«Генка! Генка, да проснись же ты!» «Ну, чего тебе?» — сонно протянул Генка, протирая глаза. «Генка! Там Мишку этот тундук, вожатый со второго отряда, снова в ленинку утащил» — веснушчатое Димкино лицо выражало крайнюю степень обеспокоенности. «Когда утащил? Зачем?» — лениво тянул Генка, все пытаясь досмотреть сон. «Не знаю я. « — не унимался Димка — «Ребята сказали, что Мишка после отбоя куда-то пропал, но Гриша Панасюк со второго отряда говорил, что вроде как вожатый ихний после отбоя Мишку в ленинку повел и там...»
Генка, осознав наконец, что поспать ему таки не дадут, откинул одеяло и уселся на кровати, спустив босые пятки на холодный и вытертый линолеум. «Так» — сказал он после полуминутной паузы — «Раз такое дело, то мы с тобой сейчас быстренько смотаемся к ленинке...»
«А если там никого?» — робко спросил Дима. «А если никого, то завтра с самим Мишкой потолкуем, а то взял привычку среди ночи пропадать. Ищи его тут» — Генка громко и смачно зевнул — «Ладно, погнали»
Сборы были недолгими и уже через несколько минут друзья неспешной, разученной еще с первой «Зарницы» неслышимой поступью, пробирались к затерянной в глубине лагерного парка Ленинской комнате. Вскоре показалась и она, вынырнув приземистым бугорком из-за угла живой изгороди. Внутри горел свет. Подобравшись поближе, ребята прислушались. Из комнаты исходили странные звуки. Они шли прямо из-за приоткрытой двери. Внутри что-то глухо и отрывисто мычало.
Димка сходу заглянул в окно и тут же отпрянул в сторону. «Генка! Там...»
«Тише ты!» — прошипел Гена закрыв ему рот. Звуки не прекращались. Он подобрался к окну и заглянул внутрь.
Мычал Мишка, рот его был заткнут его же трусами. Мальчик лежал, перегнувшись через край укрытого красной материей стола под самым портретом вождя мирового пролетариата. Он был абсолютно голым. Сзади к мальчику пристроился Митрофан — вожатый из второго отряда. Крепко прижав несчастного Мишу к столу, он, неторопливо покачивая тазом, входил разбухшим членом мальчику в анус. Мишка кричал от боли и дергался, силясь вырваться из грубых и крепких объятий извращенца. Его гладкие румяные ягодицы то и дело судорожно сжимались, пытаясь вытолкнуть из заднего прохода, раздиравший его член. Митрофан был намного сильнее подростка и все попытки Мишки высвободится были тщетными. Не очень большой, но до крайности возбужденный половой орган вожатого погружался в попку юного пионера практически на всю длину. Лицо Митрофана выражало высшую степень блаженства.
Увиденное заставило Генку впасть в ступор. Его вдруг резко повело в сторону. Парень, шатаясь, отошел от окна и опершись рукой на стену медленно съехал на землю. Мысли носились в голове с бешенной скоростью. Про гомосексуализм он был наслышан еще от брата, вернувшегося в прошлом месяце из Афганистана. Брат частенько рассказывал, как они с сослуживцами еще в учебке наказывали извращенцев преимущественно из числа старослужащих, насильно склонявших новобранцев к педерастии. Но тут ведь была не учебка и не Афган. Это детский пионерский лагерь. Как такое могло случиться здесь!!??
Тем временем звуки, доносившиеся из Ленинской комнаты смолкли и через несколько секунд свет в комнате погас. Кто-то схватил Генку за левую руку. Это был Димка. «Бежим скорее» — с этими словами он потащил очумевшего товарища за собой. Придя в себя, Гена прибавил ходу и вскоре друзья вернулись в спальню отряда. 
«Геен, может расскажем все Анне Петровне?» — неуверенно спросил Дима, когда они уже укладывались спать. «Никаких расскажем» — отрезал Геннадий — «В лучшем случае не поверят. А в худшем разбираться начнут. Представляешь, тогда каково Мишке будет с таким позором то?»
«Нет, Мишка тут не причем, это все тот тундук Митрофан. Это он его заставил. Ну ничего, мы ему покажем где раки...  « — Генка вдруг резко замолк. Из коридора послышались неровные шаги. В темную спальню, прихрамывая, вошел Миша. Он шел как ковбой после дикой скачки, широко расставляя ноги и оттопырив зад. Генка и Дима накрылись одеялами и притворились что спят. Сами же все время не спускали с товарища глаз. Доковыляв до своей кровати, Мишка, кряхтя, стараясь не сильно усаживаться на пятую точку, прилег и спустя минуту уже крепко спал. 
Утром Мишке устроили настоящий допрос. Мальчик долго отпирался, но потом, расплакавшись, сознался и поведал друзьям о своем позоре. Как и предполагал Гена, виновником происшествия был Митрофан. Он заманил Мишку в, стоявшую особняком, ленинку, среди ночи, пообещав принести настоящий телескоп, чтобы на звезды смотреть. Потом, пригрозив, что, мол, «голову отвинтит если что», заставил раздеться и достаточно грубо содомировал. Мишка тогда все утро ходить не мог. Все отбрехивался, что, мол, упал да ногу растянул. Изнасиловав мальчика в первый раз, Митрофан пригрозил, что расскажет всем и тогда Мишу будут дразнить неприглядным словом «пидарас» или же попросту «пидар». Испугавшись позора, Миша дал слово молчать как рыба и во всем слушаться вожатого.
Таким образом, извращенец принуждал подростка посещать «ночные рандеву» снова и снова. 
«Он сказал, чтоб я завтра пришел. В то же время. « — закончил свой рассказ Миша и на глазах его вновь показались слезы. Покрасневшее от переносимого стыда лицо мальчика с распухшими от слез глазами то и дело кривилось в гримаске едва сдерживаемых рыданий. Дима понял, что сейчас его другу как никогда нужна помощь и поддержка. 
«Ничего Миш. Все нормально, мы никому не скажем, честное пионерское. И с Митрофаном мы чего-нибудь придумаем. Ты только не плач. Он то конечно здоровый дылда, но мы с Генкой, знаешь, и не таких бивали. Знаешь как мы...  « — Димка тут же пустился в россказни. Его богатейшая во всех отношениях фантазия заработала на полную мощность, рождая одну за другой веселые дворовые истории. Прошло каких-то десять минут и от прежних слез на Мишкином лице не осталось и следа. Мальчик заметно повеселел и даже начал смеяться.
В отличие от Димки, Геннадий все это время молча сидел рядом и угрюмо сверлил взглядом песок под ногами. Ему не было дела до Димкиных баек, хотя во многих из них именно он являл собой главного героя. Генка напряженно думал, перерабатывал полученную информацию, ища решение, выход из сложившейся ситуации, перебирая самые разные варианты. В результате уже к утру следующего дня в его голове созрел донельзя дерзкий, но достаточно четкий план действий.
Утро началось как обычно, после зарядки и плотного завтрака ребята отправились помогать персоналу лагеря в благоустройстве парка. Закончив работу, друзья, воспользовавшись доступом в парковый хозблок, позаимствовали оттуда некоторый инвентарь. Ребята припрятали трофеи неподалеку от ленинки, прикрыв тайник ветками и присыпав листвой, и, как ни в чем не бывало, двинулись на игровую площадку, защищать честь отряда в волейбольном первенстве. 
Казалось, день прошел как обычно. По-детски весело и беззаботно. Ребята все так же заливисто смеялись, бегали, играли, купались в реке, загорали на пляже. Открыто и светло улыбались беззаботной пионерской жизни. Все как бы оставалось по-прежнему, но во взглядах друзей то и дело проскакивала какая-то совсем не детская напряженность. Чем бы они не занимались. Их движения, их действия были в большей степени машинальными. Юные головы занимала одна мысль. Вечером их ждало сложное, незнакомое, но без сомнения достойное звания пионера дело. 
Выждав минут пять после отбоя, ребята стали собираться. Оделись по форме, завязали галстуки, Генка напялил на ноги тяжелые горные ботинки, однажды подаренные родителями в день рождения. С тех пор парень таскал их с собой во все поездки, надеясь испытать в настоящем походе. Но все как-то с походами не складывалось.
Ребята выбрались из спальни и тихо скрылись в парковых зарослях. 
Щербатый месяц тускло посвечивал сквозь размазанные по небу облака. Ночь пахла свежестью и взмокшей ... душистой травкой. Под ногами весело хлюпали маленькие лужицы, оставленные прошедшим под вечер по-летнему коротким дождиком. В самом центре полузаросшей парковой лужайки все так же чернела одноэтажным холмиком старая Ленинская комната. Внутри было тихо. Темные прямоугольники окон мрачно уставились на двух, бесшумно вынырнувших из густых зарослей пионеров. Ребята приблизились к строеньицу. Один из них нес на плече укороченную штыковую лопату. Заглянув в окно ленинки, паренек кивнул своему товарищу и тот, скрипнув дверью аккуратно пробрался вовнутрь. Через минуту в окнах комнаты зажегся свет и оставшийся на «шухере» пионер, воровато оглядевшись, проследовал за товарищем.
«Сколько у нас осталось?» — Дима старательно задергивал занавески.
«Минут пять, не больше» — ответил Генка взглянув на наручные часы — «как раз успеем растяжку в дверях сделать». С этими словами Геннадий вытащил из кармана моток бечевы. Он поставил лопату к стенке и сосредоточенно оглядел обстановку ленинки. Последняя в общем и целом была стандартной для подобного рода помещений. Накрытый красной тканью стол. Пыльный графин для воды с надетым на горлышко вместо пробки граненым стаканом. Ровные ряды стареньких, местами покосившихся, деревянных стульев. На все это сверху, из лакированной деревянной рамочки, тоскливо улыбаясь, поглядывал Владимир Ильич Ульянов (Ленин) — вождь мировой революции и лучший друг пионеров. Взглянув на него, Генка не выдержал и улыбнулся вождю в ответ. 
«Полундра!» — Димка рывком задернул последнюю занавеску и отскочил от окна — «Митрофан идет!» «Мдаа...  Долго возимся!» — фыркнул Генка — «С растяжкой уже не успеем» «Так что же...  « — начал было паниковать Димон.
«Тсс» — Генка оборвал товарища и, приложив палец к губам, указал на стоявшее в углу пустое жестяное ведро — «Вооружись пока. Щас что-нибудь придумаем»
Дима взял ведро и, держа его обеими руками, встал справа от входа. В глазах его вдруг заиграли веселые, озорные огоньки. Гена перехватил лопату поудобнее и встал с другой стороны двери. Снаружи послышались приближающиеся шаги. Митрофан сначала шел достаточно шумно, но, приблизившись, вдруг начал осторожничать. Походил немного, вокруг, наверное в окна заглядывал. Генка уж начал опасаться, что они с товарищем таки спугнули похотливого недоумка, но тут отрывисто крякнуло деревянное крылечко. Дверь со скрипом приоткрылась и из под темного покрывала июльской ночи в комнату, щуря глаза от яркого света, вынырнула кучерявая голова Митрофана. Парень не успел толком сообразить что случилось. Димка тотчас же нахлобучил ему на голову ведро, а Генка, не мешкая, со всего маху влепил по нему лопатой. Раздался звон, плавно перешедший в гул. После чего Митрофан тюфяком ввалился в комнату. Ведро, упав с его головы, зазвенело повторно. Не теряя ни секунды, ребята навалились на временно нейтрализованного вожатого. Пока Геннадий держал Митрофана, не давая ему подняться, Димка старательно вязал вожатому руки бечевой. Обездвижив похотливого гомосека, ребята затолкали ему в рот небольшой моток туалетной бумаги, захваченный Димоном на всякий случай. Тут уже Митрофан пришел в себя и, задергавшись, промычал что-то обидное. Ответом был ощутимый пинок ботинком в ребра. 
Сюсюкаться с насильником явно не входило в планы Геннадия. Приподняв скрюченного Митрофана с пола, ребята потащили его к столу и, перекинув через край, поставили в ту же позу, в которой находился Мишка, когда его сношал этот похотливый переросток. После чего Дима стянул с вожатого штаны вместе с трусами, явивши на свет его худощавую попу и, покрытые светлым пухом тощие ноги. Генка с непроницаемо суровым выражением лица вытащил из форменных брюк узкий кожаный ремешок. Тщательно прицелившись, он размахнулся. Ремень, змеей прошипев в воздухе, опустился на бледную кожу Митрофановых ягодиц. Звонко впившись в нагую плоть, он оставил на ней румяный, как от поцелуя, след. Митрофан что-то глухо вякнул сквозь кляп. Что-то явно оскорбительное. И, очевидно, готов был выдать целую тираду, но Генка еще крепче резанул его по заднице и, заготовленные было, ругательства слились в один протяжный вой. Геннадий не останавливаясь стегал свою жертву. Приглушенный вой не умолкал ни на секунду. Митроша задергался. В такт ударам он напрягал, казалось, все мускулы на теле в одном едином желании вырваться. 
Приметив такой своеобразный бунт во время экзекуции, Геннадий начал интенсивнее махать ремешком. На помощь к нему подоспел Димка. Увидев, что друг не справляется, он, по его примеру, вытащил из брюк ремень и пристроился к истязаемому месту с другой стороны. Ребята стегали извращенца в две руки не жалея сил. Теперь он уже перестал вырываться и лишь слегка потрясал зардевшимся задом в ответ на каждый новый удар. Заткнутый вожатому в рот моток туалетной бумаги весь промок от его слюней.
«Гляди-ка, щас выплюнет — шуму наделает!!!» — Дима озабоченно указал товарищу на промокший кляп во рту Митрофана. «Наделает!» — Генка отбросил ремень и отступил от своей жертвы. Оглядевшись, он подошел к стоящей у стенки старой швабре и ударом ноги преломил ручку у основания. «Ох и наделает!» «Щас он нам петь будет» — с этими словами Геннадий вновь приблизился к истерзанной и беззащитной заднице Митрофана и раздвинул парню ягодицы. Дима тем временем подхватил отломанную ручку и начал, играючи атаковать ею свесившиеся достаточно низко Митрофановы яйца. На что вожатый лишь жалобно захрюкал.
«Кончай баловство!» — Генка указал взглядом на открытый им анус вожатого. 
Дима приставил конец палки к судорожно дергавшемуся сфинктеру и ощутимо надавил. Палка не проходила — анус был маловат. Димка навалился и впихнул таки ее на несколько сантиметров, но дальше не получалось. «Держи пока» — Генка отпустив ягодицы Митрофанушки поднял с пола лопату и, встав с другого конца палки начал что было силы вколачивать штыком импровизированный кол в анус вожатому.
Митрофан взвизгнул. Туалетная бумага вылетела у него изо рта и комнату наполнил жалобный вой.
Засадив вожатому сантиметров двадцать, Генка вдруг предложил — «А давай его на кол сажать!» Ребята схватили Митрофана под руки и приподняв со стола, начали пристраивать так, чтобы тот мог опираться только на торчащую из его зада палку. Вожатый орал и брыкался, но ребята проявили смекалку. Они заломали назад лодыжки гомосека и связали их бечевой. Таким образом, Митрофан потерял всяческую возможность сопротивлятся и уже спустя минуту крепко сидел на поддерживаемой Димкой деревянной ручке. Вожатый непрерывно разрывал воздух обветшалой ленинки хриплыми воплями. Кол медленно, но верно входил в его кровоточащий анус. Худое извивающееся тело медленно сползало по деревянной палке. Еще немного и доселе свисавшие над столом яички Митрофана легли на исцарапанную столешницу. Повинуясь какому-то неведомому наитию, Геннадий вскочил на стол и не торопясь, растягивая удовольствие, вдавил тяжелой, перепачканной землей подошвой ботинка яички вожатого в столешницу.
Митрофанушка залился соловьем. Его глаза, вылезли из орбит и уставились на, светящееся добрейшей улыбкой, лицо Вождя Мирового Пролетариата. Владимир Ильич с нескрываемым одобрением поглядывал на творящееся в комнате безобразие. Но при этом в глазах его поблескивали ехидные искорки. Окончив экзекуцию, пионеры аккуратно уложили бесчувственного Митрофана на пол и, победно отсалютовав Ильичу, двинулись в расположение отряда.
Страничка автора на «Прозе»: http://www.proza.ru/cgi-bin/login/intro.pl