Раз в год наступало долгожданное время отрыва: в отпуск, в отпуск! Прочь от постылого дома, пыли на книжных полках, от всех этих тяжестей, что давит, приминают к земле, напоминая о законе гравитации...
Макс, сладко посапывающий рядом в кресле, тоже из категории тяжестей, и, хотя на отдыхе он всегда под боком, его добрых сто килограммов живого веса не тянут и это поразительное чувство отрыва, полета не проходит...
Даже в тот момент не проходит, когда он, просыпаясь среди ночи, начинает шумно и тяжел, в тон мощному прибою за гостиничным окном, ворочаться, а потом тяжелой волной накатывает на нее, совершенно сонную, и она наперед знает дальнейший сюжет, все эти пятнадцать лет остающийся неизменным.
Полежав на ней, горячим дыханием плавя ее ухо, он сильным решительным движением коленей раздвигает ей ноги, а потом слепо тыкается в нее своей на удивление быстро твердеющей плотью, все никак не попадая. До тех пор пока она, изнемогая от его неловкости, не дотягивается рукой до его члена и не направляет его... И так все эти годы.
 — Как вы сказали? — переспросила она услужливо склонившуюся стюардессу. — Мы сейчас идем на автопилоте? — она откинулась на спинку кресла, приоткрыла глаза и прошептала:
 — Господи, как все, оказывается просто.
 — Как просто, мы сейчас летим на автопилоте, — ответила эта девочка на ее вопрос, почему это первый пилот шляется по салону. Значит, этот толстобокий «Боинг» несется вперед помимо воли человека, и ничего уже не зависит ни от тебя, ни от первого пилота, очень импозантного мужчины, которому на вид лет сорок и во внешности которого все безупречно. И завораживающее своей мужественностью лицо, и сочная седая прядь в черных, как душа злодея, волосах, и гипнотически манящий взгляд темных глаз. Проходя мимо, он пару раз бросал откровенные взгляды на ее стройные ноги, открывшиеся, что называется, «от и до» в распахнувшихся полах цветастой пляжной юбки.
И наверняка он отметил своим цепким взглядом, как соблазнительно белеет на фоне загорелой кожи ослепительно белый треугольник трусиков. Она не стала поправлять распахнувшуюся юбку — черт с ней, в этот момент нас уже ведет по курсу автопилот, сидящий внутри нас, и вот уже он подает сигнал: когда летчик в очередной раз путешествовал мимо нее, она почувствовала, как мелкая дрожь проснулась в ее теле, а лоно наполнилось горячей влагой.
 — Вам не по себе? — услужливо поинтересовалась стюардесса, коснувшись ее плеча.
 — Нет... — после паузы ответила она. — Я, напротив, в полном порядке. Ведь, как вы верно только что заметили, мы идем на автопилоте».
Да, на автопилоте, поэтому все можно пустить побоку: приступы удушливого стыда, угрызения совести... Все побоку, вплоть до ошарашенного взгляда смуглого бармена, сосредоточенно трущего полотенцем стакан в ее любимом баре под тростниковой крышей, — там на оставшемся далеко внизу берегу, на дальнем краю пляжа...
На Тенерифе они оказались ее стараниями — ей очень хотелось попробовать настоящий серфинг.
Этот скалистый островок конечно же не Гавайи, но пару мест для катания там можно сыскать и скользить под нависающей над тобой волной, а потом выслушивать замечания Альберто, бронзовотелого итальянца лет двадцати пяти, профессионального серфингиста, всю жизнь проводящего в странствиях по миру.
Уже на второй день отдыха, ранним утром, когда на пляже никого не было, они с Максом искупались, отправились в бар выпить по стаканчику сока. Макс задремал, полулежа в шезлонге, а она осталась в баре, навалившись пышной грудью на высокую стойку, и тут услышала дыхание за спиной.
Потом чья-то прохладная и влажная рука легла ей на бедра, и вслед за этим прикосновением в ней включился какой-то чуткий автопилот, наполнявший приятной и тревожной тяжестью низ живота и напрочь гасящий сознание.
С этого момента ее уже нисколько не волновала опасная близость дремлющего Макса, ни присутствие рядом таращащегося на них во все глаза бармена... А он таращился и видел, как рука Альберто, проскользив по ее животу, поднимается к бюсту, сдавливает его и груди, в ответ на импульсивное движение его пальцев, буквально выпрыгивают из тесной полоски купальника и валятся на стойку. Ему было видно, как серфингист, опустив свои плавки, обнажает огромную, взметнувшуюся вверх плоть и поводит ей по округлым напряженным ягодицам этой впавшей в совершенную прострацию женщины.
А рука его тем временем проникает под ее бикини, оттягивает тонкую ткань, и пальцы долго блуждают по влажному после купания лобку, касаются входа в лоно и наконец раздвигают его мягкие створки.
Бармен звонко цокнул донышком стакана о стойку, но этот сигнал из внешнего мира до нее не дошел. Она уже плавно покачивала бедрами, помогая опустить купальные трусики к коленям, уже упиралась руками в стойку и, выгнув спину, чуть расставляла ноги. И так замирала, дожидаясь первого прикосновения мужской плоти...
Он входил медленно, изредка поглядывая направо, где в шезлонге спал ее муж.
Но ни его, ни ее это опасное соседство, кажется, уже не пугало.
Она глухо постанывала под ударами неуклонно наращивающего темп мужчины, ее большие груди колыхались и скакали, ее широкие покатые бедра исступленно раскачивались из стороны в сторону.
А он бил и бил в нее, всякий раз перед очередной атакой выводя член почти до конца. Чтобы с новой яростью обрушить его в сокровенные глубины этой впавшей в транс женщины.
Наконец, застыв на мгновение, они, одновременно и словно по какому-то молчаливому уговору, вздрогнули, и энергия пронесшихся по их телам судорог была настолько сокрушительной, что оба, распавшись наконец, мягко осели на песок.
А спустя пару минут женщина, быстро приведя свой пляжный туалет в порядок, как ни в тем не бывало стояла на своем месте, потягивая сок...
Потом бармен частенько видел, как они катались на доске под волной и этот итальянский парень брал ее где только можно было: на скалах, в воде, на водном велосипеде, — пока грузный ее толстобокий муж дремал в шезлонге.
И вот, напоследок, на излете отпускной недели, опять включился автопилот — что эта бортпроводница говорит такое, что шепчет на ухо?
Ах вон что: первый пилот просит вас на минутку.
Она скосила глаза направо. Макс, уронив голову к плечу, по-прежнему дремал... «Наверное, — подумала она, — надо было давно решиться на развод, но как же черт возьми, преодолеть этот закон всемирного тяготения? Ведь тянет, тянет, гнет к земле, к твердой почве все это: пятнадцать лет жизни бок о бок, дом, семья...
 — Да-да, иду, — она поднялась, оправила свою туземную юбку с широким, чуть ли не от пояса разрезом... Сегодня надо было подниматься ни свет ни заря, и они с Максом, конечно, проспали. Собирались судорожно, впопыхах, и она напялила а себя первое, что подвернулось под руку.
Первый пилот ждал ее в узком отсеке, где размещалась бортовая кухня.
 — А что такое «автопилот»? — спросила она, прислоняясь спиной к мелко вибрирующей стенке отсека.
 — Мадам, в двух словах этого не объяснить, — улыбнулся он, распахнул полы ее юбки, быстро сдернул с нее трусики, слегка приподнял, держа за талию. Она обхватила его за шею, подтянулась, забросила ноги ему на бедра и замкнула их за его спиной. И с того момента, когда его твердая плоть ворвалась в нее, она уже плохо понимала, что он делает с ней, и зачем, например задирает ее ногу, укладывает ее на бортик жестяной мойки, принуждая ноги распахнуться циркулем, а потом врывается в этот прямой угол...
В этот момент ей пришлось закусить губу, чтобы не закричать...
 — Скажите, — спросила она бортпроводницу через полчаса, когда под крылом поплыли тусклые огни большого города, — а совершить посадку на автопилоте можно?
 — Нет, что вы!
 — То-то и оно, — отозвалась эта женщина и погрузилась в свои мысли.
... А что касается таксиста Семенова, то он, возвращаясь из «Шереметьево», проклял все на свете: и этот плотный туман, непробиваемый даже дальним светом, и эту очень странную парочку, которую подхватил на стоянке.
Мужик сразу задремал на заднем сиденье, а женщина в папуасской какой-то, явно не по московской промозглой погоде, юбке села спереди.
 — Туманище какой, — заметил таксист Семенов, — не видишь, куда едешь, придется, видно, добираться до Москвы на автопилоте... — И в этот момент отметил боковым зрением странную перемену в пассажирке.
Она, бросив короткий взгляд на заднее сиденье, облизала сиденье, облизала пересохшие губы, приподняла руку, опустила ее ему на колено и, быстро добравшись до туго округлявшегося под джинсами комка, сдавила его.
От неожиданности таксист Семенов резко дернул руль, машина вильнула, и эта встряска, наверное, привела ее в чувства. Она резко отстранилась, съежилась, подтянула к груди колени. Полы юбки распались, и Семенов заметил, что под юбкой у нее ничего нет — ни колготок, ни даже трусиков.
Так она и просидела всю дорогу, съежившись, обхватив руками голые колени.
 — Ну все, все, все... — бормотала она себе под нос. — Хватит, пора идти на посадку.
Провожая взглядом эту странную пару, понуро чапавшую к крайнему подъезду кирпичного дома, таксист Семенов подумал:
«А почему-то жаль эту бабу, хорошая в общем-то баба, из постели — не выгнал бы».

Поделиться в: