Никогда Элеоноре не забыть свою первую встречу с адептом Храма! Она (ибо это была женщина) явилась в час, когда королева и весь двор праздновали в тронном зале очередную победу Элеоноры-воительницы, так теперь ее называли, над нерадивым соседом, повадившимся грабить пограничные селения. Пир был в самом разгаре, когда вошла Она. Почему-то все взоры сразу устремились к двери, разговоры затихли, музыканты прекратили играть. Гнев, охвативший было правительницу, быстро иссяк, стоило только незнакомке подать голос:
 — Храм выражает свое искреннее восхищение стратегическими талантами нашей пресветлой королевы.
Гром среди ясного неба не смог бы поразить правительницу сильнее, чем звучание этого голоса. Сказать, что он был прекрасным, значит не сказать ничего. Это было что-то неземное: нежный звон серебристых колокольчиков, слившийся с журчанием весенних горных ручейков. Переливы этого голоса, казалось, играют на струнах души, каждую клеточку тела очищают и вместе с тем обогащают чем-то светлым. Сердце Элеоноры забилось чаще, и она вся покраснела. \"Только бы придворные не заметили\», — мелькнуло у нее в голове. Вместе с эйфорией душевной, королева вдруг обнаружила совсем другое следствие неземного голоса: телесной возбуждение. Женщина не знала, что происходит, но волны возбуждения катились по ее телу, как гигантские валуны, обрушиваясь мощью морского прилива на все эрогенные зоны тела, вызывая еще большее и большее возбуждение. А тем временем посланница Храма уверенной поступью продвигалась к трону, к восседавшей на нем королеве, воспевая на каждом шагу ее достоинства. Судя по всему, влияние собственного голоса на окружающих не было тайной для незнакомки, и она вовсю им пользовалась. Как успела заметить Элеонора, лица всех придворных леди были красными, как цветы мака, а от их порывистого дыхания и замельтешивших вееров мог подняться настоящий ураган. Мужчины же превратились в каменные статуи с высунутыми языками и больше ничего вокруг не замечали. Одета незнакомка была в простой балахон с капюшоном темно-коричневого цвета, правда не из мешковины, как обычно ходили церковники и отшельники, а из настоящего шелка. При виде такой роскоши (шелк был очень дорог в этой части света) женщина, гордо восседавшая на троне несколько мгновений назад, окончательно сникла, и лишь длинные каблуки босоножек, которые твердо упирались в мраморный пол, не дали ей окончательно сползти с трона. Служительница Храма подошла к трону на положенное этикетом расстояние и поклонилась с изяществом, на которое не была способна ни одна придворная дама, а тех учили этому с детства. Королева чудовищным усилием воли подавила желание в ответ на поклон раздвинуть свои длинные ноги перед незнакомкой, чтобы та могла видеть результаты своего влияния на царственную особу. Но если бы желание оказалось сильнее, незнакомка из храма увидела бы перед собой обнаженное женское лоно, тщательно выбритое и истекающее смазкой, благо короткое платье из синего бархата позволило бы это увидеть. Нижнее белье королева так же не носила, считая его неудобным, особенно в бою (приемы и пиры она относила к боевым действиям). Правительница в ответ склонила голову совсем уж низко, намного ниже, чем положено по этикету, и смущенно улыбнулась — слов она не нашла. Это неловкое положение отразилось для королевы совсем уж неожиданно — ей это понравилось. \"Просто вечер чудес каких-то! \» — подумала про себя взволнованная женщина.
 — Пресветлая королева, дозволено ли будет мне вручить вам послание храма?
 — Дозволено, многоуважаемая посланница Храма, — этикет все-таки оказался сильнее всяких чувств, правда, голосок подкачал — уж точно не звучал как должно королевскому голосу.
 — Столь веселое празднество не должно омрачаться суетой государственных дел, а посему, не пройти ли нам — гостья обвела быстрым взглядом тронную залу — в более подходящее место.
 — Д-да, конечно, — запинаясь, проронила королева и двинулась к двери в соседнюю комнату, расположенную по левую сторону от трона. 
Она шла медленно, короткими шажками — облегающее вечернее платье до середины бедер (последний писк моды восточных королевств) и высоченные каблуки (так же дань моде) не особенно дадут разгуляться. В полной тишине тронного зала ее босоножки стучали о мраморный пол особенно громко, словно цокот копыт по мостовой в глухую полночь. Элеонора специально выбрала самые высокие каблуки, чтобы был повод отказать в танце назойливым кавалерам, и теперь за это расплачивалась. Медленными шагами она пробиралась к выходу в атмосфере абсолютного безмолвия. В тот вечер виляние королевской попки при ходьбе, особенно подчеркнутой ее туалетом, лишило спокойного сна многих достойных мужей королевства. А самые молодые и горячие впоследствии даже организовали некий тайный \"клуб поклонения королевской части тела, что пониже спины\» или в просторечье \"королевская попка\», члены которого обязывались всю жизнь воспевать \"наипрелестнейшую королеву с ее наипрелестнейшей попкой\». Дамы же с этого вечера полностью обновили свой гардероб, выбросив всю обувь с каблуками ниже трех дюймов, что привело к настоящей панике в обувной отрасли и закрытию многих известных обувных мануфактур.
Королева, чей взор был обращен только к двери, каким-то шестым чувством понимала, что все внимание зала вдруг переключилось с незнакомки на ее спину, а точнее на ее ягодицы. В любой другой момент это вызвало бы прилив гнева, которым она была так знаменита, но не теперь. Теперь ей нравилось, что все взоры прикованы к покачиванию королевских бедер, да и вообще к ее стройной высокой фигуре. \"Боги Света и Тьмы! Какое унижение! Но почему же мне так приятно это унижение?!\» — думала тогда Элеонора. \"Неужели это я? Та, кто всегда презирал вычурные наряды и подчеркнутые женские прелести, предпочитая в обычное время удобные костюмы для верховой езды? Та, кто никогда не гналась за мужским восхищением, ища славы в войне? Ах, что же со мной делает эта колдунья?!\» Элеоноре все в этом зале теперь казались предателями, ничего не предпринимавшими в защиту чести своей королевы, но на удивление зла на них она не держала. Вдобавок ко всему собственное тело тоже начало ее предавать: покачивание бедер усилилось до неприличия, соски затвердели и порывались проткнуть плотную облегающую материю, между ног бушевал пожар. Такого возбуждения женщина никогда не испытывала. Еле-еле она добралась до выхода и открыла дверь. Королева Элеонора была высокой даже по меркам мужчин, — считалось, что свой род правители Мерлэнда вели от титанов — поэтому, чтобы повернуть ручку двери вниз, ей пришлось немного присесть, согнув длинные ноги в коленях. Раньше перед правительницей все двери открывали слуги, теперь же она играла роль служанки перед гостьей из храма. Лицо посланницы не было видно, из-за плотно накинутого капюшона, но по блестевшим из черноты капюшона ненормально большим глазам пробежала тень усмешки, которую могла видеть только королева. Элеонора со стыдом выбежала в соседний зал, вдыхая чистый морской воздух, идущий с побережья. На улице была уже глубокая ночь, и никакие звуки кроме шума морского прибоя в этот зал не доходили. Лунный свет, проникая сквозь черные тучи, освещал небольшой зал с круглыми колоннами в центре и выходившую к морю террасу лучше, чем горящие факелы, висевшие на стенах. 
Незнакомка бесшумно вошла следом и закрыла за собой дверь. Никто не последовал за ними, даже вечные спутники монархов — стражники, так как все знали, что Храм еще никому и никогда вреда не причинял, тем более не причинит вреда он королевской особе. После закрытия двери, в зале вновь заиграла музыка, возобновились светские беседы, а танцевавшие пары снова пустились в пляс, как будто ничего и не произошло.
Элеоноре казалась, что она сейчас сойдет сума. Похоть охватила ее всю, вплоть до мельчайшей частички тела, каждая клеточка организма буквально вопила ... о соитии, а она не знала способа утолить даже малую толику такой чудовищной страсти. Словно затравленный зверь, королева прижалась спиной к колонне, дико озираясь по сторонам. Ее частое прерывистое дыхание гулким эхом отражалось от стен помещения. Холодный мрамор колонны, касаясь ее спины, еще больше распалял желание. Платье можно было выжимать от впитавшегося пота, хотя сказать, что на улице жарко, мог только отчаянный любитель мороза или ледяной гигант. Смазка текла по голым бедрам женщины, опускаясь еще ниже, до уровня колен. Несколько капелек уже побежало вниз по колонне. Королева отвела руги за спину и вцепилось ими в камень колонны с такой силой, что суставы пальцев побелели, давя желание разорвать на себе платье и вцепится руками во все зудевшие места. Незнакомка, словно только этого жеста и ждала, подойдя к королеве вплотную и скинув капюшон. 
Перед Элеонорой возникло необычайно красивое женское лицо с правильными тонкими чертами лица и водопадом светлых прямых волос до пояса. Оно могло принадлежать только эльфийке. Эльфийка смело улыбнулась в округлившиеся глаза Элеоноры и сделала знак той молчать. Потом протянула руку, ухватила королеву за неглубокий вырез декольте и с силой, которую никто бы не разглядел за этой хрупкой фигуркой, рванула вниз. Ткань платья с треском порвалась, и две синие половинки недавней гордости королевского портного опустились на пол. Элеонора предстала обнаженной перед посланницей храма, не смея даже прикрыться. Это было так унизительно для гордой королевы стоять совершенно голой перед, даже не перед человеком, позволяя ей рассматривать всю себя с головы до ног! Незнакомка не упускала мельчайшей детали ее падения: вздыбившиеся твердые, словно металлические, соски, которыми можно было проткнуть легионерские доспехи, мокрое истекающие соком влагалище, дрожь в коленях и отведенные за спину руки. Удовлетворенная осмотром эльфийка протянула тонкие руки и нежными пальчиками схватила королеву за соски. Элеонора от неожиданности вскрикнула, но осталась без движения. Гостья стала нежно теребить и пощипывать соски, зажав их между большими и указательными пальцами. 
Затем мучительница усилила давление пальцев на соски и стала делать круговые движения кистями рук, оттягивая на себя большие груди женщины. Приятная смесь боли и удовольствия разлилась по телу Элеоноры, ее глаза закатились — она не могла уже сопротивляться этим эротическим мукам и такому изощренному, и от того еще более сладкому для нее, унижению. Королева изогнулась дугой, чтобы наиболее полно отдать свои груди на растерзание эльфийке, колени она подогнула и развела широко в стороны, призывая помучить и нижнюю часть своего тела. Закусив от блаженства губу белыми зубками так, что потекла струйка крови, Элеонора простонала:
 — Пожалуйста, возьмите меня...  ах! Делайте со мной все, что захотите+ ох! Мм! Я буду делать все, что вы мне скажите, только умоляю, возьмите меня!
 — Еще не сейчас, Элли. Неужели ты так похотлива, что готова отдаться первой встречной эльфийке? — нежным голосом прошептала посланница храма и рассмеялась. — Я думала, что ты гордая королева-воительница, а ты, оказывается, просто самка. Да, именно самка, даже не шлюха, а самая настоящая человеческая самка, похотливое животное благородных кровей.
Никто и никогда не говорил таких слов Элеоноре де Бове, урожденной правительнице Мерлэнда. Они пронзали ее душу острыми иглами унижения, но, тем не менее, ей это было приятно.
Нежные серебристые колокольчики эльфийского голоса продолжали поливать королеву разными ругательствами, доводя последнюю до исступления, когда ее мучительница вдруг отняла одну руку от истерзанной груди женщины и стала сильно шлепать по королевской промежности, попадая то по набухшему бутону, размером с крупную горошину, то по мокрым половым губкам Элеоноры. Эффект был незамедлительным — с громким животным криком королева начала кончать. Ее стоны мог услышать весь замок, если бы не хорошая звукоизоляция помещения да шум продолжающегося пира в соседнем зале. Не находя выхода из каменных стен комнаты, королевский крик устремился на свободу через открытую террасу, огласив собой близлежащие земли радиусом в милю вокруг. Чайка, пролетавшая в полу миле от берега, с испугу выронила законную добычу, и здоровенная рыбина с громким плеском исчезла в темных волнах Мерлэндского залива. Раздосадованная птица укоризненно посмотрела в сторону замка, откуда ветер продолжал доносить нечеловеческие крики, и что-то проворчала себе под клюв.
Между тем чудовищной силы оргазмы продолжали сотрясать королевское тело. Сколько их было, она не смогла сосчитать, но явно больше трех, а может трех десятков. Но, несмотря ни на что, сильнейшее за всю прожитую Элеонорой жизнь возбуждение почти не проходило. Эльфийка, словно понимая это, достала из-под полы своего плаща пульсирующий металлический стержень в локоть длиной с крупным утолщением на одном конце, который источал нежный розовый цвет, и поднесла его к раздвинутым ногам королевы. Для Элеоноры вся вселенная сузилась до рамок этого странного предмета. Его пульсация заставляла сокращаться мышцы влагалища в такт исходящим от него волнам. Пульсировал не только он. Элеоноре казалось, что вместе с ним пульсирует весь замок, а так же воздух вокруг нее. Пульсация жезла подчинила себе приливы и отливы крови к клитору, вызывая неимоверный экстаз. Чем ближе он находился к телу женщины, тем сильнее она всем телом ощущала его пульсацию. Даже кончики ее длинных волос, казалось, танцуют под этот мерный глубинный ритм. Дикая пустота внутри требовала немедленного заполнения и неважно чем. Таз женщины потянулся к жезлу, стремясь насадить на него изнывающее от страсти тело.
 — Не так, Элли, — раздался нежный голос, и острые зубки зажали мочку ее уха. — Ты уже всем доказала какая из тебя правительница. Лучше смирись с собой, ибо ты всего лишь распутная похотливая рабыня, а никакая не королева! — нашептывала в ушко эльфийка, продолжая посасывать и покусывать ее мочку. — Лучше становись на колени, руки и голову прислони к полу, ноги раздвинь пошире! — в последней фразе явно доминировал приказной тон. — Вот теперь ты заняла свое истинное положение — на четвереньках у ног своей повелительницы! — сказала посланница, когда королева, не задумываясь, выполнила ее приказ. Колокольчики ее божественного голоса звенели металлом:
 — Отныне ты достойна лишь того, чтобы ползать передо мной на животе, и, если я иногда позволю — лизать подошвы моих ступней.
Стоя на коленях абсолютно голой, доступной и покорной, перед своей госпожой, только так теперь Элеонора приказала себе называть эльфийку, королева полностью согласилась с тем, что говорила незнакомка. Осознание того, что она больше не королева, а бесправная рабыня, причем ставшая таковой по собственному желанию, бичом стыда ударило по и так страдавшей душе женщины. Щеки Элеоноры стали пунцовыми, из глаз потекли слезы. Но чем сильнее было чувства стыда, тем большее возбуждение росло внутри нее, сметая лавиной похоти последние остатки самоуважения. Теперь Элеоноре нравилось кем, точнее, чем она стала. Теперь она не имеет права голоса, одежда ей уже никогда не понадобиться. Вместо всех волнений, переживаний и забот будет только два желания: служить и кончать. Служить своей госпоже и кончать от ее унизительных приказов, от одного ее голоса, от мысли, что она выполняет повеления своей хозяйки.
 — О да, моя госпожа! Я ваша презренная рабыня! Я полностью принадлежу вам! Приказывайте — я все исполню! — мычала в полуобморочном состоянии голая женщина.
 — Тогда вот мой первый приказ. Поскольку теперь ты моя собственность, я должна знать, насколько такая большегрудая самочка похотлива — С этими словами эльфийка резко воткнула пульсирующий жезл во влагалище своей рабыни. Изголодавшееся лоно с благодарным хлюпаньем приняло подарок. Он был ... толще, чем казалось Элеоноре поначалу, и горячий. По своим объемам и твердости он превышал все, что успело побывать в интимном месте правительницы Мерлэнда до сегодняшнего вечера, а она отнюдь не была скромницей. — В течение следующего часа ты должна кончить для меня двенадцать раз! Ну, сучка, приступай!
Никогда еще в истории рабовладения приказ госпожи не воспринимался рабыней с такой благодарностью и не выполнялся с таким рвением. Эльфийке с трудом удавалось удержать жезл на одном месте, несмотря на то, что она была очень сильна. Крепкое тело королевы-воительницы с яростью насаживалось влагалищем на странный жезл, словно это заклятый враг и только таким способом его можно уничтожить. Первые несколько оргазмов последовали незамедлительно, накрывая Элеонору гигантской волной экстаза. Ей казалось, что она парит в небесах свободной птицей и одновременно купается в настоящем море удовольствия. Осталось лишь одна мысль, которая еле удерживалась на границе ее сознания — еще глубже насадить свое тело на этот сладкий жезл — символ ее падения. И чем сильнее и чаще, тем лучше. Свое превращение в оргазмирующий кусок плоти, королева сопровождала поистине титаническими стонами, оправдывая свою родословную. В королевских конюшнях лошади от испуга вставали на дыбы, фыркали, трясли мордами, а затем целомудренно прижимали уши, словно понимая, что за звуки пробудили их ото сна. В близлежащих поселениях маленькие дети заливались плачем, а прибежавшие успокаивать их мамаши не могли взять в толк, почему это все собаки села решили одновременно завыть на луну, которой даже и не видно за темными тучами.
Так продолжалось около получаса. За это время королева успела кончить еще три раза. Сейчас она представляла собой жалкое зрелище: спутанные, мокрые волосы разметались по всему телу, ни следа от вечерней прически, королевская драгоценная диадема, фамильная реликвия эльфийской работы, валялась на каменном полу в нескольких шагах от воющей женщины. Загорелое натренированное тело, все блестевшее от пота, особенно выгодно подчеркивало женские прелести Элеоноры в свете факелов, чадящих на стенах. Белые полные груди рабыни терлись о холодный мраморный пол, доставляя ей унизительное наслаждение. Человеческая самка, в прошлой жизни носившая гордый титул королевы, продолжала покорно выполнять приказ госпожи.
Эльфийке тоже приходилось трудиться. Ноющие мышцы рук, попеременно держащие жезл, казалось, больше не выдержат. Сквозь зубы раздавались приглушенные ругательства, а большие зеленые глаза бегали по всему залу, словно в поисках какого-то решения. Наконец Бессмертная свободной рукой устало проделала несколько пассов в воздухе, сопровождая их словами на древнем, всеми забытом языке. Небольшое возмущение воздуха прошло по комнате, и эльфийка удовлетворенно поднялась с колен — жезл теперь висел сам по себе, отринув все законы природы. Она подошла к метающейся по полу голове своей рабыни и нежно, но твердо, ухватив за волосы, подняла ее. Их глаза встретились. В глазах служительницы храма отражалось удивление, смешанное с любопытством, а так же бесконечная мудрость проженных тысячелетий. Глаза Элеоноры отражали лишь полную покорность и неудовлетворенное желание.
 — Теперь замри и не двигайся, — последовал приказ нежного, даже слишком нежного голоса. — Твое уставшее тело сейчас только мешает выходу страсти, дарованной тебе природой, — сказав это, эльфийка прильнула к полным губам Элеоноры, и они слились в долгом, возбудившем их обеих поцелуе. Затем, словно нехотя, прервав поцелуй, служительница храма хитро улыбнулась, сделала замысловатое движение кистью руки и произнесла слово на том же странном языке. Жезл пришел в движение, начав сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее сношать королеву.
Новое ощущение движущегося внутри жезла, а так же неземной эротический поцелуй сделали свое дело — Элеонора снова кончала. Правда сил на громкие стоны уже не осталось, и она лишь утробно хрипела. Но гримаса невыразимого удовольствия так и не сходила с прекрасного лица женщины. Видя положительный результат своих действий, эльфийка игриво улыбнулась и вновь слилась в поцелуе со своей женщиной. Вдобавок ко всему она опустилась перед стонущей королевой на колени и заново принялась ласкать ее большие твердые груди. В последующие двадцать минут Элеонору поочередно накрывали еще три продолжительных оргазма, между которыми эльфийка нашептывала ей на ушко всякие обзывательства и красочно рисовала картины будущего для своей новой рабыни.
Все это время жезл упорно ходил и выходил из влагалища женщины, продолжая пульсировать. Хотя это уже была не та пульсация, что в самом начале, похожая на частое биение сердца — теперь жезл скорее вибрировал, и эта вибрация приятными волнами наслаждения разливалась по всему телу изможденной женщины, даже доходя до кончиков ногтей. Одна рука и голова королевы упирались в пол, другая рука изо всех сил терла клитор. Испод спутанных черных волос доносились стоны удовольствия. Совместными усилиями жезла, эльфийки и самой королевы она достигла одиннадцать незабываемых, ни с чем не сравненных оргазмов. Остался последний. Но ничто не могло уже, казалось, даже возбудить королеву. Обе руки и голова покоились на полу, служа лишь дополнительной точкой для равновесия тела: мышцы рук были не в состоянии работать. Коленки истерлись до крови — шутка ли, почти час им пришлось отплясывать безумный танец на каменном полу. Воздух со свистом выходил из легких, большие груди женщины часто опускались и поднимались. Из открытого искаженного немым криком рта сочилась слюна.
Жезл, повинуясь слову эльфийки, прекратил всякое движение, но продолжал вибрировать, проникнув как можно глубже в королеву — сейчас любое его движение доставило бы только боль.
 — Аббатиса была права: тебе действительно нравятся в занятиях любовью собственные унижения. Без этого ты не в полной мере отдаешься своей страсти, а, не дав ей выхода, как ты успела понять, не достичь такой вершины блаженства, — говоря эти слова, эльфийка нежно поглаживала волосы и мокрое от пота тело своей жертвы, покрывая лицо королевы жаркими поцелуями.
 — Ты очень устала. Я вижу. Но нам понадобиться еще один раз, моя прелестница. Да-да еще один раз ты сделаешь это для меня, ну хорошо, ради меня? — нежный голос уже не приказывал, он просил.
 — Вот видишь этот кристалл? — с этими словами на полу перед королевой оказался странный формы алмаз, излучающий яркий бледно-желтый свет. Элеонора уставилась на него ничего не выражающими глазами. — Нам нужно, чтобы он светился ослепительно-белым. Как же мы это сделаем, спросишь ты — отвечу. Когда я зашла в эту комнату, он был черен как ночь. Этот кристалл вобрал энергию, выделяемую тобой во время оргазмов. Ты очень сильная молодая девушка — я не знаю никого другого, кто бы смог в одиночку забить до отказа своей энергией такой кристалл. А ты почти смогла. Ну же! Остался один раз, и он воссияет белым!
С этими словами посланница храма змейкой скользнула под все еще стоящую на коленях королеву и присосалась жаркими губами к ее лону. Ее умелый язычок быстро скользил по половым губкам и клитору королевы. Элеонора мало, что понимала, из того, что это божественное создание наговорила, но одно ей было ясно — надо кончить еще раз. Еще раз ради своей обожаемой мучительницы. Ведь она даже не приказала — она попросила! И она это сделает, несмотря ни на что, пусть даже это будет стоить ей жизни. При этой мысли она стала вспоминать все прожитые годы, наполненные сплошными заботами о благе королевства: ни просвета страсти, ни надежды на любовь — ими там даже не пахло. До сегодняшнего дня. По сравнению с этим вечером, все ее \"веселые\» вечеринки теперь казались серыми дождливыми буднями.
Пока Элеонора витала в своих воспоминаниях, ее тело стало отвечать на ласки обольстительницы, инстинктивно начиная движения бедрами. Вибрация жезла престала причинять дискомфорт и вновь рождала вожделение. Острый язычок эльфийки доставлял непередаваемое блаженство. Королева очнулась, когда острые зубки сошлись на ее истерзанной горошине, и поняла, что уже довольно продолжительное время бессознательно отдавалась своей госпоже и ее чудесному жезлу. Волна волшебного нечто рождалось внутри нее. Оно росло и поднималось, словно гигантский цунами, готовый поглотить все на своем пути. С громким криком Элеонора растянулась на полу. Судороги оргазма нещадно били по ней, ввергая в сладкое небытие. Казалось, эти желанные муки будут продолжаться вечно, и смерь не за горами.
Эльфийка с любовью смотрела на отдающуюся своей дикой страсти женщину и терпеливо ждала, когда все закончиться. Пульсирующий жезл и светящийся белым кристалл исчезли под полами темного плаща.
Когда Элеонора очнулась, пред глазами никого не было. Судя по всему, она несколько раз отключалась, лежа на полу, и последний раз отключилась надолго. Повертев головой во все стороны, королева к своему облегчению нашла свою гостью удобно устроившейся на большом кресле, обитым мягкой кожей. Расторопная служительница храма спокойно потягивала вино, которое достала из раскрытого дубового секретера — единственной мебели в помещении, кроме двух кресел и стола из того же дерева. Заметив очнувшуюся Элеонору, эльфийка плавно встала и быстрыми шагами направилась к ней, наполняя бокал вином и что-то шепча себе под нос. От ее шепота — заклинания, как догадалась королева, — факелы на стенах вспыхнули на мгновение ярко-алым, а затем чуть не потухли, и теперь жалобно мерцали, медленно разгораясь с новой силой — как будто кто-то взял да и срезал их наполовину.
 — Выпей, это придаст тебе сил, — эльфийка опустилась на колени рядом с лежащей королевой, плавным жестом предотвращая попытку той подняться, и поднесла стеклянный сосуд к губам.
 — Пей, моя сладкая, пей.
Во рту королевы пролегала пустыня, и она не заставила просить себя дважды, в два глотка осушив предложенный сосуд. Напиток дивной энергией разлился по ее телу и заметно прибавил сил. Элеонора встала, но заговорить не решалась — после произошедшего между ними она не знала, что и сказать. В зале повисло молчание, только треск разгорающихся факелов нарушал тишину. Первой заговорила эльфийка.
 — Ваше величество может не беспокоиться: обо всем, что здесь произошло, не узнает ни одна живая душа, — официальный тон, которым старалась говорить эльфийка, заглушался игривым смехом серебристых колокольчиков.
Раздавшийся за этим громкий смех перешел в нежные объятия, и женщины вновь слились в чувственном поцелуе.