«Любовь есть, я ею занимался» — казалось бы, нет смысла прислушиваться к столь двусмысленно пошлым изречениям, даже если их транслирует на всю страну весьма серьёзная в былые времена радиостанция «Маяк». Хотя, если призадуматься, то доля истины, причём изрядная, в этой фразе всё же присут-ствует.
Но обо всём по порядку.
Любовь штука сложная и многогранная, вроде четырёхмерного куба, внут-ренний объём которого существенно больше внешнего. Я, например, люблю свою работу.
«За что?» — спросите вы.
И в самом деле, за что?
Попробую объяснить. У меня хорошая работа. «Вузовский преподава-тель», как я сам о себе говорю и думаю (чаще думаю). Работа, само собой нуж-ная и не особенно пыльная, хотя и не из тех, про которую говорят «и захочешь, не надорвёшься».
Вы спросите: «При чём здесь любовь?», и будете абсолютно правы. «Любовью» (в некотором, даже более чем переносном, смысле) я занимаюсь тогда, когда для студенток наступает решающий этап, в простонародье именуемый СЕССИЯ. Это и есть тот самый момент истины, когда происходит воздаяние за доблести или кара за проступки.
Приём экзамена во многом напоминает таможенный контроль, где фор-мальная процедура досмотра при наличии веских оснований может превратить-ся в обыск плавно переходящий в допрос с пристрастием.
В ходе «предварительного досмотра» нужно несколькими уверенными, но в то же время деликатными движениями выяснить, не скрывается ли у студент-ки что-либо под одеждой, в смысле осталось ли у неё хоть что-то в голове из того, что было на занятиях. Мне, как опытному таможеннику, знающему улов-ки контрабандисток, обычно достаточно чуть приобнять её ладонями за талию, пройтись вверх до подмышек. Затем скользнуть ладонями вперёд, чтобы ощупать живот, вновь вернуться к талии и опустить ладони вниз по внешней по-верхности бёдер.
Обычно к этому моменту можно выяснить почти всё, и, если она действи-тельно «чиста душой» (и знаниями), можно спокойно отпустить её, с чувством выполненного долга поставив отметку «удовл. « в зачётке. Ничего личного и ничего лишнего, впрочем, недовольных ещё не было.
Однако если её поведение наводит меня на подозрение, что она то-то скры-вает что и ей есть что терять, будет проведён более тщательный «досмотр», вплоть до выявления истины. Так можно продолжить движение от бёдер вниз, плавно прощупать колени, икры, голени. Снова провести ладонями вверх вдоль задней поверхности бёдер. Неторопливо погладить ягодицы, затем бёдра, сначала вдоль передней поверхности до колен, а затем чуть запустив пальцы между бёдер двигаться вверх, вверх, вверх...  Но тут я обычно останавливаюсь в полу дюйме от верхней кромки кружевных чулочков так и не прикоснувшись к коже.
В большинстве случаев подозрения рассеиваются, и никаких сомнений не остаётся. Даже если что-то и осталось незамеченным, это столь несущественная мелочь, что не заслуживает чрезмерного внимания. Я просто пишу в зачётке «хорошо».
Некоторые к этому моменту настолько распаляются, что недоумевают, по-чему я остановился, в мыслях они уже полностью отдались в мою власть и с предвкушением ждут, будто я уложу их животом на стол и...  Они готовы кри-чать стонать и извиваться вплоть до самого...
Но всё уже закончилось, в такие моменты я особенно непреклонен. Из-за этого некоторые уходят несколько неудовлетворёнными. Я же могу только с грустью посочувствовать им, они действительно не способны сейчас на боль-шее. «Может быть в другой раз?» — думаю я, хотя и знаю точно, что другого раза не будет.
И лишь в те редкие, незабываемо яркие моменты, когда в ходе тщательно-го «досмотра» я не разувериваюсь, а напротив укрепляюсь в своих подозрени-ях, начинается истинная любовь, а именно дознание по всей строгости.
Студентка понимает, что попалась, и ничего уже не может сделать. В этот миг наши желания совпадают, я улавливаю её робкую надежду на продолжение и вместе с тем страх, что всё уже закончилось, так и не успев начаться. Но я не останавливаюсь и вновь поглаживаю ягодицы, ласкаю талию, плечи, руки. Я постепенно приближаюсь к ней, заключаю в объятия. Мои руки гуляют по её животу, не забираясь впрочем, далеко ни вверх, ни вниз, проходят под самой грудью, едва не касаясь её. Я начинаю негромко о чём-то говорить. Это про-должается до тех пор, пока я не пойму, что она готова на всё и прямо сейчас.
Левая рука опускается всё ниже к паху, но не переходит до поры незримой черты. Правой рукой я нежно ласкаю её грудь. Постепенно я вновь перевожу ласки на живот и талию. Она в растерянности, мысли путаются, слова невнятны и бессвязны. Тело её до кончиков пальцев охвачено тонкой едва ощутимой сквозь одежду дрожью. Я не обманываю её надежд, сейчас это было бы жесто-ко и бесчестно. Губами я прикасаюсь к её шее, языком ласкаю ушки. Я обнимаю её всё плотнее до тех пор пока она не почувствует мой несгибаемый ин-теллект. Она уже почти готова сорваться. Левой рукой я сжимаю её груди, а правую медленно подношу к заветной точке. На миг замираю, прекращая ласки, и нежно произношу: «Отлично». Это заветное признание наинежнейшим прикосновением я запечатлеваю в зачётке.
У неё нет сил стонать, кричать и даже дрожь исчезает, она без сил падает в нежную бездну иступлённого экстаза и с трудом понимает, что же с ней проис-ходит. В тот момент, когда я вручаю ей зачётку с заслуженным признанием за-слуг, глаза её блестят от слёз искренней благодарности.
«Спасибо» — говорит она.
В ответ я делаю многозначительный жест вроде «Мне самому было прият-но» или «Всегда рад помочь».
В нерешительности она покидает меня, но возле двери оборачивается и говорит: «До свидания».
«До свиданья» — говорю я, стараясь выдержать интонацию означающую, что ничего ещё не закончилось навсегда, а сам в это время уже оцениваю шансы очередной кандидатки на досмотр с той или иной степенью тщательности.