсти и обоняя терпкий аромат её гладкой и обильной плоти, я хочу от избытка чувств вцепиться зубами и ногтями в её мягкие бока и ягодицы и неистово терзать их. Я не делаю так потому, что эта внезапная боль будет ей неприятна и совсем не походит на то болезненное переживание в момент глубокого проникновения пениса во влагалище и анус, которое женщине можно и нужно претерпеть, чтобы достичь экстаза и высшей степени удовлетворения.
То, что произошло в минувшие майские вечера, в корне переменило мои взгляды на отношения с Людмилой. В сексе всегда есть доля сумасшествия (или, правильнее сказать, благородного безумия, непременного спутника беспредельного блаженства), но она не превалирует в нём. Я и не подозревал, что зов плоти может быть столь мощным, что способен буквально поработить человека и его тело. Людмиле удалось доказать мне это, и я бесконечно ей благодарен. Как велика, несравненно больше, чем прежде, стала наша взаимная тяга, сколь уверенней мы, отбросив ненужное и постыдное стеснение, сливаемся воедино, подчиняясь каждый каждому! Несомненно, наши души, сердца и тела стали куда ближе, чем раньше.
Невольно я вспоминаю, как всё у нас начиналось. Заморский праздник Хэллоуин, справляемый на даче у моего старинного приятеля, пришёлся нельзя кстати. Впрочем, кое-кому из гостей хотелось просто побалдеть или нализаться, но, к счастью, были и иные, искавшие общения. К тому времени прошло уже больше года, как после бесконечных сцен мы с моей бывшей подругой Натали решили расстаться и не мучить друг друга. Честно говоря, её непредсказуемость, капризы и притворная глупость мне порядком надоели, но всё же я долго пытался перевоспитать свою пассию, пока не убедился, что это мне не дано. Слабость в девушках всегда меня отталкивала, тем более, что на поверку партнёрша оказалась не такой уж кулёмой и дурёхой. После нашей окончательной ссоры Натали в скором времени отыскала себе нового приятеля-любовника, — женатого мужлана лет под сорок, устроившего её на хорошую должность в какую-то муниципальную организацию. Я же бродил в одиночестве до того памятного вечера и не особенно хотел с кем-нибудь знакомиться, так как всё не мог прийти в себя и едва не разочаровался в девушках совершенно.
На празднике у друга я почти сразу заметил среди приглашённых очень привлекательную девушку примерно моего возраста. Она была подругой девушки хозяина дачи и попала на вечер случайно, так как ей сообщили о предстоящем всего за два часа до пикника. Видимо, ей тяжело было в тот вечер оставаться в одиночестве, и хотелось развлечься. Почему Людмила оказалась в тот вечер в гостях у моего друга, она, по-моему, и сама не знает. Да и я очутился там же, в сущности, «по хотению левой ноги».
Хотя выглядела она бледной, печальной и усталой, не оценить её потрясающую красоту было невозможно. Крупная, как бы «размеченная» фигура с округлыми формами, чёткий, сильный торс, очень широкий и высокий зад, туго обтянутый черными бриджами: А как шёл под цвет её заплетённых в петли и дуги каштановых волос чудесный фисташковый с розовым свитер, с недлинными рукавами, оголявшими руки по локоть!... Когда же она подняла свои большие тёмные глаза (как мне показалось тогда, тёмно-карие, как у меня, но на самом деле они были лиловыми) и чуть приоткрыла нежный ротик, обрамлённый сочными губками: В тот миг по моему телу пронёсся ураган, мышцы напряглись, а эрекция была столь стремительной и могучей, что только слепой или вконец пьяный не сумел бы увидеть, как оттопырил брюки мой беснующийся член. Она увидела и: улыбнулась.
Как в тумане, проносится передо мной наша тогдашняя нескладная беседа. Признаюсь, завязать знакомство с девушкой, тем более — красивой и влекущей, для меня не составляет труда, но, как я не раз убеждался, мой откровенный напор смущает и тревожит девушек, а те из них, кто догадывается о моих притязаниях тотчас же и не требует изысков и подчеркнутой галантности, не находят меня достойным парнем. Возможно, на моё «шустрое» поведение повлияла выпитая для храбрости бутылка вина (вообще-то я опасался, что Людмила сочтёт меня пьяницей и никчемным пустоцветом, если я переусердствую в реверансах). Так или иначе, я тоже быстро привлёк её внимание, хотя бы тем, что был самым рослым гостем, а она, замечу, девушка высокая и на празднике превосходила всех размерами и лишь одной долговязой девице уступала ростом.
Говорили мы, впрочем, не особенно много. Свет был вскоре погашен, хозяйка дачи, — подружка моего приятеля, — поставила на столы и подоконники большой комнаты-столовой тыквы с горящими свечами, заиграла в меру бойкая, в меру — торжественно-мрачная музыка, и пары закружились в танце. На кассете оказались записаны почти одни медленные композиции, не очень долгие по времени, но энергичные и возбуждающие. Я не мог не восхититься хитростью своего друга: он специально дал гостям как следует разгорячиться вином и коньяком, чтобы они осоловели и не привередничали с музыкой, — на трезвую голову гости предпочли какой-нибудь примитив, — синтезатор пополам с перкуссией:
Я пригласил Людмилу потанцевать, и она спокойно согласилась. Она не пила больше двух бокалов вина, я же принял в тот вечер изрядно и чувствовал, как полыхают щеки, хотя рассуждал и мыслил нормально; остальные приглашённые были уже заметно пьяны. В танце я сразу же крепко обхватил девушку за торс, указательными и большими пальцами слегка пощипывая складочки её боков, а мизинцами стараясь массировать нижнюю часть спины над крестцом, там, где начинается «кошачья линия». Одновременно я дал ей возможность ощутить силу мышц, иногда чуть приподнимая её тяжёлое тело, иногда — поталкивая бицепсами рук её развитые «крылья» и сжимая ладонями её бока поплотней. Мой твёрдый и выпирающий член не опадал ни на минуту, то и дело касаясь её переливающихся бёдер; я пробовал притянуть её ближе, чтобы, несколько приостановив наши колыхания, коснуться и её живота, но Людмила этого не допускала. Однако я не прекращал попыток и, наконец, мне удалось приблизиться к ней и упереться своим «орудием» прямо в её прелестный, выпуклый и приличный, но упругий, животик. Девушка, казалось, застеснялась и повела себя неловко, даже хотела закончить танец, но я не отпустил её. Впоследствии я узнал, что подобные вещи её вовсе не смущают, и единственное, что способно вызвать у неё замешательство, — чёрная неблагодарность. Единственное, что она не умеет прощать. А та неловкость была всего лишь кокетством.
В комнате стало жарко, так как прогрелась затопленная печка, и часть гостей пошла покурить во двор. Я в то время изредка покуривал, и предложил Людмиле тоже выйти освежиться и побыть на природе. Она была не против, поскольку курила сама, но тоже, как и я, — не больше трёх-пяти сигарет в сутки и преимущественно в компании. Постояв на веранде и болтая о том, о сём, мы довольно скоро вернулись в столовую, — подул сырой холодный ветер, и стало промозгло. В доме было, наоборот, душно; раскрасневшаяся и повеселевшая Людмила сняла свитер, под которым была спортивная зелёная майка, и мы снова ринулись плясать. Народу в комнате почти совсем не было, а музыка гремела здорово; мы больше дурачились, переходя с вальса на разнузданную ламбаду, причём девушка не только подчинялась моим диким выкрутасам в танце, но и баловалась сама. Под конец она обняла мне плечи и довольно сильно постучала своими бёдрами по моим, задевая член. Как бы удостоверившись, что с ним всё в порядке, Людмила засмеялась, но сразу посерьёзнела и сказала, что ей пора домой.
Я обхватил немного грубовато её за шею и шепнул на ухо, что провожу. Она кивнула, и мы расстались с моим приятелем, его подругой и прочими гостями. Людмила надела свитер, а по верх него — темно-синий плащ с капюшоном, повязав шею потрясающей сиреневой косынкой. У неё прекрасный вкус, отметил я про себя, в одежде она очень точно подчеркивает свою сексапильную внешность, что для меня было чрезвычайно важно. Забегая вперёд, скажу, что в дальнейшем, когда мы сблизились и увлеклись экзотикой и неким подобием экстрима для усиления ощущений, наряд, составленный Людмилой для наших любовных игр, всегда оставался неизменным, и я всякий раз не мог не поразиться её безошибочному вкусу.
Уже было около восьми вечера. От дачи нужно было пройти на остановку междугороднего автобуса, но ближайший рейс был на половину десятого. Я никогда не меняю решений (особенно, если они приняты другими), и потому громко сказал, что на дачу возвращаться смысла нет. Как же быть, спросила Людмила, на что я ответил, что в город (центр был километрах в двадцати) поедем на попутке. И надо же было такому случиться, что первая же машина, которой я посигналил с обочины, остановилась! Обычно никогда меньше, чем с третьей попытки, это у меня не удавалось. А один раз, помню, не удалось и с полусотни попыток, когда с той же дачи надо было срочно ехать домой. Но в тот раз необыкновенно повезло; как выяснилось в пути, Людмила жила недалеко от меня, возле железнодорожной ветки, на краю центра.
Когда я прощался с ней, пытался поцеловать в губы, но она подставила щёку. Я, шутя, сказал, что по русскому обычаю полагается троекратно, она засмеялась, но позволила, однако третий раз я тронул губами не щёку, а шею пониже уха, языком «по дороге» проведя по ушку, до самых корней волос. Лоб у Людмилы был высокий и матовый. Она удивилась и сделала вид, что это бестактно с моей стороны, но я на все её слова отвечал потоком комплиментов, порой весьма нелепых. Нет, милая, подумал я, уж тебя-то я ни за что не отпущу, этакую королеву Франции.
Мы начали встречаться постоянно, ходили в кафе, кино и на вечеринки к друзьям. Я не люблю тусовок и дискотек и был настороже: а вдруг Людмиле хочется пойти и туда? Но оказалось, что ей так же, как и мне, не нравится докучливый шум и галдёж, и в большой компании она скована и молчалива. Наедине же со мной девушка сразу оживлялась и держалась со спокойной уверенностью; первое время у нас дальше поцелуев дело не двигалось, что, впрочем, тоже было весьма впечатляюще: её язычок был очень туг и гибок, и при этом целовалась она всегда с полной отдачей и взасос, как опытная женщина. Я понял, что сноровки ей не занимать, но не смутился; меня только сильно волновало, нет ли у Людмилы кого-то ещё.
Однажды, когда мы сидели в кино, — фильм я уже забыл, да он и не мог интересовать обнимавшуюся в темноте молодёжь, — я тесно прижался к её толстому бедру, огладил его и положил между своих бёдер. Людмила как будто недоумевала, но я подхватил её под бок и почти усадил на разбухший член, тут девушка вроде бы успокоилась и поёрзала задом по пенису. Я свёл мои ягодицы вместе до отказа, чтобы максимально напрячь член, и провёл ладонь с тылу, крепко взявшись за промежность Людмилы. Основанием кисти я стал массировать её анус, а сложенными лодочкой пальцами ласкать половые губы. В тот день была оттепель, и моя подруга надела мягкие светлые бриджи, сквозь которые всё хорошо прощупывалось. Я убедился, что на ней очень лёгкие и тонкие трусики, я думал, что она сделала так нарочно, но потом выяснилось, что Людмила просто не любит, когда движению телес что-нибудь мешает; лифчик она перестала носить уже в школе, а трусики носит от случая к случаю, никогда не одевая их, к примеру, под спортивный костюм. К слову, она любит кататься на лыжах, коньках, обожает плавать и путешествовать; всё это, исключая коньки, на которых я вообще не держался толком, нравится и мне. Спорт помогает ей сохранять крепкие и упругие мышцы и гордую осанку, но покушать она тоже любит и никогда особенно себя в этом не ограничивает, благодаря чему её великолепное тело и напоминает фигуры древнегреческих богинь и восточных одалисок.
С моей «удалой атакой» Людмила, после некоторых колебаний, смирилась, а потом стала ритмично двигаться, не отводя глаз от экрана и в целом никак не давая понять, приятно ли ей моё нескромное вмешательство. Я чувствовал, что её отличные крупные половые губы постепенно обмякли и стали нежнее, но бельё оставалось сухим, словно возбуждение совсем не коснулось девушки. Я не меньше пяти минут теребил её чудесную писюню, пока она не заелозила попкой по ладони и, вздохнув, не повернула ко мне насмешливое личико. Так ты ничего не добьёшься, сказала Людмила, слезла с моих бёдер и плюхнулась в кресло, но не убрала мою руку с талии, продолжая время от времени посматривать на меня с загадочной улыбкой.
Испугавшись, что наши отношения зайдут в тупик, не желая терять девушку, я стал проявлять бешеное рвение. От моих страстных поцелуев на бархатных щёчках и сильной шейке Людмилы возникали синяки, порой я нападал на неё внезапно, перед самой встречей, не упредив, и так тискал и гладил, что она начинала задыхаться, но никогда не сопротивлялась, будто боль доставляла ей наслаждение. Наконец, в один прекрасный день всё должно было решиться, и я пригласил Людмилу к себе. В моей квартире недавно был проведён ремонт, всё блистало новизной, да я ещё и навёл порядок, так, что не осталось ни одной пылинки, а воздух пропитал чарующими ароматами, — пахло, как в нарядном шатре у арабского шейха или китайского богдыхана. Надраив пол и скрупулёзно пропылесосив ковры, я принялся готовить пиршественный стол: нарезал овощей, из коих сотворил салат, купил сыру и деликатесной колбасы, отбил молотком четыре здоровенных куска мяса и поджарил их, добыл две бутылки дорогого вина — белого и красного, булочек и шоколад к чаю (Людмила, между прочим, страшно любит шоколад, и, как оказалось, неспроста). Приготовив все задолго до назначенного часа, я в безумном нетерпении вышагивал по квартире, дважды дополнительно мазался твердым дезодорантом с «истинно мужским запахом»: Короче, вёл себя, словно мальчишка, пригласивший на свидание взрослую даму. А, впрочем, ведь это было правдой: и тогда, и теперь рядом со столь несравненной и величественной женщиной, как Людмила, даже громогласный верзила вроде меня, не побоявшийся как-то вступить в драку с четырьмя милиционерами из-за совершенно незнакомого паренька, даже этакий лоб с мрачным каменным ликом: в общем, и тогда, и ныне я робел и робею.
2. Сближение
Людмила — необычайно обязательная девушка; поскольку я сам всегда держу обещания и из кожи вон лезу, чтобы добиться желаемого, её симпатия ко мне стала лишь ещё больше. Кроме того, ей понравилось то, что я не лицемерю с ней и ясно даю понять, чего я хочу; её изумительная интуиция ни разу не подводила и верно указывала, как вести себя со мной, я же соединял в себе настойчивость обуреваемого похотью самца и безудержную рьяность поклонника всего прекрасного, что, разумеется, пришлось ей по вкусу: Но об этом я узнал позже.
Моя подруга опоздала лишь на четверть часа. На улице был мороз, — уже стоял декабрь, — и Людмила куталась в красную шубку, а на ноги надела высокие подбитые мехом сапоги. Девушка выглядела абсолютно невозмутимой; обычно она не пользовалась косметикой, но сегодня она дала волю воображению и накрасилась отменно, а на фоне дивной красной шубки её полыхающие губы и оттенённые веки казались ещё более восхитительными. Под шубкой было шикарное черное платье с декольте, открывавшим грудь до половины, и с вырезом до середины спины; на шее Людмилы висела нитка жемчуга, а на правом запястье сидел изящный браслетик. Она навела светло-красный маникюр на острые ноготки и как следует надушилась (у её духов очень сложный и приятный букет, содержащий ванилин, кувшинку, ромашку и еще что-то загадочное). Я мгновенно понял, ещё до того, как мы стали танцевать, что на этот раз под платье она не одела ничего.
Девушка удивленно спросила, зачем это я напялил костюм-"тройку» (я и впрямь сдуру принарядился, как на торжественную церемонию, хорошо, хоть пиджак на спинку стула накинул). Я что-то пробормотал о светских приличиях, а она, смеясь, потянула меня за туго завязанный галстук, так, что спёрло дыхание, и сказала: неужели я не знаю, как надо одеваться у себя дома, если с моей головой, конечно, всё в порядке. Чёрт, ну, разумеется, халат! — осенило меня (я, однако, и после ванны не облачался в халат, не то, чтобы в нём разгуливать, как западноевропейский аристократ девятнадцатого века). Халат? Да зачем вообще всё это! — ткнула меня Людмила пальцем в рубашку, а потом, хохотнув, мерной походкой направилась в комнату. Сорвав ненавистный галстук, я вошёл следом.
Потом мы весело обедали, пили вино, уписывали мои отбивные (они, кстати, неплохо прожарились), шутили и шалили. Когда мы прикончили мясо и овощи, я хотел предложить чай, но почуял, что осоловел, и позвал Людмилу немного размяться. Она тоже наелась до отвала, и упрашивать её было не нужно; я включил умеренно быструю музыку и потащил девушку танцевать. Кружились мы неуклюже и не в лад; Людмила запыхалась и приглушила магнитофон, а после мы замерли посреди комнаты, и я стал целовать её, запрокидывая её тело назад так, что она едва не падала. Я несколько раз повторил, что хочу её, не могу себя сдерживать, и вдруг девушка резко выпрямилась и, сжав мне плечи, проговорила: нужно успокоиться, не годится так неистовствовать. Через минуту, придя в себя, Людмила сказала: если ты действительно хочешь меня, а я верю, что это так, я испытала тебя и поняла, что всё будет нормально, так вот, если ты хочешь быть со мной, помни, что я признаю только максимальную страсть, и щенячьи игры, как это бывает у молокососов, мне не по нраву. Поэтому надо набраться терпения и доказать, что ты на самом деле готов быть со мной.
Прежде всего: Людмила расстегнула заколку и разметала лохматые волосы, прильнула ко мне, щедро одарив поцелуями, но при этом пробуя бедром, как там мой «петушок»; затем она без всякого смущения присела, извлекла из брюк мою рубашку, вывела пуговки в ширинке из петель и развела края ширинки в стороны. Видя, как бойко и гибко вырвался из плена мой член, она пощупала его и убедилась, что он достаточно твёрд и длины приличной. Довольно хмыкнув, моя подруга выпрямилась и приказала: раздевайся, ты должен это сделать первым. Я догадался, что девушка хочет милой сатисфакции за те минуты в кинотеатре, когда я лапал у неё всё, что можно, и счёл её желание вполне законным. Но всё же мне было неловко; стараясь сохранять спокойствие (и эрекцию), я не спеша снял одежду и сложил руки на груди, демонстрируя подруге свой набухший пенис. Улыбнувшись, Людмила занялась собой, сняла жемчуг и браслет, и, освободившись в считанные секунды от платья, осталась совершенно голой.
Помни, сказала девушка: в том, чтобы быть обнажённым при близком тебе человеке, нет ничего постыдного, это совершенно естественно и необходимо только к этому привыкнуть, так как это важно для раскрепощения истинной сексуальной активности тела, остающейся непознанной для тех, кто не лицезрит тело любимого человека ежедневно, и не только в постели: Я и сам начинал понимать в то время, что эротика и секс — разные вещи, и истинное возбуждение и глубокое переживание и наслаждение может и должен дать только секс, а подменять секс эротикой — своего рода духовный онанизм. Людмила раскрыла мне глаза, и отныне я точно знал, что нагота — не предмет глупых насмешек «негодующих и совестливых» (поистратившихся ханжей и завистливых стариков), а величайшая ипостась красоты и лучший объект для возвышенного искусства. Но, в то же время, голое тело настолько своеобычно в житейском смысле, что остерегаться видеть его и испытывать стеснение, когда обнажаешься сам — вот это и есть настоящая безнравственность или, по крайней мере, извращение.
Перед священнодействием нам нужно помыться, молвила Людмила и попросила показать ей ванную. Эта комната, — моя гордость, замечу, — ей явно приглянулась: там было просторно и всё сверкало чистотой. Я пустил воду и добавил по настоянию девушки жидкого мыла для пены; когда набралась половина ванны, мы с Людмилой, сцепив руки, залезли в воду, которая показалась мне чересчур горячей, о чём я спросил подругу, но она кивнула: сойдёт. В телесных ласках я не новичок, с Натали мы тоже купались вместе и мне известно, как это бывает в воде и то, что в воде ласки энергичнее и более ну, что ли, вязкое и спокойное наступающее вслед за ними блаженство. Действия Людмилы показались мне вначале немного механическими, хотя ласки её были сильны и горячи; я поторопился, протянув ладонь к её междуножью, — она отвела мою руку в сторону и бросила её на крестец. Тогда, установив большой палец на копчике, а средний — на промежности, тремя прочими стал мять и вращать её анус, то забирая внутрь, то поглаживая мякоть ягодиц у заднего прохода. Я обрадовано почувствовал, что сфинктер моей подруги податлив и, следовательно, зад её уже разработан, но при том он не вислый и не дряблый, а подвижный и мускулистый. Итак, мне удалось расслабить тело Людмилы, прибегнув к такому ловкому способу; теперь же нужно было разбередить самое сокровенное.
Между тем, девушка взялась за мою мошонку, к той минуте налитую и раздавшуюся, а затем и ухватила нагло торчащий член; как следует намылив ладони, она нанесла пену на член и мошонку и старательно взбила, после чего протянула мыло мне. Я открыл пробку в ванне, дождался, пока вода убыла настолько, чтобы чётко видеть лобок и попку моей милой, и стал намыливать всё, что считал нужным. При этом я лёг на бок, а Людмила выгнулась, чтобы каждому было удобно; сейчас я теребил её половые органы и ягодицы обеими руками, изо всех сил пытаясь, чтобы движения были ровными, а не лихорадочными. Нам удалось войти в ритм и сделать так, чтобы возбуждение оставалось на одном уровне, не снижаясь и не зашкаливая в скоротечный оргазм. Это было совсем не просто, но так было надо, так хотела Людмила, и так хотелось мне. Волосы на лобке моя подруга регулярно стрижёт и частично бреет, — так, чтобы оголить половые губы, но аккуратный треугольник сверху она всегда оставляет, поскольку совсем без волос смешно и некрасиво, — как у маленькой девочки. Мы ласкали друг друга интенсивно и размеренно, но Людмила по-прежнему была спокойной, в то время, как я начал перевозбуждаться и ощутил сладкий спазм, — предвестие оргазма. Мне, однако, не хотелось испытывать его так скоро, да и девушке самой хотелось растянуть блаженство, поэтому мы остановились, почти согласно, как по приказу. Посидев с минуту, мы вымыли друг друга, стараясь на этот раз не очень баловаться с эрогенными зонами; правда, я не удержался и трижды как бы невзначай провёл рукой по её писюне, итогом чего стал долгожданный нежный «ох!». Я с трудом убрал ладонь, в глубине души преисполненный благодарности за этот чудесный «ох!». Всё ещё было впереди:
Насухо вытеревшись полотенцами, мы поспешили в комнату. Я загодя постелил свежее бельё на моём ложе, которое теперь должно было стать уже нашим; Людмила по-хозяйски взбила подушку и подсунула валик под неё и матрас, откинула одеяло, уселась на подушку верхом и, взяв из сумочки расчёску и зеркальце, стала делать причёску. Она не отпускала слишком длинных волос, — до плеч, и хватит, но с её телом и личиком даже стрижка под мальчишку смотрелась бы недурно. Причесавшись, моя подруга раскорячилась, развернув полные бёдра, и призывно махнула мне рукой. Я заменил кончившуюся к тому моменту кассету, поставив блюз, и занялся девушкой. Оглаживая её крутые бока и огромные ягодицы, я начал с полизывания подбородка и шеи, постепенно спускаясь всё ниже, обработал языком соски её пышных грудей и прелестный пупок, а затем, пройдясь по основанию бёдер, я стал, вначале как бы несмело и осторожно, после — настойчиво и энергично лизать её половые губы. Людмила задышала громче и вцепилась пальцами в мои волосы; она бешено спутывала их и устроила на моей голове совершенный кавардак. Я старательно, не менее пятнадцати раз облизал круговыми движениями её губки и перешёл к клитору; бережно извлекши его из впадины, я выгнул его по направлению животу Людмилы и стал проводить по нему языком, не давая опадать, пока он не набух и не стал пунцовым. Тогда я ухватил его губами и начал обсасывать; если в минуту, когда я лизал клитор, девушка издавала нутряные стоны и низко гудела, причмокивая и пыхтя, то сейчас голос её неожиданно стал высоким и тонким, и я услышал пронзительные трели, переходящие в сладострастный визг. Это был почти предел, но я ещё не завершил свой приятный труд; раздвинув половые губы, я стал вертеть языком в глубине влагалища. Под радостные крики Людмилы из влагалища потёк сок, а тело девушки расслабилось и осело; сползши с подушки, моя подруга на четвереньках отодвинулась к моим ногам и, довольно всхрапывая, начала колдовать сама.
Мой пенис слегка подустал ко времени ласок, поэтому девушка, помяв яички, с силой, но нежно стала возбуждать его, на первых порах натягивая и стягивая кожу, а затем, оттянув её к корню члена, прижала одной рукой, а другой быстро подвигала вверх-вниз, после чего взяла головку в рот. Чередуя вращение и насаживание, Людмила добилась того, что пенис стал крайне твёрд и абсолютно неразгибаем; тогда девушка обсосала головку и, взмахивая языком, начала её облизывать. Хорошенько обслюнявив её, Людмила подцепила уздечку и вытворяла с ней такое, что я чуть не завопил от восторга; впоследствии подруга строго говорила мне, что мужчине, какой бы кайф он не испытывал при соитии, не следует распускаться и стонать или кричать, — это недостойно его, девушке же это можно делать, потому, что она всё-таки более слабое создание и, кроме того, ощущения, переживаемые мужчиной при половом акте, не идут в никакое сравнение с тем, что испытывает женщина.
Почти доведя меня до экстаза, Людмила отпустила головку и повернулась к моему лицу попкой; ладонью она продолжала держать член. Её глаза чуть косили от удовольствия, рот был приоткрыт, а ноздри упрямого носика трепетали. Я пошлёпал её по ягодице и тронул промежность, девушка кивнула головой, протяжно застонала и наклонилась к пенису. Атласная цвета сёмги попка Людмилы была в нескольких сантиметрах от моего лица; я установил её так, чтобы ягодицы побольше оттопырились и открылись вожделённые щели. О, что за чудо её попка! С первого же мгновения нашего знакомства я оценил её великолепие и влюбился в неё раз и навсегда.
Здесь я хотел бы отвлечься и подробно указать формы и размеры моей дорогой подруги. Не бывает часа, чтобы я не вспоминал их и не повторял про себя, как заклинание, эти волнующие цифры. При росте сто семьдесят пять сантиметров обычный вес Людмилы составляет шестьдесят девять килограммов; после того, как она бросила курить, она опасалась, что её «разнесёт», и действительно набрала до семидесяти трёх, но затем похудела, а во время нашей летней поездки в Москву от жары и непрерывных прогулок сбросила порядочно и весила только шестьдесят пять. Я не одобрял её попыток стать стройнее, потому, что при её широком и просторном тазе это будет выглядеть не слишком красиво, лучше уж облечь его в плоть и жирок, которого, замечу, на теле Людмилы немного, — мяконькая подушечка вокруг пупка и валики на боках. В целом же она так восхитительна и мощна, что дополнительные килограммы ничуть ей не повредят. Часто, обнимая её, я сравниваю её с горой, называю великаншей и богатыршей, и ей нравится, если я так говорю, а иногда, лаская, в шутку грожу пальцем и притворно гневно запрещаю худеть, и она понимает меня. Грудь у неё большая, но не чрезмерно, и соски ещё упруги и смотрят вверх; объёмы груди, талии и бёдер составляют соответственно девяносто шесть, восемьдесят четыре и сто пять сантиметров; каждая из ягодиц имеет в ширину по двадцать три сантиметра от ануса до наружного края, при этом её попка не просто широка, но и толста и приподнята, а при ходьбе, особенно, когда Людмила торопится, вздрагивает и трясётся так, что оборачивается всякий встречный мужчина. Кожа румяная, с восточной смуглинкой, пушистая и душистая; при возбуждении щёки, животик и попка наливаются краской и становятся горячими.
Итак, я взялся ладонями за ягодицы Людмилы, покачал их, поразмял и стал лизать низ половых губ, перемещаясь в промежность и приближаясь к анусу; подруга же моя в этот момент бойко ездила губами по головке, с шумом втягивая воздух и иногда глухо и жалобно завывая от страсти. Эти нечленораздельные стоны, не прекращавшиеся ни на секунду, настолько впечатлили меня, что я ухватил покрепче бёдра Людмилы и начал, не щадя языка, вылизывать ей попку, проводя языком возле ануса, а потом и трогая его. Попка девушки, как и всё её тело, благоухала клубникой, точнее, клубничным мылом, которым мы намыливались в ванной; в дальнейшем Людмила часто пользовалась для привлечения меня земляничным или малиновым вареньем или сиропом, поливая им свои прелести. Облизывать её в такие минуты было величайшим наслаждением, а то, что чувствовала она, я даже не берусь описать, — выразить это словами невозможно:
Девушка была вне себя, — она сказала позже, что моя тренированность и выдержка её приятно поразили, она призналась, что могла кончить уже в ванной, но пересилила себя, и правильно поступила, так как предстояло ещё самое главное. Расцеловав напоследок попку, я выбрался из-под Людмилы и хотел положить её рядом, но она жадно кинулась мне на шею и одарила настоящей пулемётной очередью поцелуев; потом она облизала рот и глазами попросила меня сделать то же. Мы перемешали нашу слюну, после чего девушка перенесла её часть на мой член и размазала по нему, а я помочил слюной её влагалище. Настала пора забираться в тело Людмилы; она легла, наконец, на спину, и я вошёл в неё. Там, в глубине, было тепло и сочно, пенис ходил свободно на полную длину, но мягко и приятно окаймлялся стенками влагалища. Я сразу же стал двигаться с напором и с высокой скоростью, и подруге это понравилось; каждый толчок сопровождался ласковыми «да!», «ну!», «вот!», «так!», а уж «ох!» и «ах!» сыпались, как из рога изобилия. Голос у Людмилы — звучное и низкое меццо, а в периоды сексуального возбуждения он становится таким вязким и томным, что забываешь обо всём на свете, кроме её тела и предстоящего удовольствия. Постепенно вырывавшиеся из уст девушки слова слились в одно долгое и непрерывное «о-о-о:», а когда мой член затрясся и стал выбрасывать сперму, орошая влагалище Людмилы, «о-о-о:» сменилось вначале на не менее долгое, но более громкое «а-а-а!», в самый последний момент перешедшее в резкое и пронзительное «у-ау!»; когда же всё свершилось, заключительный кошачий визг девушки сменился утробным умиротворённым воркованием на все лады, что-то вроде «у-ы-о-а-ыыххх:», а потом — «умм, гмм, омм:»
Людмила в изнеможении закрыла глаза, провела щёпотью по половым губам и погладила мой иссякший пенис, капризно и весело гримасничая; затем, мурлыкая и курлыкая, обняла мой торс и стала лизать мои соски, порой поднося к ним свои и потирая одни о другие. Я немного сместился вниз и положил палец на попку подруги (она легла на живот), массируя анус. Мы постепенно возбудились вновь (хотя, пожалуй, просто не прошло прежнее возбуждение); Людмила пристально поглядела на меня и перевернула лицом в подушку, а сама села на меня верхом. Её плоть была невероятна тяжела и буквально расплющила меня по кровати; девушка стала елозить по моей спине и заду своей писюней туда-сюда, иногда вскрикивая от наслаждения; она изъездила меня вдоль и поперёк, набаловавшись вдоволь, и затем опять положила на спину. Привстав, она втянула свой солидный живот и аккуратно насадилась на пенис; я стиснул её ягодицы и начал толкать член внутрь, время от времени подбрасывая груди Людмилы. Снизу она казалась ещё больше и толще, мускулы живота исчезли под складками, а щёки припухли, как у хомяка; через несколько минут девушка, не дожидаясь спермоизвержения, слезла с члена и стала яростно мастурбировать его, я же, засунув ей во влагалище два пальца, крутил ими что было силы. Пенис затрепетал в руках Людмилы; она, предвкушая эякуляцию, максимально оттянула кожу и замерла над пурпурной головкой члена.
Струя спермы выстрелила ей в лицо; девушка заколыхалась и ухнула, припадая к головке и жадно всасывая бесперебойно льющуюся сперму; при этом она пальчиком тёрла уздечку, чтобы растормошить меня окончательно, и я действительно едва снова не простонал в голос. Людмила ошалело смотрела на меня, облизывая губы и вытирая испачканный спермой носик. Встряхнув всем телом, она положила кисти рук мне на грудь, похлопала и деловито сказала, что теперь и чаю бы неплохо.
Я поднялся и хотел одеть трусы, чтобы пойти на кухню за чаем, но девушка вырвала у меня трусы и заявила, что ходить одетым — глупый предрассудок, тем более, когда рядом такая девушка. Она включила музыку погромче и стала расхаживать обнажённой по комнате, всё внимательно разглядывая и при этом тихонько напевая. Приготовив чай, я притащил поднос с чашками, чайником и сахарницей и поставил на стул возле кровати; Людмила стояла у шкафа, листала какую-то книгу о киноискусстве и в такт музыке двигала то левой, то правой ягодицей. Это так обрадовало меня, что я на цыпочках подкрался к ней, опустился на колени и лизнул девушку в попку. Людмила сделала губы трубочкой и нежно прогудела «у-у-у:», что побудило меня лизнуть её ещё и ещё, дотягиваясь языком до клитора. Моя подруга гамкнула от этой внезапной ласки, а затем хихикнула; я вернулся на кухню за булочками и шоколадом, а когда снова очутился в комнате, то увидел, что девушка полулежит на животе, обратив свою попку ко мне. Задорно улыбнувшись, она шлёпнула по промежности, зовя меня к новым подвигам. Меня и не нужно было упрашивать; член тотчас же опять напрягся и, качнувшись, вырос на глазах, я пощёкотал Людмиле половые губы и завёл член во влагалище сзади. У моей подруги среднее расположение вагины, но, благодаря мягкости и эластичности её отлично разработанной писюни, мы можем принимать какое угодно положение и получать бесконечное удовольствие. Позиция сзади мне нравится больше всего, во-первых, потому, что лежать животом на её попке невыразимо приятно, а, во-вторых, появляется возможность оглаживать и тискать её передние прелести, да и тело Людмилы при этом положении выгибается и ритмично вздрагивает, что только добавляет блаженства.
Сейчас подруга не кричала, а лишь сладострастно постанывала и по временам кряхтела; я уже почти завершил свой труд и хотел кончить в неё, но Людмила, предчувствуя оргазм, с оханьем прижала мой пенис, вывела его из влагалища и натянула кожу на головку. Она пробормотала: «не торопись, всё успеем» и развела попку, предлагая войти в анус. Должен признаться, что до того момента мне никогда не приходилось заниматься анальным сексом, — с Натали ничего не вышло, она сопротивлялась и не желала, по-видимому, прочитав где-то, что это очень больно. Что же касается групповых оргий с девушками лёгкого поведения, на которых я с друзьями развлекался в студенческие годы, то из-за нехватки времени мне ни разу не удалось склонить к такому делу ни одну из потаскух. Но Людмила была опытной женщиной; растеребив анус, она понемногу, смачивая отверстие слюной, помогла мне просунуть член поглубже. Кстати, отмечу: пенис мой не весьма большой, хотя, как говорит подруга, «сносный», — в эрегированном состоянии он достигает семнадцати с половиной сантиметров в длину и четыре в поперечнике, однако Людмила в ходе ласк умела доводить его до девятнадцати и четырёх с половиной сантиметров в длину и толщину соответственно. Она говорит, что в принципе неважно, достаточно ли велик пенис, нужно, что бы он был потвёрже, но видеть крупный и налитой член очень здорово, это усиливает возбуждение. Во всяком случае, для анального секса мой член подходит идеально, — боль в попке у моей подруги не бывает слишком большой и всегда кончается полным кайфом, хотя Людмила обыкновенно верещит и морщится, однако ни разу не попеняла мне, что я переусердствовал.
Я излил сперму в её попку, после чего девушка хрипло взвыла и рухнула на постель. Немного постонав, она перевела дух и, как ни в чём не бывало, повернулась и стала пить чай. Мне хотелось поговорить с ней, но она избегала бес

Поделиться в: