Настоятельница монастыря «Святой Женевьевы», строгая монахиня Матильда Краузе, склонившись над столом, просматривала тетради своих юных воспитанниц, подчеркивала красным карандашом обнаруженные ошибки. «Ах, как плохо пишут» — сокрушалась она, намериваясь сделать выговор матери Гортензии, преподававшей французский язык. Она хотела позвонить, но в это время одна из монахинь-надзирательниц подала ей на подносе для писем конверт. Разорвав его, Матильда Краузе прочла следующие строки:
«Вы просили меня подыскать вам такого человека, который был бы, с одной стороны настолько силен, что мог бы выполнять различные хозяйственные работы и, с другой, чтобы не мог быть опасным для вверенных вашему воспитанию девочек. Податель сего письма может быть совершенно безопасен в этом отношении, так как он, как я заметил, непроходимо глуп и к тому же глухонемой. Свидетельствую вашему преподобию мое глубокое уважение.» Таль де Мурен.
 — Вот, наконец-то, найден нужный нам человек! — прочитав все письмо, сказала настоятельница, ожидавшей приказания надзирательнице, — теперь будет кому обрабатывать наш сад.
 — Вы правы, ваше преподобие, — ответила надзирательница, — мало вероятно, чтобы этот человек оказался опасным.
 — Приведите его ко мне в кабинет, — распорядилась настоятельница, желая лично осмотреть нового человека, рекомендованного в садовники.
Через минуту в кабинет вошел молодой человек, с блуждающим взглядом и улыбкой, лет около двадцати, довольно чисто одетый и по простой моде. «Действительно глуповат», — смерив его взглядом, заметила настоятельница монастыря, видя не сходившую с его лица глуповатую улыбку.
 — Жаль только, что он молод и довольно красив, — сказала она, обращаясь к надзирательнице.
 — Едва ли это обстоятельство может иметь серьезные последствия, когда он глупец и глухонемой, — почтительно сказала надзирательница.
 — Ну, вы совсем не правы, — возразила Матильда Краузе, — девочки очень любопытны и могут поинтересоваться его мужскими особенностями, а это может привести к печальным последствиям, хотя, впрочем, они будут под строгим наблюдением, — добавила она.
 — Конечно, мы не будем спускать с них глаз, — подтвердила надзирательница.
 — Растолкуйте ему как-нибудь, что он должен делать у нас и, затем доложите мне о его способностях, — распорядилась настоятельница, давая знак, что разговор окончен.
Надзирательница увела молодого человека в сад и мельком стала показывать ему, что он должен делать: мести дорожки, срезать и убирать сухие листья и сучья, колоть дрова.
Все это молодой человек понял, обнаружив ловкость и силу.
 — Да, он препонятливый, ваше преподобие, — сказала монахиня, докладывая через два часа настоятельнице о результатах испытания молодого человека.
 — О, это отлично, — согласилась настоятельница, — условьтесь с ним относительно вознаграждения, а главное следите затем, чтобы он как можно реже встречался с нашими девочками.
 — Получив строгий наказ по надзору за молодым человеком, весь штат надзирательниц постоянно вертелся около него в саду, когда юные воспитанницы, пользуясь часами отдыха, бегали резвились по саду, придумывая разные забавы и игры.
Все это были молодые девушки, лучших фамилий, не старше шестнадцати лет, вверенные воспитанию настоятельнице монастыря Краузе, пользовавшейся великолепной репутацией строгой и благочестивой женщины.
Основное внимание в воспитании своих воспитанниц было обращено на то, чтобы девочки были совершенно не осведомлены ни о чем касающемся половых отношений и вообще интимных сторон жизни.
В их юные головки были внедрены понятия, что детей приносит аист, что их находят на огородах, в капусте, что мужчины отличаются от женщин только костюмом, что волосы растут в известных местах от того, что они кушают баранину. Этот вздор рассказывается не только малышам, но и шестнадцатилетним девушкам. Нравственность девочек охранялась так строго, что даже ванны принимались ими в сорочках, чтобы они не видели собственной наготы.
Конечно, уродливость такого воспитания должна была сказаться и вылиться в безобразные формы. Появление среди девочек молодого садовника, конечно, было замечено. Высокий, стройный, с кудрявыми волосами и прекрасными чертами лица он производил на девочек чарующее впечатление. Многим из них хотелось вступить с ним в разговор мимикой, но тотчас появлялась какая-нибудь воспитательница и шаловливые девочки должны были с разочарованием отходить прочь. Главное им хотелось подтвердить свою догадку, что мужчина отличается от женщины не только костюмом.
Таким постоянным надзором был чрезвычайно недоволен молодой садовник Ксаверий де Монталь, ибо не этак он рассчитывал, когда прочел объявление в «Основе христианской нравственности», приглашающего молодого человека, сильного, глухонемого на постоянное место.
Зная, что тот клерикальный журнал пользуется благословением монастырей, занимающихся воспитанием и образованием молоденьких девушек, Ксаверий де Монталь без особого труда догадался, почему именно требуется глухонемой.
Будучи молодым повесой, совершенно свободным и независимым, он переменил имя, взял на себя довольно трудную роль глухонемого. Поступая в монастырь, он надеялся, что ему будет легко сдружиться с девочками и посвятить их в запретные тайны.
Особенно ему нравилась одна прелестная воспитанница по имени Клариса де Мурель, девочка лет около шестнадцати, с пухлыми коралловыми губками, тонкой талией и таким упругим бюстом, как будто две половинки яблока были спрятаны на ее девственной груди. Веселая, резвая она чаще других подбегала к нему, выбирая момент, когда не было около нее стерегущих аргустов.
Однажды, Клариса де Монталь, бегая вблизи садовника, осмелилась даже толкнуть его пальчиком и, отбежав, увидела, что этот глупый, но красивый глухонемой парень сделал жест весьма похожий на воздушный поцелуй.
«Глупый, однако, он не совсем деревяшка», — подумала она, сделав это открытие, и решила подойти поближе и познакомиться с ним.
«Вот именно с этого роскошного цветка я буду обрабатывать этот дивный сад», — подумал Ксаверий де Монталь, любуясь изящным личиком девочки и ее большими красивыми глазами. Постоянный надзор не только ему самому, но и надзирательницам надоел, которые предпочли бы сидеть в своих кельях, и пить кофе, как это было раньше.
«И зачем наблюдать за ним, — думали они, — когда он дурак и глухонемой, не подозревает даже своего мужского назначения?» Но надзор за ним был неизбежен, ввиду строгого наказа самой настоятельницы.
«Надо что-нибудь придумать, чтобы ослабить этот проклятый надзор», — часто думал Ксаверий, ломая голову над этой трудно решимой задачей. В конце концов, он все-таки придумал и выкинул фортель.
В день «Святой Женевьевы» персонал монастыря отпустил садовнику две кварты превосходного монастырского вина. Выпив это вино и притворившись пьяным, Ксаверий перед приходом надзирательницы, которая должна была принести ему обед, развалился на кровати, в отведенной ему каморке и притворился глубоко спящим. Предварительно он принял такую позу, что принадлежность его туалета, как будто бы во сне сползла со своего места, обнажив ту часть тела, которая обыкновенно тщательно скрывается.
Вошедшая монахиня, сокрушаясь, покачала головой, увидев в таком безобразном виде монастырского садовника, ставя на стол принесенный обед, она огорченно подумала о невоздержанности и неопрятности мужчин.
Уходя, она, однако, не могла устоять от искушения, и, взглянув вдруг обмерла от удивления, увидев на том месте, где как она доподлинно знала в дни своей молодости, находится мужская принадлежность, — было пустое место!!!
 — Святая Женевьева! — про себя воскликнула она с радостью, — а мы так боялись и охраняли от него наших девочек, а у него оказывается, и нет ничего для них опасного, и он даже не мужчина!!!
Сделав такое открытие, она со всех ног, побежала доложить об этом настоятельнице.
 — Сама видела, ваше преподобие, — уверяла она настоятельницу.
 — Не поверю, доколе сама не увижу, — произнесла та, не доверяя глазам своей подчиненной.
Спустя несколько минут, Матильда Краузе, в сопровождении надзирательницы вошла в коморку садовника и была поражена необычной картиной.
С некоторым смущением, непонятным для нее, рассматривала она покрытый волосами «лобок» выпившего садовника, крепко спящего. На нем действительно, отсутствовало самое страшное для ее воспитанниц.
 — Это чудо-милость божья «Святой Женевьевы», и нашему монастырю, — сложив руки, умиляясь сказала монахиня, — это должно быть большая редкость в мужском сословии, — продолжала настоятельница, — и надо принять все меры, чтобы удержать его в нашей обители.
Взглянув еще раз на пустое место, они, осторожно ступая, оставили его одного.
Как только они ушли Ксаверий весело рассмеялся. Его мужская принадлежность, вытянутая и зажатая между ног, освободилась и оказалась на надлежащем месте. И была она такой величественной, что если бы видели ее монахини, то непременно пришли бы в ужас.
«Ну, кажется, дело идет превосходно, — думал Ксаверий, — время для обработки сада, по-видимому, наступило!»
На другой день все воспитанницы были удивлены, когда увидели, что все надзирательницы исчезли, а они предоставлены сами себе. Бегая по саду, они наталкивались на садовника, который делал вид, что не обращает на них внимания, поправляя изгородь на клумбах.
 — Смотрите, а ведь он очень красивый, — говорили они друг другу, окружая садовника, жаль, что он глухой, а то бы многое мы узнали из того, что скрывают от нас старые монахини. Не может быть, чтобы он отличался только платьем, что-нибудь да есть в нем особенное, — говорили третьи осматривая его со всех сторон.
Ксаверий усмехнулся, слыша веселую болтовню девушек, еще не зная что все придет в свое время.
Монахини перестали обращать на него свое внимание и только изредка осматривали работу, которая велась им безукоризненно. Девочки также привыкли к нему и часто тормошили его, весело смеясь. Он в свою очередь иногда схватывал шутящих с ним девушек, а более взрослых сажал к себе на колени, что многим из них нравилось. Когда они вполне освоились с ним, он иногда, руками забирался к ним под платье лаская тело все выше и выше. При этом он заметил, что некоторые девочки относились к таким ласкам с нескрываемым удовольствием.
Они горели и немели он его ласк и прижимались к нему с нежностью юных существ, смутно желающих новых ощущений. Особенно часто к нему подсаживалась Клариса, позволяющая ему трогать себя всюду. Она как бы замирала от его ласк, когда Ксаверий осторожно просовывал свою руку в разрез ее кальсончиков и нежно щекотал ее своими пальцами, то гладя шелковистые колечки волос на круто поднимающемся лобке, то забираясь глубже.
Она почти не стеснялась, зная, что он глупый и притом глухонемой он не сможет никому рассказать, как он ее ласкает. А ласки были так нежны и приятны, что отказаться от них совсем не хотелось.
С каждым днем все больше и больше охватывало ее чувство чего-то нового и неизвестного, но страшно желанного. Ей бы хотелось, чтобы он не отрывал своих рук от ее «ямочки», как она и ее подруги называли свою промежность. Почти всегда окруженная подругами, она только минутами оставалась наедине с садовником.
Будучи смелее других, Клариса, сгорая непонятным желанием, однажды забежала к нему в беседку, которая помещалась в конце сада и куда было строго запрещено ходить всем воспитанницам. Увидев вбежавшую к нему девочку, Ксаверий обрадовался появлению своей любимицы, зная, что теперь его убежище открыто и будет посещено всеми девочками.
Лаская, он расстегнул лиф ее платья, начал целовать безумно ее маленькие спелые груди и это не испугало ее, а напротив, дало ей повод, в свою очередь, бесчисленное число раз целовать милого садовника. Ксаверий положил на клеенчатый диван девочку и уже по настоящему свободно начал щекотать ее, забираясь пальцами в ее «ямку». Она тревожно трепетала от охватившего ее восторга. Скоро лицо девочки начало вздрагивать, и она почувствовала блаженные волны, подступившие к ней.
 — Жаль, что ты немой, но я все-таки люблю тебя, — прошептала она и выбежала из беседки.
Конечно, он мог бы воспользоваться девочкой, как хотел, тем более что его член, возбужденный до крайней степени, требовал исхода, но дело в том, что он, трогая ее, заметил, что вход в «ямку» полузакрыт девственной плевой, в которую с трудом проходит его мизинец.
Ксаверий хорошо понимал, что если он сразу возьмет ее, то не только доставит ей настоящее удовольствие, но причинит глубокое страдание. Кроме боли это грозит сильным кровоизлиянием и все может обнаружиться.
Будучи молодым человеком, он знал, что с некоторым терпением он достигал обладания девочкой без пролития крови и без всякого повреждения девственной плевы, а девочка будет чувствовать огромное наслаждение, как женщина.
Не прошло и десяти минут после ухода Кларисы, как вбежала другая девочка, Сильвия, хорошенькая, бойкая, тоже лет шестнадцати, но только в другом вкусе. Настолько первая была тоненькая и стройная, настолько вторая была толстушкой с широкими бедрами как у взрослой женщины. Сильвия тоже часто присаживалась к садовнику на колени, но отскакивала смущенно, когда он касался нижней части ее живота.
На этот раз вбежав к нему, она стала прыгать около него, весело смеясь и забавляясь глупым садовником. Когда Ксаверий схватил, эту недотрогу, как он про себя ее называл, посадил к себе на колени, она вдруг присмирела и закрыла глаза ладонями, как бы зная, что с ней будут делать. Было сразу заметно, что эта девочка была опытной и знала чего ей хочется, но раньше из-за стыдливости не позволяла дотрагиваться до себя.
Теперь под влиянием жажды знакомого ей ощущения, она с покорностью раздвинула ножки, когда Ксаверий, расстегнув ей кальсончики, начал производить обследование.
Как он и ожидал, Сильвия Мартон давно уже предавалась тайному пороку и, хотя девственная плева не была нарушена, но свободно растягивалась, образуя свободный и довольно широкий проход в глубину ее девственных органов.
Ощутив под рукой развитый клитор он начал раздражать его. Девочка лежала в забытье у него на коленях и сладостно ожидала знакомого эффекта. — Еще, еще! — шептала она, находя, что садовник делает гораздо приятнее, чем она сама или ее подруга Тереза Гордье. убедившись в ширине ее «ямки», Ксаверий вовсе не хотел доводить девочку, — прекрасный случай удовлетворить ее и себя естественным путем, когда он увидел порывистое дыхание девочки и ее нервное вздрагивание, он осторожным движением, стараясь не разорвать девственной плевы, начал постепенно запускать свой орган в «ямочку» девочки. Плева послушно все больше и больше, пропуская все дальше и дальше налитый кровью и горевший желанием член садовника. Было тесно, но чрезвычайно приятно, когда член почти до краев вошел в Сильвию Мартон.
Девочка сначала было испугалась, чувствуя, что какое-то толстое тело входит в нее, но потом обмерла, охваченная бурным восторгом, такого еще никогда не было с нею. Помимо ее воли, ее широкие бедра поднимались и опускались, и она испытывала необычное блаженство...
Через минуту она закрыла глаза, судорожно всхлипнула и обессиленная упала к нему на грудь. В это время горячее семя Ксаверия в обилии вливалось в глубину девственных органов.
Акт был окончен и, Ксаверий, поцеловав Сильвию, отпустил ее, наконец, с колен. Спустя немного времени девочка оправилась, вздохнула и громко рассмеясь выбежала из сторожки, теперь уже зная, чем мужчина отличается от женщины — толстым и вкусным пальцем.
 — Вкусная девочка, — подумал Ксаверий, нисколько не сожалея, что ему пришлось обрабатывать сад этой девочки, а не Кларисы, которая ему больше нравилась.
Сильвия Мартон вся розовая и довольная испытанным ощущением, тихо шла по саду, как вдруг услышала, что ее кто-то догоняет.
 — Тереза, — воскликнула Сильвия, увидев догонявшую ее подругу, с которой она была особенно дружна, — откуда ты?
вместо ответа Тереза подойдя вплотную к подруге прошептала:
 — Я все видела! Все, все видела! — Что ты видела? — воскликнула Сильвия, — что я была в беседке садовника? — Видела и то,
 — Видела и то, что вы делали, — шептала Тереза, — в щелку все было видно, — добавила она, обнимая Сильвию.
 — Ну видела, так молчи. А кстати, ты зачем шла в беседку? Ага, покраснела, — засмеялась Сильвия.
 — Право, я только хотела посмотреть, что делает садовник, — оправдывалась Тереза в смущении, — и вдруг вижу что-то необыкновенное. Страшно интересно было... только непонятно...
 — Душечка, милая, — вдруг с жаром обратилась Тереза к Сильвии, расскажи, что же это было такое, что он делал с тобой своим животом.
 — Так приятно, так сладко... нельзя выразить, — прошептала Сильвия.
 — Что же именно? — спросила Тереза. — Я думаю, что немой достал что-то похожее на то, что ты иногда делаешь со мной, а я с тобой, понимаешь? — А, — сказала Тереза, вспоминая, как они иногда по очереди щекотали «ямки» друг другу, вызывая наслаждение, — но как же это можно сделать животом? — спросила она, ничего так и не понимая. — Я все видела, ты плясала у него на коленях, а он поддерживал тебя за попку обеими руками. Что это он делал?
 — Ты угадала, — сказала Сильвия, — но только по сравнению с нашей забавой, он это делал в тысячу раз приятнее. У него на том самом месте, где у нас «ямочки» торчит палец, такой длинный и толстый, страшно горячий.
 — Ну, ну, — торопила Тереза, стараясь не пропустить ни одного слова.
 — Ну вот этот палец он запустил в мою «ямочку» и так мне было вкусно и хорошо, что я не отказалась бы еще раз, — сказала Сильвия, чувствуя что это правда.
 — Так значит, мужчина от нас и отличается этим пальцем? — спросила Тереза, — а я так и думала, что они не могут быть такими же как и мы. А больно было?
 — Нет, боли я не чувствовала, — ответила Сильвия, — а только сначала было тесно, но потом все обошлось... только вот что непонятно, почему белье стало мокрое?...
 — А тебе не было стыдно? — допытывалась Тереза, сгорая желанием попробовать тоже самое, что и ее подруга.
 — С этим, глупым, глухим?... , — засмеялась Сильвия, — ни капельки, он все равно, что машина, — дополнила она свою мысль.
 — Ах, как бы мне все это попробовать! — прошептала на ухо Сильвии Тереза.
 — Так иди, — прошептала Сильвия, — я буду караулить, чтобы никто не подошел к беседке. В случае, если я увижу, что кто-нибудь идет, я постучу в стенку.
 — И хочется, и стыдно, — прошептала Тереза, — но нужно будет заставить его, а как это сделать? — спросила она.
 — Совсем не нужно, — сказала Сильвия, — ты только войди к нему, а остальное он сам. Иди пока не было колокола, а то нас могут хватиться, — торопила Сильвия, желая и Терезу сделать соучастницей испытанного наслаждения.
Тереза колебалась.
 — Я хочу испытать... и пойду... — наконец решилась она. В то время, когда Тереза входила в беседку, Сильвии ужасно захотелось посмотреть, так ли это будет, как было с ней. Отыскав в беседке щелку она жадно приникла к ней.
Ксаверий несколько удивился, когда Тереза зашла в беседку. Увидев перед собой еще одну девочку высокого роста, стройную, пятнадцати лет, он подумал: «однако это пожалуй будет много, если они сразу все пойдут ко мне».
Сильвия припав к щелке увидела, как садовник начал щекотать Терезу под платьем и затем, что-то сообразив, подошел к столу, как раз напротив отверстия, где она стояла. Садовник из своего среднего кармана вынул «палец», а из стоящей напротив баночки вазелин, начав намазывать его.
 — Ах, как интересно, — шептала Сильвия, — да он с головкой!
Она сразу догадалась, что «палец» намазывается для того, чтобы не было туго.
Намазав член, Ксаверий подошел к лежащей на диванчике девочке и широко раздвинув ей ножки, так что был виден ее пухленький маленький разрезик, осторожно начал вводить ей свой огромный «палец».
Обеим девочкам очень понравилось играть с немым садовником и, они часто, как только было возможно, тихонько от своих подруг бегали в беседку, сначала порознь, а потом обе сразу. Ксаверий по очереди удовлетворял девочек, доставляя и себе немалое удовольствие. Перед тем, как начать дело он каждой из них вкладывал в «ямочки» лепешки, предохраняющие от зачатия.
Он бы предпочел обеим девочкам Кларису, которая тоже часто забегала к нему, однако соединиться с ней он не решался, так как вход был все еще недостаточно широким для его большого члена. Пока он искусственно удовлетворял девочку, которая и не подозревала, что ей предстоит еще большее удовольствие. Ксаверий думал о том какие могучие наслаждения может получить она сама и дать ему в последствии при естественном сношении.
Однажды, когда Ксаверий занимался с Терезой и Сильвией, Клариса хватилась подруг и пошла их разыскивать к беседке садовника, так как замечала, что они и раньше увивались около него. Осторожно подкравшись к беседке, Клариса глянула в щелку и ахнула от неожиданности развернувшейся перед ней картины. Садовник поставив на четвереньки обеих девочек рядом одна к другой, поочередно засаживал им сзади «палец», то одной, то другой, очевидно решив одновременно доставить им обоим удовольствие... Он несколько секунд совал свой «палец» в одну «ямку», а затем вставлял его в другую, и так продолжалось без конца. Клариса с немым удивлением и захватывающим любопытством смотрела на садовника, не понимая, что он с ними делает, но очевидно что-то очень приятное для девочек.
 — Что это у него за предмет такой? — прошептала она, видя что-то наподобие рога, выступающего у садовника, которое то появлялось, то опять пряталось в «ямках» подруг, — почему он до сих пор не совал в меня эту штуку. — Думала она, горя желанием как можно скорее познакомиться с этим невиданным предметом. Ей было досадно, что ее подруги перехитрили ее и ушли куда-то дальше, чем она...
Притаившись за беседкой и дав подругам уйти, Клариса немедленно вошла в беседку к немому, который лежал в истоме на диване.
Думая, что его любимица пришла за обычной порцией своего удовольствия, которое он доставлял ей щекотанием, Ксаверий очень удивился увидев, как она подошла к нему, и сев на его колени, тотчас проворно запустила руку в средний карман.
«Эта девочка, оказывается, кое-что понимает», — подумал он, видя что она делает. Ощупав что-то мягкое и вялое, не похожее на то, что она видела, Клариса выдернула его на руку и опять изумилась, когда в руках мягкий член встал и начал раздуваться, твердеть и увеличиваться в размерах.
Зная, что ее «ямка» еще не готова перенести размеров его члена без повреждения, он хотел удовлетворить ее прежним способом, но когда он стал щекотать ее руками, она сидя верхом на его коленях с блуждающим взором схватила его за член и лихорадочно стала всовывать его к себе в «ямку».
 — Хочу, хочу... — шептала она. Видя ее страстное желание Ксаверий не потерял голову, при помощи вазелина он с большим трудом и осторожностью ввел свой член. «Ямочка» послушно, но с трудом раздвигалась. Девочка стала морщиться, но спустя несколько секунд она начала увлекаться новым занятием. С помутневшим взором и клокочущей страстью она в безумии шептала:
 — Ах, ах как хорошо, слаще всего на свете, так, так... еще... Еще подбадривала она себя, насаживаясь на огромный рог, змеей извиваясь на его коленях. Через минуту она громко застонала, оскалив свои жемчужные зубки.
 — Ох, ох, — крикнула она и потеряла сознание, переживая мучительно-сладкое наслаждение, окутавшее ее пеленой глубоких, продолжительных волн. Такое же сильное чувство переживал и Ксаверий, убедившись что эта девочка вполне оправдала его надежды. Ему она нравилась так что он ее не отпустил до тех пор, пока не проделал тоже самое еще два раза. И каждый раз девочка с восторгом и бешенством отдавалась ему: кричала, кусала его зубами. В последний раз она впилась в его губы своими губами, повалила его на диван и, лежа на нем вертелась с такой страстью пока не насытилась еще раз, почти потеряла сознание. Когда очнувшись она выходила из беседки, Ксаверий заметил, что бедняжка еле передвигала ноги от усталости.
После ее ухода Ксаверий тщательно осмотрел свое платье, и не увидев следов крови удивился, что плева выдержала такое бурное испытание. Несмотря на полученное огромное наслаждение, Клариса чувствовала недовольство, что она не одна, кто пользуется вниманием садовника. Само собой разумеется, что для Сильвии и Терезы не осталось секретом, что есть еще третья между ними, которая также, как и они пользуется экскурсиями в область блаженства.
Часто, гуляя по саду, они рассказывали друг другу свои ощущения, которые каждая в отдельности испытывала с садовником.
 — От чего это, когда он свой «палец» вложит, сделается так хорошо? спрашивала подруг Сильвия.
 — Это еще не так хорошо, — говорила Клариса, — а самое лучшее, когда оканчивается... Вдруг, что-то охватывает, завертит... И уносит в сладкое забвение...
 — Да, — согласились девочки, переживая радость первых удовольствий.
 — А от чего, — спросила Тереза, — как побывает его «палец» в «ямке», так после появляется сырость?
 — Какая сырость, — возразила Клариса, — целый поток вытекает из «пальца».
 — Надо уничтожить пятна, чтобы не заметила настоятельница, — предложила Сильвия. Интересовало их также и то, зачем он в их «ямки» перед тем, как вкладывать «палец», кладет белые лепешечки. Назначение этих лепешечек им пришлось узнать только впоследствии. Происхождение пятен им стало известно, благодаря следующему случаю.
Однажды все девочки сразу пришли в беседку к садовнику. Садовник принял их равнодушно, не изъявляя желания знакомиться с ними. Потрудившись все эти дни, особенно с Кларисой, он думал сделать передышку, чтобы собраться с новыми силами. Хотя девочки и видели, что садовник не расположен с ними играть, но уходить не хотелось, не получив своей доли удовольствия. Клариса, наиболее страстная, поэтому наиболее решительная, подошла к садовнику и нисколько не стесняясь, вынула на ладошку «палец» Ксаверия.
Все три девочки никогда не видели «палец» в такой близости. Это чрезвычайно их заинтересовало. Из вялого безжизненного «палец» под осторожным ощупыванием девочек, постепенно становился толстым и сильным. Ксаверий, желая предоставить им полную свободу, лег на диван.
 — Пусть они забавляются, — подумал он, испытывая некоторое наслаждение.
 — Смотрите, смотрите, какая у него головка, а на головке маленький ротик, — воскликнула Тереза.
 — Какое у него странное лицо, — шепнула Сильвия, заметив конвульсивные вздрагивания лица садовника, — ему наверно очень приятно, когда мы трогаем его.
Не успели они еще поделиться мнениями, как все вскрикнули от удивления, видя, как фонтаном брызнула из «пальца» горячая струя, а потом другая, третья...
 — Вот от чего появляется сырость и пятна, — сказала Клариса, вытирая руки платочком.
 — Смотрите, не хочет больше... , ложится! — с огорчением заметила она, объятая желанием, видя, что у садовника «палец» стал мягким и бессильным.
Не стесняясь подруг Клариса стала тормошить его и затем, вскочив на все еще лежащего садовника, стала сама совать его член в свою горевшую безумным желанием «ямку».
 — Не лезет, гнется, — шептала она в отчаянии, но вдруг почувствовала, как у садовника «палец» вновь выпрямился и погрузился в глубину ее маленькой «ямочки».
Ерзая взад и вперед, с блаженной улыбкой глядя на подруг, Клариса страстно шептала с восхищением:
 — Ой, хорошо... хорошо... чудесно, — блаженно закрыла глаза.
Ксаверий, видя, что обе девочки хотят тоже и с мутным взором смотрят на подругу, притянул их к себе и начал обеим щекотать клиторчики. Это было ново и очень приятно. Скоро все четверо огласили вздохами, восклицаниями и сладкими стонами беседку. Кончила скорее всех Клариса, но она взяла себе за правило: не слезать с садовника, прежде чем не сделает два раза подряд... И на этот раз передохнув немного, она продолжила опять с азартом и пылкостью.
Ксаверий не доходил до конца, догадываясь, что предстоит еще дальнейшая работа. И действительно, Кларису сменила Сильвия, а когда кончила и эта, вскочила Тереза, а потом опять Клариса.
 — Эта девочка достойна быть женой короля, — подумал Ксаверий едва приходя в себя от силы наслаждения, доставленного Кларисой.
Несколько месяцев забавлялись девочки с садовником и никто не знал, что делается в саду. Девочки, как будто еще больше похорошели и ничем особенным не отличались и не обращали на себя внимание. Только, чтобы их как-нибудь не хватились они решили бегать к садовнику по очереди, а другие давали знать, если их хватятся. Все шло как нельзя лучше, но к своему ужасу, Ксаверий однажды заметил, что Клариса стала как-то особенно полнеть. Очевидно отдавая ей больше предпочтения, чем другим девочкам, да и в последствии ее несдержанности и страсти, он иногда забывал ей вкладывать лепешку.
 — Неужели никто не хочет заметить ее полноты? — тревожился Ксаверий.
По-видимому, не придавая этому значения, сама Клариса по-прежнему бегала к нему и все с той же охотой и страстностью ездила на нем. Ксаверий ошибался, думая, что никто не замечает растущего живота девочки. Матильда Краузе давно уже тревожно посматривала на девочку, и однажды, позвав ее к себе, сказала:
 — Тебя осмотрит врач, ты наверно чем-нибудь больна. Не понимая причины вздутия живота и совершенно не зная что такое беременность, Клариса ничего не имела против осмотра, тем более, что девочек и раньше в случае болезни тщательно осматривали.
Врач — женщина ограничилась внутренним осмотром, и заявила настоятельнице, что никакой болезни не замечает.
Через месяц, однако, пришлось снова вызвать врача, так как живот Кларисы заметно округлился. Один Ксаверий знал в чем дело, он особенно тревожился за судьбу девочки, не зная что предпринять, чтобы отвести от ее головы надвигающуюся угрозу.
Сама Клариса была по-прежнему веселой и беззаботной, все так же бегала к садовнику, совершенно не подозревая о причине роста ее живота. Видя, что ей уже неловко и тяжело скакать на нем, Ксаверий помогал принять ей более удобное положение, когда запускал в нее свой «палец», от чего Клариса, даже беременная не могла отказаться.
Наступил вечер, когда женщина-врач с разрешения настоятельницы, привела Кларису в сонное состояние и стала исследовать ее половые органы.
 — Вот так сюрприз, — прошептала врач, обнаружив признаки беременности. — Но странно, как это могло случиться? — думала она входя в кабинет Матильды Краузе.
 — Я не знаю, как объяснить вам это, но девочка беременна, — сказала она настоятельнице.
 — Святая Женевьева! Неужели правда? — побледнела Матильда Краузе, вы ошибаетесь, этого не может быть!
 — Я и сама вначале сомневалась, — сказала врач, — так как девственность девочки не нарушена, но тогда, как это могло произойти? Трудно сказать. По всей видимости, сношение с ней имел мальчик с неразвитым членом, но с созревшим семенем.
 — Невероятно, но у вас в обители нет мальчиков. Вы все же вероятно ошиблись, — сказала настоятельница.
 — Я утверждаю, что виновником был мальчик, — возразила врач.
 — Хорошо, хорошо, — холодно сказала настоятельница, — но я знаю, что вы ошиблись. В моем учреждении не может быть такого ужаса.
И, вставая, Матильда Краузе, с достоинством и гордостью подала врачу пакет, оплачивая не столько визит, сколько молчание.
Та с улыбкой поклонилась и вышла, предварительно приведя в чувство все еще спящую девочку.
Девочка все еще лежала на постели, когда Матильда Краузе вошла к ней, чтобы приступить к допросу.
 — С тобой не случалось в последнее время, ничего, милая девочка?
 — Неужели она узнала, что я бегаю к садовнику? — подумала Клариса с испугом, но в тот же миг решила не выдавать его, чтобы не случилось.
 — Ничего такого, чего бы вы не знали, — ответила она с твердостью.
 — Ну, например, как бы это сказать тебе... Ты становишься взрослой... — путалась настоятельница.
 — Да, я уже большая, — согласилась Клариса. — Ну, так вот, — продолжала настоятельница, — пришло время открыть тебе тайну. Как, ты думаешь, появляются дети? — спросила она.
 — Кажется их приносят аисты, но мне что-то не вериться. — И верно, — подтвердила настоятельница, — их приносят не аисты, а женщины.
 — Женщины? — изумленно спросила Клариса, — как же это? — спросила она, заинтересованная тем, что детей приносят женщины, это было для нее новостью.
 — Видишь ли, это трудно объяснить, словом тут должен участвовать мужчина, — бессвязно говорила настоятельница.
 — Когда девушки выходят замуж, тогда появляются дети — дополнила она.
 — Отчего же это? — спросила Клариса, начиная как будто что-то понимать.
 — Это такой закон природы, мужчина близко соединяется с женщиной и тогда в животе у нее заводится ребенок.
Вдруг все осветилось в голове Кларисы, и она, вскрикнув, закрыла лицо руками.
 — Говори, говори несчастная, как это случилось? — строгим голосом допытывалась настоятельница, треся за плечо девочку.
 — Я и сама не знаю, как это случилось, — прошептала Клариса в смущении и со слезами на глазах.
 — Говори, или Святая Женевьева поразит тебя громом! — тревожно произнесла настоятельница.
 — Это было... это было давно, — начала захлебываясь от рыданий Клариса. — я зашла в глубину сада, никого не было вокруг. Вдруг вижу, какой-то человек спустился со стены и бросился на меня, — сочиняла Клариса.
 — Это, наверное, был мальчик? — прервала настоятельница. — 
Когда я очнулась его уже не было, я его не рассмотрела, испугалась и упала в обморок...
 — Ну, ну, — торопила настоятельница, — ты на себе ничего не заметила особенного? — продолжала она, не подозревая лжи и твердо веря, что девочка осталась вполне непонимающей и невинной, и стала жертвой откуда-то взявшегося развратного мальчишки.
 — Только платье было смято и расстегнуты кальсончики, — ответила Клариса.
 — И ничего больше? — спросила настоятельница. — Ничего больше я не помню, — ответила Клариса, радуясь, что ее милый садовник не открыт.
 — Дитя мое, — произнесла настоятельница, возложив руки на голову своей воспитаннице, — этот негодный мальчишка наградил тебя ребенком.
 — Но как он мог сделать это, — задумчиво произнесла Клариса.
 — Из капельки образуется человек, — ответила Матильда Краузе.
Клариса ничего не ответила, думая про себя: «Ничего себе капелька. Целые ручьи». — С тобой случилось несчастье, — продолжала настоятельница, — и долг нашей обители требует того, чтобы ты на время скрылась с глаз мира. Ты должна сегодня же ехать к матери Камелии, в ее отдаленный монастырь и там погостить, пока все будет улажено.
Клариса заплакала, видя, что ее разлучают с садовником. В этот же день тихонько от подруг, были уложены все вещи Кларисы и отдано было распоряжение приготовить карету. Как только стемнело, Клариса выехала из монастыря в сопровождении одной из старых монахинь. Правя лошадьми, Ксаверий, с сожалением и грустью смотрел на ссылку милой девушки, обвиняя себя в том, что не смог предохранить этот дивный цветок от зачатия.
Когда они ехали лесом, Клариса заметила, что монахиня спит, и надумав еще раз испытать уединения с садовником. Открыв дверь

Поделиться в: