Предисловие рассказа и послесловие письма.
Меня зовут Ольга Зарецкая, и я пишу эро-рассказы по сериалу «Сверхъестественное» Пожалуйста, поднимайте рейтинг. Комментарии, отзывы и пожелания, (а также проклятия и ругательства) отправляйте на zareckaya@list.ru Буду ждать!
***
Дин не любит, когда ему подтыкают одеяло. Он и слушать не хочет о том, что так теплее, уютнее. Он давно забыл о том, что такое уют, и не собирается вспоминать об этом. Он любит свободу, и это так забавно наблюдать за ним, когда он спит. У Сэма много времени по ночам, когда кошмары осаждают его сознание, когда о сне не может быть и речи. Тогда он проводит за ноутбуком великое множество часов в поисках информации о странных смертях, несчастных случаях, о демонах, призраках и прочей чертовщине. И ещё у него есть великолепная возможность наблюдать за братом. Дин никогда не спит на боку — если только старые и свежие раны не вынуждают его. Он предпочитает спать на спине, для лучшего обзора, либо на животе, уткнувшись лицом в подушку, для того чтобы чувствовать себя более защищённым. Он всегда вытаскивает из-под одеяла руку или ногу, словно готовый в любой момент вскочить и броситься в бой. Он не любит, когда что-то стесняет его движения.
Но он может сидеть в засаде часами, почти неподвижно, как настоящий охотник, как хищник, поджидающий жертву. Беззвучно, иногда даже словно и не дыша, как кажется Сэму. В такие минуты его не волнуют ни ветки, острыми концами упирающиеся под рёбра, ни крысы, которые время от времени пытаются попробовать его ботинки на вкус. Сэму никогда не достичь такого совершенного мастерства, но Дину того и не надо. Ему не нужна его точная копия, ему нужен хороший напарник, дополняющий его. То есть человек, который способен делать то, что самому старшему Винчестеру не под силу.
Но Сэм уверен, что Дин может сделать что угодно, если только сильно захочет. Однако когда он просит брата немного побыть с ним после их очередного зубодробильного секса, он и сам понимает, что это слишком даже для Дина. Тот не привык к долгим ласкам и нежности. Всё, что ему надо — это быстрая грубая разрядка после часов выслеживания призрака и короткой схватки, в которой он борется за свою собственную жизнь. Сэм понимает всё это, но всё внутри кричит от душевной боли, когда ему отказывают раз за разом, а он всё ещё продолжает надеяться, чем вызывает только раздражение старшего брата.
Порой Сэму кажется, что он выполняет лишь роль мозгов, заспиртованных в банке, которую Дин носит в кармане своей потёртой кожаной куртки, но он старается отгонять эти мысли, потому что так только хуже. Иногда Сэм хочет поговорить с Дином, но тот лишь отмахивается — он сильно устаёт от подобных разговоров. И, в конце концов, Сэм мысленно говорит сам с собой. А ещё иногда Сэму кажется, что всё, что происходит — лишь один большой ночной кошмар, которому никогда не суждено закончиться.
***
Старые кости, обильно политые бензином, вспыхнули ярко и по-чёрному радостно. Суховатая земля по краям могилы время от времени осыпалась, но уже никаким образом не смогла бы затушить очищающее пламя.
 — Вроде бы всё сделано, — произносит совершенно ненужную фразу Дин.
Сэм молчит. На ненужную фразу и отвечать не обязательно.
По пути к «Импале» никто не произносит ни звука. Хочется громко крикнуть что-то или просто засмеяться от внезапно накатившего бессилия.
Сэм молчит, потому что знает, что произойдёт через пару минут. Это не пугает его, не кажется отвратительным, просто наполняет жуткой, всепожирающей тоской, от которой нет спасения.
Дин молчит...  Сэм, честно говоря, не знает, о чём тот молчит. Просто не говорит ни слова, словно пытается избавиться от напряжения, пока они ещё не достигли «Импалы».
В машине неудобно. Ни спать, ни завтракать, ни заниматься любовью. Хотя — это так громко сказано! Нет там никакой любви, но и то, чем они занимаются — это тоже так чертовски неудобно делать в машине. Конечно, можно добраться до ближайшего мотеля, но ожидание тоже иногда убивает. Если они поступают так, Дин начинает нервничать, иногда даже кричать на брата. А Сэм — он умный, он догадывается, что к тому времени всякие причины делать это исчезают, и у Дина больше нет повода быть грубым, жёстким...  Он словно боится показать это, оправдывая свои действия стрессом от охоты. Сэма оправдание устраивает, всё равно ничего лучше от брата не добиться. Дин же, похоже, верит в это всей душой.
Раньше всё начиналось хотя бы с двух пальцев, подготавливающих к вторжению чего-то гораздо большего, но теперь Дин, похоже, не думает, что это такая уж необходимость. Раздеваться догола тоже не следует: вдруг на них нападут твари, которых они ещё не успели прикончить. Однако это правило распространяется только на старшего Винчестера. Сэму приходится терпеть, когда его тело соприкасается с холодной кожей сидений. Потом он забывает о холоде, но эти несколько мгновений он запоминает навсегда. Как ещё одно свидетельство его малой значимости для брата. Джинсы и рубашку он потом нашаривает на пыльном полу машины, но никого не волнует, что ему придётся стирать все вещи заново. Честно говоря, даже его это мало задевает.
Иногда Дин закидывает ноги брата себе на плечи, отчего босые ступни Сэма упираются в холодное боковое стекло. Иногда Дин заставляет Сэма ложиться на живот — это удобнее, но и неприятнее одновременно: время от времени Сэму хочется видеть лицо Дина. Но так всё-таки происходит чаще, потому что не требует слишком много времени и усилий.
Особенно больно было, когда Дин вошёл в него без всякой подготовки в первый раз — тогда Сэм даже закричал, но почти сразу же заткнулся, получив хороший подзатыльник от брата. В последующие разы он старался не стонать слишком громко, хотя и хотелось. Дин всегда делал всё молча, Сэм не знал, как у него это получалось, но факт оставался фактом, и Сэм должен был следовать примеру.
Всё всегда заканчивалось быстро, так же как и начиналось — без прелюдий, без послесловий. Сэм иногда шутил, что это рассказы без прологов и эпилогов, на что Дин отвечал мрачными взглядами. Сэм знал, что брат не любит умных слов.
Когда они сидят в «Импале» после очередного секса, они снова молчат. Хотя, похоже, это молчание не прерывалось с того момента, когда они сожгли кости ведьмы на кладбище. Сэм застёгивает ремень на джинсах, затем — пуговицы на рубашке. Просто по привычке, не вкладывая в это никаких особых чувств. Он думает о том, как бы задать вопрос, но опасается реакции брата. Потому что знает, что это будет слишком даже для Дина. Тот сжимает руль верной боевой подруги, стараясь принять бодрый и беззаботный вид. Сэм понимает, что это момент, подходящий для разговора, который он мысленно прокручивает в голове вот уже несколько недель, но никак не решается начать. Дин, скорее всего, догадывается об этом: при всей своей мнимой простоте, он очень проницателен, но и он не собирается ничего спрашивать. Сэм волнуется — он гораздо более склонен к этому, чем брат, но волнение должно быть подавлено. Хочется для начала застрелить какую-нибудь тварь, а потом, сидя в машине, тяжело дыша, как бы невзначай сказать:
 — Знаешь, Дин, мне всё надоело.
А после с чистой совестью получить хороший удар в челюсть.
 — Что именно? — неожиданно отвечает брат, а Сэм с удивлением и страхом осознаёт, что он произнёс это вслух.
Но теперь уже ничего не поделать — начал, так заверши.
 — Всё это, — повторяет Сэм, надеясь, что брат примет к сведению и замолчит. Ничего подобного.
 — Охота?
 — Нет, — пусть уж всё будет честно. Конечно, охота не доставляет ему большого удовольствия, но там, по крайней мере, он чувствует себя нужным.
 — Что?
Требует. Уже требует ответа.
 — Всё это, — в третий раз за вечер в надеже, что ... Дин сам осознает.
 — Наша жизнь?
Не совсем точно. Не вся жизнь, а лишь её небольшая, но значимая часть. 
 — Почти. Вот именно это, — Сэм обводит взглядом салон «Импалы», которая была постоянным, но молчаливым свидетелем всего.
 — Ах, это, — бормочет Дин, поворачивая ключ, заводя мотор, который начинает уютно урчать. — Так в чём проблема?
Нарочито небрежно, грубовато, как и всегда. Сэм привык. Их разговор — он просто не может быть серьёзным. Дин отпускает едкие комментарии, от него редко можно добиться настоящего внимания к словам. Но когда такие моменты наступают, Сэм благодарит небо.
 — Во всём этом.
Сегодня эта фраза стала коронной.
 — Я больше так не хочу. Не хочу, чтобы всё это продолжалось.
Не хочется доводить дело до ссоры, но если не будет другого пути...
 — И я больше не согласен на это — если хочешь секса, так обеспечь мне, пожалуйста, предисловие рассказа и послесловие письма.
Метафоры.
Дин не любит слишком умных слов. Они — верный способ его разозлить.
 — Я хочу, чтобы это было наполнено чувством, а не только обычным животным желанием. Так не бывает, Дин.
Но сегодня это его не раздражает.
Сэм удивлён — Дин молчит. Не спорит. Не кричит на брата.
 — Дай мне немного ласки. Мне не прожить без этого. Я твой брат, а не шлюха, которая стоит на дороге. Кстати, если уж так, ты мне даже не платишь!
Дин усмехается. Пока это единственная его реакция на слова Сэма.
 — А если отказываешься, то всё закончилось, — Сэм чувствует, что ещё мгновение, и он начнёт повышать голос. — Найдёшь себе цыпочку в баре — и вперёд. Обо мне забудь.
Дин смеётся, и это страшно злит. Но смех, вроде бы, не издевательский. Просто смех, 
которого Сэм уже давно не слышал.
 — Ты говоришь, как капризная девчонка, — всё ещё улыбаясь, говорит Дин. А затем добавляет: — Честно говоря, Сэмми, я давно ждал от тебя этих слов. Я всё гадал, сколько ты выдержишь это с твоей тонкой душой интеллектуала? Я всё думал, когда ты выскажешь мне всё в лицо, и я не ошибся в тебе, Сэм. Ты и вправду именно тот человек, который мне действительно нужен. Наверное, однажды ты меня действительно спасёшь, потому что я, медленно, но верно погружаюсь в чёрную пропасть.
Сэм замолкает, поражённый его словами. Внезапно возникает непреодолимое желание заехать кое-кому по наглой физиономии...
Но он замокает, чувствуя, как внутри что-то ломается, тает, разливается тёплым, даже горячим потоком. Наверное, радость. Может, даже счастье. Совсем осмелев, он тянется к Дину за поцелуем, но тот со смехом отталкивает его:
 — Погоди, буйный братишка, я сейчас врежусь в какую-нибудь дорогую тачку, и ничего из-за этого не выйдет, потому что меня схватят и отвезут в участок, а потом заставят платить штраф.
Сэм смущённо откидывается на спинку сиденья, чувствуя, как щёки заливает краска.
 — Не расстраивайся, Сэмми, — указывает старший Винчестер на вывеску мотеля. — Даже есть свободные места.
А потом — ничего кроме безграничной нежности, от которой внезапно становится ещё больнее, словно перерождаешься заново, а сквозь кожу на спине прорастают крылья. И снова хочется смеяться, только теперь от счастья.
И когда Дин целует каждый миллиметр разгорячённой кожи, Сэм, вдыхая весь этот запах его самой настоящей брутальности, наконец, может кричать от сладкой боли, не рискуя получить от брата. И может чувствовать его обнажённую кожу, которая, оказывается, такая бархатистая без всех этих ненужных покровов, которые кучей денима, хлопка, фланели лежат сейчас на пыльном полу комнаты. И можно чувствовать его губы собственными губами, не боясь неожиданной грубости, и горячее влажное нутро его рта, и то, как твой язык переплетается с его языком...  И чувствовать его везде — внутри и снаружи, и больше не думать о том, что ты ему не нужен.
 — Именно ты, и только ты, — шепчет он, — делаешь меня хоть немного совершенным.
А потом ощущать горячее дыхание, когда он удобно устраивает голову на твоём плече, закрывая глаза. И знаешь, что кошмары сегодня не ворвутся в твой мирный и глубокий сон.
E-mail автора: zareckaya@list. ru