Слово и дело
Меня зовут Ольга Зарецкая, и я пишу эро-рассказы по сериалу «Сверхъестественное» Пожалуйста, поднимайте рейтинг. Комментарии, отзывы и пожелания, (а также проклятия и ругательства) отправляйте на zareckaya@list.ru Буду ждать!
***
 — Ты хочешь сказать, я держу тебя против твоей воли, да, Сэмми? — ухмыляется Дин, разглядывая брата в прищур. Тот, нахмурившись, вздыхает.
 — Иди ты, а? Сколько раз можно поднимать эту тему? Ляпнул по глупости, был на нервах, сорвался. И может, хватит уже так меня называть? — он садится за стол, придвигает к себе отцовский дневник и начинает листать страницы. Дин не отводит взгляда, хотя выражение его лица меняется. Он смотрит серьёзно, без укора, без привычной брату смешинки в глазах. Просто смотрит — пристально. Прикусывает губу. Потом, внезапно решившись, поднимается с кровати.
 — Слушай, а откуда мне знать? Может, ты и правда чувствуешь то, что говоришь. Как мне ещё понять, а? Вот скажи, как мне понять? — он почти кричит, ему очень хочется со всех сил заехать Сэму по уху, но приходится держать себя в руках. Он всё равно не сможет его ударить. Наверное. По крайней мере, пробовать бы не хотелось. А вот Сэм бы смог, — проносится у него в голове, — Был бы повод подходящий. 
 — Знаешь, настоящие чувства — они не в словах, а в делах, — огрызается тот, разворачиваясь к нему на стуле. Дин замирает. Настоящие чувства? Да ну, глупость, бред его воспалённого воображения, попытка уцепиться за слово ни к чему не приведёт. И всё-таки протягивает руку в бессознательном жесте, пытаясь то ли удержать, то ли просто коснуться. Через мгновение он уже сам не понимает, зачем это сделал — бровь Сэма удивлённо ползёт вверх, а он отдёргивает руку, неловко вытирает её о джинсы. Будто бы так и надо. Будто бы. В последнее время его преследует такое чувство, что всё вокруг происходит как-то понарошку. 
 — Я устал от этого, Сэм. Я постоянно пытаюсь защитить тебя от того, что с нами происходит. Ограждаю как могу, беру на себя сложные задания, отвлекаю внимание, постоянно прилетаю на полном ходу, если чувствую, что ты в беде. И что я имею в ответ? Ты «по глупости» рассказываешь обо мне какой-то бред девчонке, в результате оказавшейся чёрт знает кем, — Дин уже не кричит, просто выговаривает накопившееся за последние дни. Наболевшее. Он не знает, зачем это говорит, потому что почти уверен, что Сэм его не услышит. Но всё-таки говорит. Может, в следующий раз братец по крайней мере будет думать головой. Хотя...  вряд ли, конечно.
Опять придётся лететь на полном ходу, спасая младшего из беды. Собственно...  был бы кто против. 
 — Дин, — угрожающе начинает Сэм, поднимаясь на ноги и моментально оказываясь выше. Дин, фыркнув для порядка, сразу же затихает. 
 — Ладно, — говорит он, и в тишине комнаты это выходит как-то...  слишком мягко. Почти беззащитно. Сэм знает цену этой беззащитности, он не раз видел брата в деле. За трогательным взглядом светлых глаз и полуулыбкой по-женски изогнутых губ скрывается жесткий, самоуверенный, чертовски сильный мужчина. Но сейчас, когда он смотрит сверху вниз, а в воздухе всё ещё звучит отзвук неожиданно открытого «ладно», Сэм вдруг чувствует себя виноватым. Немного. Чуть-чуть. Ровно настолько, чтобы наклониться, провести пальцами по шее, отгибая воротник рубашки, обнажая линию ключиц, обжечь дыханием нежную кожу за ухом. У Дина темнеет в глазах, он судорожно хватается за спинку стула, в очередной раз попадаясь на уловки этого несносного, невыносимого мальчишки. 
 — Прости, — шепчет Сэм, касается губами мочки уха и осторожно прикусывает её зубами, чтобы через секунду провести языком по скуле к губам, поймать едва слышный стон. 
 — Простил... — сквозь зубы, на выдохе отвечает Дин. Сэм снова начал. Дин уверен: подлец видит его насквозь, прекрасно осознаёт своё влияние, обо всех его чувствах не то что по словам и делам — догадывается по взглядам, жестам и звукам голоса. Он не понимает только одного: что братец с этого имеет сам? В упор не понимает каждый раз, когда это происходит — и после каждого раза его завязывает на Сэме ещё больше, так, что с каждым новым разом всё труднее и труднее дышать. 
 — Я так и знал...  Ты ведь всегда прощаешь, да? Ты прощаешь, что бы я тебе ни сказал. Что бы с тобой ни сделал. И ты всё равно всегда рядом, Дин...  Чтобы я мог продолжать говорить и делать, — с каждой новой фразой поцелуи становятся всё более жадными и агрессивными, а руки Сэма — всё более настойчивыми. Рубашка Дина уже наполовину расстёгнута, но ни один, ни второй не спешат снять её полностью. Когда Сэм начинает дело, спешке не место. Хотя Дин, пожалуй, и не отказался бы закончить с этой пыткой побыстрее. Впрочем, нет. Враньё. Дин наслаждается каждым мгновеньем, и не согласится променять их ни на что в жизни. 
 — Сэм...  За что?... — со стоном спрашивает Дин. Стоит не шевелясь, тяжело дыша. Сэм скользит ладонями по его груди, царапает пальцем сосок и молча, не отвечая на вопрос — он никогда не отвечает — накрывает его губами, выкручивая пальцами второй. Это почти больно, на грани, которую — Дин знает — Сэм никогда не перейдёт. Губы Сэма, влажные после поцелуев, ласкают его сосок, зубы осторожно сжимаются на нём, и Дин, хватая ртом воздух, чувствует, что ноги начинают его подводить. Сэм аккуратно стягивает с него рубашку, расстегнув остальные пуговицы, и ткань падает на пол, к их ногам. Дин, наконец осмелившись открыть глаза, видит перед собой этот чёртов серый джемпер — ненавистное препятствие на пути к желанной коже. Скривив губы, Дин хватается за собачку молнии, сжимает её пальцами и медленно тянет вниз, внимательно глядя Сэму в глаза, готовый остановиться по первому слову. Но Сэм молчит, только поводит плечами, чтобы расстёгнутый джемпер отправился на пол вслед за рубашкой. Дин подаётся, было, вперёд, но тут Сэм удерживает его на месте, выставив перед собой ладонь.
 — Тебе недостаточно инициативы вне постели, братец? — ехидно спрашивает он, убирая ладонь и отступая на полшага. Дин, потеряв столь необходимое тепло родного тела, тянется к нему, дёрнув подбородком.
 — Достаточно. — хрипло говорит он, и голос у него срывается. В его глазах застыло всё то же, мучительно-беззащитное выражение, да Сэму и самому уже плохо без него — он возвращается обратно, внезапно подхватывает брата под ягодицы и усаживает на стол. Коленом вклинившись между послушно разведённых ног, упирается ладонями в край стола, прижимаясь как можно ближе, чтобы между их телами не осталось ни миллиметра, — Ты сумасшедший, Сэм...  Я же вешу килограммов восемьдесят...
 — Да ну? — он ухмыляется — так знакомо, а в глазах пляшут чертики, и честное слово, у Дина у самого уже начинает ехать крыша. Их губы снова встречаются, и Дин рад бы больше не отпускать брата ни на секунду от себя, но удержать его невозможно — вот он уже склонился над его плечом, выводит языком узоры по ключице; перенеся вес тела на ногу, руками рвёт ремень его джинсов из петель. — Как же я ненавижу эту твою пряжку...
 — Это я тебя...  ненавижу... — прерывистым шёпотом, как заклинание твердит Дин; не выдержав, хватается за плечи Сэма, проезжает ладонями по спине, забираясь кончиками пальцев под пояс джинсов и резинку трусов, поглаживая. Сэм вдруг останавливается, бережно поднимает его голову за подбородок, заглядывает в глаза. Дин расслабленно, совершенно безумными, потемневшими от страсти глазами смотрит на него, облизывает губы. В глазах — невероятная смесь чувств и эмоций, но он не может ничего сказать или объяснить. Да это и не требуется. Сэм же у нас экстрасенс, — с ухмылкой думает Дин, — Он и сам всё прекрасно понимает. И видимо, действительно ... понимает, потому что, удовлетворённый беглым осмотром, наконец расстёгивает ремень, за ним — молнию, забирается под неё, поглаживает сквозь тонкую ткань боксеров.
Дин распахивает глаза, выгибается навстречу ласкающей руке, всхлипнув — он напряжён до предела, он терпеливо ждал этого момента, чёрт возьми, как Сэм может быть так спокоен?
 — Так на столе меня и поимеешь? — у него ещё хватает сил на то, чтобы криво ухмыльнуться и задать вопрос. Сэм качает головой. Спокоен он только внешне. Если бы Дин знал, если б он только знал, как перехватывает дыхание, когда он входит в комнату, как хочется иногда просто обнять его, но не поднимается рука. Как холодно было в тот день, когда он пытался уйти. Если бы Дин хотя бы догадывался о том, как он красив, когда закидывает голову, выстанывая его имя, когда капельки пота блестят на висках, и губы припухли от поцелуев. Если бы Дин знал, он никогда не сомневался бы в том, что именно чувствует к нему брат. Но Сэм надеется, что Дин и так знает — он ведь старше, он должен прекрасно разбираться в людях. Может быть, Дин и знает — потому что он позволяет этому безумию длиться, позволяет надежде жить где-то около лёгких, чтобы при каждом вдохе давала ему сил. 
Тряхнув головой, чтобы отогнать сентиментальные глупости, Сэм переносит разгоряченного, приятно тяжелого брата на кровать, рывком сдирает с него джинсы, в том же темпе избавляется от своих, и вновь склоняется над распростёртым телом. Касается губами пупка, языком ведёт дорожку вниз, но прерывается. Сегодня не время для нежностей. Да Дин их и не ждёт. Он в курсе, чего хочет Сэм, и это совершенно не расходится с тем, чего хочет он сам. Пытаясь ускорить процесс, он касается бедра Сэма, но тот вновь качает головой. 
 — Не хочешь лежать спокойно? Я тебе помогу. — перегнувшись через него, он шарит рукой по полу, в конце концов, найдя требуемое, возвращается в прежнюю позицию и застывает — но уже с кожаным ремнём в руках. Дин смотрит на него, сузив глаза, но ничего не говорит. Этого они ещё не делали ни разу. Наверное, гордость Дина должна бы сейчас костьми лечь, взбунтоваться, заставить его огреть, наконец, зарвавшегося братца по шее и положить конец всему этому цирку. Но Дин молчит, и Сэм, помедлив пару секунд, заводит ему руки за голову, крепко скручивает запястья ремнём и пристёгивает к спинке кровати той самой несчастной пряжкой. Поёрзав на простынях, Дин приноравливается к этой новой позе, и выжидательно смотрит на Сэма.
 — Как бы тебе сказать... — с усмешкой говорит он, но его голос чуть подрагивает, выдавая. — Я немного не готов провести так всю ночь. Ты, кажется, помочь собирался? 
Сэм, вздрогнув, усмехается в ответ и медленно, стараясь не коснуться самого главного, стягивает с брата боксеры. Его глазам открывается восхитительное зрелище, с каждым разом желаемое всё больше, так, что дышать становится всё труднее и труднее. Но он ещё держит себя в руках. Вот только его пальцы дрожат так, что это замечает даже Дин. Оттого и ухмыляется ещё шире. Сэм вспыхивает, со злостью стягивает собственные трусы и хмуро смотрит на брата.
 — Я бы на твоём месте тут особенно не веселился. Не забывай, кто сейчас в каком положении находится, — и он резко, почти грубо проводит ладонью по его члену, растирая по головке большим пальцем выступившие капли смазки. Дин, задохнувшись от ощущений, в первый момент зажмуривается. Но потом всё-таки открывает глаза, заставляя себя смотреть прямо в глаза Сэму — его взгляд говорит за него. И вот теперь руки у Сэма начинают не просто дрожать — лихорадочно трястись. Во взгляде Дина — вынужденная покорность. И это действует лучше любого афродизиака. Сэму не обязательно знать, что на самом деле Дин покоряется с первой минуты, с самого начала, и что всё остальное — искусно продуманная игра, распаляющая его до предела. Дин не должен понять когда-нибудь, что Сэму всегда ещё больше него хочется прервать прелюдию и перейти к делу. 
Потому что так, как есть — удовольствия больше.
 — Да вставь ты мне уже наконец, — вымученно говорит Дин, подаваясь навстречу так яростно, что ремень впивается в кожу запястий.
 — Как скажешь... — Сэм делает вид, что готов сейчас же исполнить его просьбу, и Дин испуганно отбрыкивается.
 — Ты, кретин, смазку-то возьми! Я не мазохист, вообще-то.
 — Ну конечно... — впрочем, смазку Сэм выуживает из кармана валяющихся на полу джинсов — он хорошо подготовился к вечеру — и тут же употребляет по назначению. Дин жадно следит за его пальцами, очень жалея, что это не его руки сейчас размазывают смазку по члену брата; повисает на ремне в тщетной попытке освободиться. Сэм следит за ним из-под чёлки, наслаждаясь потрясающе яркой по своей красоте картинкой — чёртов Дин умудряется выглядеть несломленным даже со связанными руками. 
И тут Сэм наконец делает это, погружается с тихим всхлипом в горячую плоть. Дин откидывается назад, выгибаясь навстречу проникновению; разводит колени в стороны, чтобы сразу же обнять ими брата за талию, выстанывает протяжно его имя. И это Дин, — думает Сэм, — Это...  чёрт его подери...  та самая сволочь, за которой я таскаюсь вот уже столько времени? Да кому рассказать...  не поверят...  И крышу сносит. Дин в такие моменты всегда затыкается, только вскрикивает глухо с каждым толчком; Сэм наоборот не может заткнуться ни на секунду, с поцелуями даря неоправданное количество нежностей.
 — Дин...  хороший мой...  мальчик мой любимый...  Да, вот так...  Как же я тебя...  Дин! 
В уголках глаз Дина, на длинных изогнутых ресницах блестят слёзы, и это заводит Сэма ещё больше, заставляя полностью потерять контроль, гладить исступлённо острые локти, подхватывать под поясницу, врываясь в податливое, покорное — ему одному — тело. 
 — Я люблю тебя, — тихо шепчет Дин. Это срывается с языка необдуманно, само собой, но не остаётся неуслышанным и для обоих становится последней каплей, чтобы в голове зашумело морским прибоем; чтобы мир взорвался на секунду и тут же выплеснулся горячими каплями наружу. 
Тяжелое дыхание, щекочущее влажную кожу. Мягкий, неторопливый, успокаивающий поцелуй. Осторожно выйдя, Сэм тянется развязать Дину запястья, покаянно смотрит на покрасневшую, местами оцарапанную кожу. Ему даже хочется на какую-то долю секунды приникнуть к ней поцелуем, но тут Дин, фыркнув, отнимает руки обратно, начиная растирать запястья.
 — Ну ты и придурок. Что-то тебя вечно после хорошего траха на девчачьи нежности развозит... — он смеётся, не позволяя себе с ужасом вспомнить о том, что его угораздило сказать вот буквально пару минут назад. Секс и в самом деле был отличный. Вот только...  что теперь? Обычно они просто расходились по собственным кроватям и засыпали. Точнее, Сэм засыпал, а Дин вдумчиво и с интересом изучал потолок. Или что-нибудь ещё...  такое же увлекательное. Дин совершенно ясно понимает, что больше этого не хочет. Но что-то менять не хочется ещё больше. И что делать...  вот ведь. Ляпнул, действительно.
 — Дин... — говорит Сэм, и Дин, бросив взгляд на лежащего рядом брата, замечает, что между его бровей залегла лёгкая морщинка. Ну что опять такое? Он поворачивается к Сэму, опершись на локоть. — Дин, я насчёт той истории...  С Пикапом-призраком. Я тогда очень испугался, правда. Ты знаешь, я просто не позволил себе подумать, что будет, если я рассчитаю неправильно. Иначе у нас бы ничего не получилось. Как я боялся за тебя, идиот...  
 — Это наша работа, Сэм, — говорит Дин, проглотив ощутимый комок в горле. Ему становится немного полегче, как будто бы терзавшая его душу затаённая боль, выйдя наружу, стала гораздо меньше. — Всё нормально. 
Сэм ничего не говорит, но, помедлив, обнимает его за плечи, целуя в затылок. Да и что тут ещё скажешь? Он просто прижимает его к себе, и Дин, устроившись головой на его плече, может сколько угодно разглядывать потолок. Теперь это занятие кажется ему очень даже ничего. По крайней мере...  с такого ракурса.
E-mail автора: zareckaya@list. ru