risu inepto res ineptior nulla est... поехали? 1. ВСТРЕЧА В ПУТИ Я оказался в случайной компании... О голубых зашел разговор... тема избитая!.. но — один парень заволновался, — типичный монтёр! Забеспокоился... Нервный... субтильный, —  право, такому лучше не пить! —  он то смеялся... то гневался сильно... и всё порывался кого-то убить... Кого?.. Мы сидели под Петербургом в деревне глухой, занесённой снегом... а за окном бушевала вьюга... и мат прерывался взрывами смеха... Тема — избитая? В пьяном угаре под Петербургом семь молодцов «тему избитую» вновь избивали — дым содрогался от злых голосов... Громко кричали о пидарасах, пьяно смеясь над каким-то Серёжей... «Пидоры все!» И я соглашался, не признаваясь им, что я тоже... «Все!» (кроме этих, тесно сидящих вечером поздним под Санкт-Петербургом?), —  нервно кричал возбудившийся мальчик... А за окном куролесила вьюга... Я думал о них... о себе... и о многих, живущих и живших под вечной Луной... и что у монтёра стройные ноги... и что он такой же, как я, голубой... и что его тёмная ненависть — это неясное чувство, что он за бортом... Звенели стаканы в дыму сигаретном... вопило в монтёре его естество: кричал он — пристрастно, угарно и пьяно... а в этот момент австралийский моряк на сухогрузе, идущем в Панаму, юнге ломал пацанячий целяк... Громко смеялись они... а в Маниле в эти мгновения — что за страна? —  неутомимо друг друга любили два черноглазых, как ночь, пацана... С жаром кричали... а в это же время члены в сушилке стояли упруго — в воинской части южнее Тюмени два новобранца ласкали друг друга... Шумно они возмущались... а где-то в эти минуты в далёком Чикаго старший кадет молодого кадета, изнемогая, в гостинице трахал... Слушал я молча... а в Сан-Себастьяне в эти минуты французский матрос, голубоглазый, весёлый и пьяный, лапал мальчишку, целуя взасос... «Пидор!» — кричали... и в эти минуты парню Серёже где-то икалось, —  смачно его обсуждали, как будто в нём было дело... Вьюга металась под Петербургом... а в Кисангани в это же — в это же самое! — время трахались в зад африканские парни... трахались парни южнее Тюмени... дёргалось тело смазливого юнги... жарко сопели два голых кадета... я — в это время! —  под Санкт-Петербургом весело думал, дымя сигаретой, что у сидящего рядом монтёра стройные ноги... и что их на плечи я бы забросил, и — до упора... вмиг бы забыл он дурацкие речи! Никем не согретый в задроченном детстве, —  я таких в жизни видел не раз, —  он оказался со мной по соседству, несостоявшийся педераст... Пили... а рядом, в соседнем доме, под одеялом членом играя, мальчик Андрюша о мальчике Роме думал и думал... и, замирая, слушал Андрюша стенания вьюги, —  выла она, лютовала за стенкой... Мальчик Андрюша думал о друге, под одеялом сжимая коленки... 2. КСТАТИ... бывает нечто, о чём говорят: «смотри, вот это новое», но это было уже в веках, бывших прежде нас*: Адам, воспылавший к Еве, сотворённой из его ребра... Христос, тридцатитрёхлетний, выделявший ученика Петра... Зевс, влюбившийся страстно в отрока по имени Ганимед... Солон... Гиппократ... Гораций — великий античный поэт... Ионафан, Давида любивший (Первая книга Царств)... Нарцисс, над водой застывший... НЕТ ОТ ЛЮБВИ ЛЕКАРСТВ! Мифы... Легенды... Реальность... Куда мы ни бросим взгляд, гомо... сплошь! — ... сексуальность находим: за рядом ряд... древние греки... и иже с ними, жившие в давние времена... юноши Спарты... мужчины Рима... Античность — сплошная голубизна! Это — в Европе. И то же — в мире, от Азии до Америки Южной: мужчины мужчин изначально любили во все времена — отрицать не нужно! Солдаты... Философы... Полководцы, изменившие истории ход... и самый великий из них — Македонский!.. Но даже бессмертные смертны... Вперёд время летело — пришло христианство, и с ним, как Янус, двойной стандарт: папы римские — Пий... Бонифаций... —  предпочитали мальчишеский зад, a смертных — простых! — на кострах сжигали как совершивших «содомский грех», —  две тысячи лет двойной морали... А мир неделим и един для всех! Микеланджело, Леонардо да Винчи — гении-геи на все времена, —  и Вовка, пацан симпатичный, который мне целку сломал в далёком цветущем апреле... мне было немного лет, —  муть подростковых томлений прорезал спасительный свет... Валерка, шептавший: «Тихо...» и — целовавший в губы... Герои античных мифов... Живущие рядом люди... Рыцари... Тамплиеры... Скульпторы... Живописцы... Пламенные революционеры... Смазливые гимназисты... Овидий... Поэт Жуковский... Поэт Михаил Кузмин... Композитор Пётр Чайковский... Автор «Сонетов» Шекспир... Лермонтов, написавший «Юнкерские поэмы» — сам юнкеров ебавший, как Байрон, не чужд был темы... Толик — весёлый парень! —  друг отшумевших дней... Не каждый десятый — Байрон, но каждый десятый — гей. Нужно десятки... сотни страниц, чтоб перечислить всех, кто был известен, был знаменит, —  не говорю о тех, кто не оставил в истории след, но тоже любил парней тайно ли, явно ли — разницы нет, —  каждый десятый — гей! («Этой статистике мы не верим!» — те говорят, по ком колокол звонит...) Г. В. Чичерин — дел иностранных нарком... Пётр Великий... Гай Юлий Цезарь... главный чекист Ежов... Гоша — из ЖЭУ смазливый слесарь... издатель Дима Лычёв, чью — об армейской службе — книжку я прочитал взахлёб... Ваня К., краснодарский парнишка, на которого у меня встаёт... Я сам, пассажир транзитный, в детстве считавший, что быть педерастом стыдно, —  пацан, чьё детство прошло... Века пролетали, как миги... тащились — как черепахи... Что оставляем мы? Книги — любовь свою на бумаге... ШКОЛЬНИКИ КУРЯТ В СКВЕРИКЕ... ДОКУРЯТ... ПРИДУТ ДОМОЙ И БУДУТ ЛЮБИТЬ СВОИ ЧЛЕНИКИ — КАЖДЫЙ СВОЕЙ РУКОЙ... Смена тысячелетий... Жизнь — свеча на ветру... Может, я в Интернете завтра Тебя найду, и — станешь ... ты Антиноем... а может быть, Адрианом... ... Ветер за стенкой воет. Андрюша под одеялом, сжав в кулачке упругий, пышущий жаром уд, о Ромке — о лучшем друге — мечтает... и сладкий зуд в дырочке, туго сжатой — девственно-непроткнутой, тлеет, чтобы пожаром вспыхнуть через минуту... 3. ДОМ НА ОБОЧИНЕ Мальчик Андрюша хочет... ... а рядом, в соседнем доме, пьяный монтёр бормочет, что он — лично он! — не гомик, что он — лично он! — не может понять, что за сладость, если парень в зад мужеложит парня... «Вот ты! — мы вместе сидим, —  ты можешь представить, что ты... « Я икаю: «Нь-ет!» «Вот! Ты правильный парень!» «Да!» — говорю в ответ. (В клейком безмолвном стоне пододеяльник, — в полночь рядом, в соседнем доме, мальчик Андрюша кончил... а где-то стучат колёса — поезд летит вперёд: в тамбуре у матроса пьяный студент сосёт... а где-то между ногами смутно белеет зад: койка скрипит в казарме — солдата ебёт солдат... а где-то смазливый школьник колени к груди прижал, подставив — всего за стольник! —  попу...) «А он сосал!» — и снова: «Кто б мог представить!» — я слушаю про Серёжу — про то, как его застали в сарае сосущим... «Рожу вообрази... придурок... « — смеётся монтёр — и снова, вдавливая окурок в тарелку из-под жаркого, он меня убеждает, что «педиков ныне море!»... «Точно!» — не возражаю, —  с пьяными я не спорю, и он — «пацан настоящий» — пьяно меня обнимает, —  я знаю, ч т о это значит... но делаю вид, что не знаю: в этом случайном доме, где сам я — случайный гость, негде ему, родному, ноги раздвинуть врозь, чтоб объяснить приватно, к т о он на самом деле... Смачно ругаясь матом, никем не проткнутый педик, не слышавший про Ахилла и друга его — Патрокла, мусолил неутолимо про то, как в сарае кто-то... и сызнова — вновь и снова... в сотый, быть может, раз! —  я слушал рассказ монтёра про чей-то чужой экстаз... Меня называя братом, он тискал моё плечо... И... можно бы, да... не надо, —  всю ночь я гасил торчок... ... ... ... А утром, шагнув с порога в белое море снега, я прокричу — ей-богу! —  в даль голубого неба:  — Эге-ге-гей! —  и крик мой с веток сорвёт ворон... я кончил... во сне... 4. POST SCRIPTUM В трусах было сыро... —  Сон приснился мне... и — как мальчик, я сладко во сне спустил... Ещё б не спустить! так смачно монтёр молодой вопил о педиках... о Серёже, сосавшем в сарае, — о гействе и мужеложстве так жарко вопил он, что когда мы — уже под утро — вдвоём на полу легли, укрывшись одним тулупом, я кончил под вой пурги... ... Легли мы с ним, «как мужчины» — строго спина к спине, —  без всякого, блин, интима уснули... но я во сне — привычка такая, что ли? —  к очку развернул лобок и, жарко обняв монтёра — вдавившись в него чуток, стал под тулупом общим через штаны о зад тереться, пока не кончил... Я, право, не виноват, что до сих пор мне снятся, как в юности, сны... и я во сне облегчаю яйца — кончаю во сне... Хотя для секса найти партнёра сегодня проблемы нет, но — выпало спать с монтёром, и я... его воплям вслед, словно сопливый мальчик в отроческих мокрых снах, обильно во сне испачкал спермой трусы и пах... «... он из-под душа, словно Зигфрид, навстречу мне вышел — смазливый, стройный мальчик... на писюне капли воды сверкают, —  взяв полотенце, сам медленно вытираю тело его... и там я вытираю нежно: отрока чуть нагнув, целку ласкаю — между двух половиной тру... Сладкий смазливый мальчик — бред? наважденье? сон? Став на колени, «пальчик» трогаю языком, —  членик торчит упруго... отрок — смазлив и юн... губы сжимая туго, жарко сосу писюн... Шелковый кустик черных над писюном волос... членик — горячий... твёрдый... Нравится? — Не вопрос! Вытер его — и в спальню сам на руках несу... свежесть его дурманит — в губы юнца сосу... Фрукты... Фужеры... Свечи... Пьём по глотку вина... Вьюжный московский вечер... а на душе — весна! Скрипочка Страдивари — тело его... смычок — мой язычок... —  играю между упругих «щёк»: юный смазливый школьник ноги раздвинул врозь — девственно сжатый «нолик» нежно целую... сквозь эти врата ни разу не проникал никто, —  мальчик с «мышиным глазом» стонет в экстазе... О, право же, он не думал, что можно ТАК любить!.. В целку вжимаю губы... и — мой язык скользит, словно сверло, по кругу, —  жарко сопит пацан... дырочка сжата туго — заперты двери в храм, —  губы сильней вжимаю в нежный мальчишкин зад... Щёки его пылают... Негой струится взгляд... «Щёк» пацанячих нежность сводит меня с ума — губы вдавив в промежность, трахаю пацана, словно горячим жалом, кончиком языка — губы кусая, малый бьётся в моих руках... «Всунь туда... « — он бормочет... В голосе — страсти дрожь... «Выеби... — мальчик просит, —  выеби!!!» Невтерпёж: он прогибает спину, задик вздымая ввысь... Целочку вазелином смазываю... «Держись... « — я прошептал и цепко бёдра в ладонях сжал... замер мальчишка... крепко чудо в руках держа, в маленькую воронку членом упёрся — ну... вскрикнул мальчишка громко! —  сбил я ему резьбу... и — он в руках забился... Поздно, мой милый! Ох... медленно хуй вдавился в дырочку между ног... Пломбу сорвал я — «нолик» в букву большую «О» вмиг превратился, —  «Больно! —  заегозил он. — Бо...» Больно... Конечно, больно — всё-таки, в первый раз... Юный московский школьник... ВЕЧНЫЙ, КАК МИР, ЭКСТАЗ! ... Зигфридом из-под душа мальчик шагнул ко мне... Кто он? Сергей?... Андрюша?.. Где — наяву? во сне? —  нежной горячей попкой,...  ойкая, крутит он?.. Юный Ахилл?.. Патрокл?.. Или он — два в одном! —  словно царевич критский — маленький Андрогей?.. ... ойкая, он двоился в пламени двух свечей: дёргаясь так и этак, задиком он вращал, —  бёдра сжимая крепко, я пацана качал... Выла за стенкой вьюга... и — не жалел я сил: хуй мой, обжатый туго, в храме любви скользил... О, эта норка между пышущих жаром «щёк»... две половинки нежных бились о мой лобок... Тени крестообразно дёргались на стене... Было ему тринадцать**, и — двадцать девять мне, —  был ли уже декабрь, или — январь ещё... ... жарко вдавившись в задик — между горячих «щёк»! —  кончил я... О, ПОД СЕНЬЮ ВЕЧНОСТИ — СЛАДКИЙ МИГ! Греческих академий классика... Ученик... 8. Мальчик смазливый — в роли «мальчика», — неофит — хуем проткнутый школьник... ... До- христианский Крит — остров в Эгейском море, где тысячи лет назад считали, что опозорен мальчик, чей юный зад не возжелал мужчина, —  горе для всей семьи... нашедшим же половину — во славу гомолюбви! —  на Крите слагали песни в те дальние времена: жил мальчик с мужчиной вместе, как с мужем живёт жена. В древности знали твёрдо: ЮНОСТЬ БИСЕКСУАЛЬНА... ... крепко сжимая бёдра — выебав в жопу парня, в нежные полусферы пах я вдавил, кайфуя — храм освящая спермой, в попу струю тугую выпустил я... и время остановило ход... Кончил — иссякло семя... —  встретили Новый год, —  руки разжал я — мальчик медленно соскользнул с хуя... «*** Куда, обманщик?! —  ... словно свечу задул кто-то... и я — проснулся... рядом монтёр лежал, по-геевски повернувшись задом ко мне... Я встал — вылез из-под тулупа, оставив горячий зад, который во сне я... Глупо? Но... я же не виноват, что этот монтёр так жарко всю ночь напролёт вопил о педиках... сам накаркал: уснули — и я спустил, прижавшись к очку монтёра... Я педераст... А он? Кто мы теперь? Партнёры?.. ... Странноприимный дом, пронизанный вожделением, покину я поутру — кончится извержением ночь эта, — я уйду (от этого обалдуя, от этого сумасброда, от этого буйнопомешанного, пусть слушают этот пьяный бред его друзья... Он не знает основы основ всей философии, а именно: ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ, он воображает, будто видит сучок в глазу ближнего своего, и при этом не замечает, что у него у самого торчит в каждом глазу по толстенному бревну. ****), оставив записку: ПАРНИ СПАСИБО ЗА — что? — НОЧЛЕГ Подумаю... и — добавлю, палкой взрыхляя снег: С НОВЫМ ВАС ГОДОМ! ПАВЕЛ, —  под куполом голубым я на снегу оставлю этот автограф им, в жизни не прочитавшим ни одного сонета — ни одного! — и даже не слышавшим о поэтах Дмитриеве... Уайльде... Уитмене... Кузмине... Монтёр — длинноногий парень — проснётся... и обо мне спросит: «А где же Паша?» Услышит в ответ: «Ушел...» «Жалко... « — невольно скажет... и — поспешит за стол, чтобы опохмелиться... Вот, собственно, весь сюжет про то, как пацан томится в свои двадцать девять лет и очень «не любит» — очень! —  Серёжу и голубых: над ними взахлёб хохочет, клеймит неустанно их, а в это же время где-то... А ранее — остров Крит... Солдаты... Юнцы... Поэты... Ах, как голова болит! Нальёт себе. Застаканит. И снова... О чём рассказ? О том, как обычный парень — нетрахнутый педераст — в деревне, от снега белой, под городом Петербургом томится душой и телом... мечется, словно вьюга, между своей ПРИРОДОЙ и ПОЛОВОЙ МОРАЛЬЮ, —  не для него свобода: вечно провинциальный, злится он, что не может сделать свой личный выбор, и... жарко клеймит Серёжу, —  ещё бы! ему обидно, что парень — Серёжа этот, застигнутый им в сарае — сумел одолеть запреты... Бедный монтёр! едва ли осознаёт он внятно, что не в Серёже дело... просто ему приятно порассуждать на тему... и он говорит... хохочет... стучит кулаком... грозит... Глупый пацан... А впрочем, кто ему объяснит? 5. ПОСТПОСТСКРИПТУМ (варианты последней строфы) 1. Никем не проткнутый, в школе он чаще других парней ругался словечком «гомик», и вот — извращённый гей. 2. «Педики!», «Пидарасы!» — тащится он вербально и так ненавидит страстно, что впору... помочь бы парню! 3. Видно же, что он хочет, не понимая сам... А то, что взахлёб хохочет... жалкий самообман! 4. Такие, как он, рисуют фаллосы в туалете... Томятся... а жизнь — впустую... Монтёр — непроткнутый педик. 5. Будировал он компанию: «Повсюду они!» — хрипел... ПОДАВЛЕННЫЕ ЖЕЛАНИЯ СТРАШНЕЕ ИНЫХ ХИМЕР. 6. Он голову всем морочил, и голос его звенел... Бедный пацан... А впрочем, я его отымел. 7. Монтёр хохотал полночи — о голубых вопил... Глупый пацан... А впрочем, я б его полюбил... 8. «Педики!» — это слово с губ его поминутно слетало... и тут же — снова билось в губах. Как будто... 9. ТЕМА ДАВНО ИЗБИТА, И ВРОДЕ ВОПРОСОВ НЕТ... НО — НЕ ВЕЗДЕ ИЗЖИТО НЕВЕЖЕСТВО... Всем привет! 31.12.1999 20 час. 40 мин.  — — --------------------------------------- * Книга Екклесиаста, или Проповедника, 1:10; ** Любимый город может спать спокойно. В действительности младшему участнику гомоэротической сцены накануне, то есть за день до участия в описываемых событиях, исполнилось полных четырнадцать лет, и, таким образом, лирический герой, от лица которого ведётся повествование, как законопослушный гражданин и добросовестный налогоплательщик даже во сне — даже во сне! — не позволяет себе нарушить действующий на момент сна УК РФ, — герою, законопослушному гражданину, заплатившему все налоги, снится секс с четырнадцатилетним тинэйджером, но никак не с тринадцатилетним малолетком. Употребление слова «тринадцать» для указания возраста сексуального партнёра, добровольно выполняющего пассивную роль в анально-генитальном акте, обусловлено здесь подходящим количеством гласных звуков в слове, — слово «тринадцать» вместо слова «четырнадцать» употребляется автором исключительно во избежание нарушения гармонии стихотворной формы. Таким образом, пламенные борцы с педерастией (а также разнообразные пидоры — латентные либо неудовлетворённые гомофилы, вольно или невольно маскирующиеся под гомофобов), могут, как принято говорить в таких случаях, отдыхать, — my favourite town can sleep queitly. (Прим. автор); *** Фрагмент (окончание главы седьмой — начало восьмой) из сожжённой поэмы «О!» (Прим. автор); **** Франсуа Рабле. Гаргантюа и Пантагрюэль. — М., Изд-во «Правда», 1991, с. 350.