...  Валя вспоминала, как она, вставая с пола, с треском отлипла от линолеума — на полу остался отпечаток золотых ягодиц. Потом ее все-таки докрасили до конца — все тело сверху донизу, по второму кругу. Краска холодила, стягивала кожу; Валя была вся липкая, как в варенье — ужасно хотелось облизнуться, протереть глаза, вагину, зад. Потом ее высушили феном, и это было приятно...
Потом — подсохшая Валя подошла к зеркалу, и...  В который раз за сегодня! но — сейчас это вообще невозможно было выдержать...  
Ничего человеческого, живого в золотой статуэтке, блестевшей из зеркала, не было, — только глаза, сверкающие из-под решетки золотых ресниц, составляли странный контраст блеску тела...  Валя была в ужасе — кожа ее, покрытая многими слоями краски, отливала настоящим металлическим глянцем, ровным, неживым, — но не могла не признать, что это ужасно, невероятно красиво. 
Золото, с его отливом и отражениями, неожиданно заострило нежную пластику Валиного тела, сделало ее нервной, ломкой. В Вале, как в зеркале, отражались предметы — в животе, в коленях, в лысине — и Валю это почему-то волновало до жути. Роскошь золота, в которое превратили Валю, кружила ей голову, и — она уже увлеклась: входила в образ ожившей статуэтки, рожденной в металле, но получившей живую душу. Золотой отлив собственной кожи дурманил впечатлительную Валю, как раньше — эльфийский макияж, только еще сильнее. 
Фотосессия прошла блестяще. Валя вжилась, как актриса, в роль ожившей статуэтки — страдающей, но не умеющей победить свою металлическую природу, — и Миша вдохновенно танцевал. Валя была почти пьяной — она выпила ровно столько, чтобы выключить все тормоза, и при этом не потерять контроль над движениями, — и принимала самые откровенные позы. Ей снимали крупным планом грудь, вагину, — и в ней стала закипать новая волна возбуждения...
Боже, какая я ненасытная! — успевала думать Валя. Она никогда не знала себя такой...  
***
Валя была страстно и ревниво влюблена в своего мужа. Он, хоть и был «павлином» — любил девичье общество — до Вали не знал женской ласки, и они лишились девственности друг с другом, незадолго до свадьбы. Сергей был неопытным и горячим, Валя — тоже, и оба они не знали, как переплавить кипящее возбуждение — в высшее блаженство. Им казалось, что их секс — и есть настоящий рай: они наслаждались наготой и близостью друг друга, не зная, что способны на большее. Валя, как правило, оставалась неудовлетворенной, стесняясь сказать об этом Сергею; он же был легковозбудимым — ему казалось, что «буря страсти» — лучший подход к женщине. И — неутоленное желание накапливалось в Вале, дожидаясь своего часа...
В ее жизни было два эротических потрясения — когда настоящие, неистовые оргазмы разрывали ее пополам. Первое случилось, когда ей было 16 лет. Было это еще до встречи с Сережей — тогда у нее были длинные, ниже плеч, темно-русые пряди. Она купалась голой в укромной заводи, а ее укараулили мальчишки...  Подошли к ней, обступили...  пацанва лет 12, для Вали, фигуристой, грудастой девушки — мальки, мелочевка. Настроены они были скорее заинтересованно, миролюбиво, насиловать Валю не собирались — им, наверно, и не приходило в голову, что это возможно. Они явно видели впервые в жизни «живую» женскую наготу, и им ужасно хотелось все рассмотреть поближе. И пощупать...
Валя, конечно, пыталась вначале удрать, но — когда убедилась, что опасности нет, и стыд постепенно вытеснился гордостью за свое тело, свою притягательность — тогда Валя, переборов себя, встала среди мальчишек голая, чувствуя себя взрослой, снизошедшей к детским слабостям. Она разрешила щупать себя, удивленно впитывая стыдно-сладкую дрожь от прикосновений к телу.
Конечно, мальчишек интересовала ее писька и то, как она устроена. Валя даже легла, раздвинув ноги, чтобы им было удобнее все изучить — и несколько пар мальчишеских рук шарили по ее гениталиям, щупая все, что попадалось. 
Все это странно, непривычно волновало Валю — она истекала соком, в котором немедленно перемазались мальчишеские руки, маялась, дрожала, задыхалась — и...  Внезапно она почувствовала, что сейчас случится Что-то, чего нельзя допустить, — рывком подскочила, и...  побежала прочь, как ошпаренная. Удивленные мальчишки не преследовали ее. 
Валя бежала, что называется, не взвидя света, — голая, на глазах у прохожих, — и чувствовала, как ее настигает и заползает в нее то самое Что-то. Именно тогда она запомнила ощущение холодящей влаги между ног — Валина промежность была залита соком, и ее холодил встречный ветер...  
Она вдруг круто повернула в кусты, упала там на траву — и там ее настигло Это. Оно оказалось неописуемо приятным — в голую Валю словно втекла радужная река, пронзая сиянием каждую ее клеточку...  Валя корчилась на траве, хлюпая рукой у себя в вагине и глядя мутными глазами в небо, — ей казалось, что она парит среди облаков, растворяясь в радужной голубизне...  
Валя давно баловалась мастурбацией, но ее маленькие оргазмики не шли в ни в какое сравнение с этой невероятной радужной пыткой, разорвавшей ее, как бомба, на мелкие кусочки. 
Потом — несколько часов она лежала в изнеможении, глядя в небо и слушая ветерок; потом — пряталась, как зверь, в густой траве, выжидая темноты; потом — вернулась, оглядываясь и припадая к земле, на четвереньках за одеждой, которую чудом никто не украл — и снова купалась, растворяясь в прохладной воде...  Маме соврала, будто заснула на траве. 
Впечатлений от этого случая ей хватило на много мастурбаций вперед. 
С тех пор ее стал мучать эротический кошмар: ей снилось, как ее, голую, осматривают, щупают, ласкают, сношают совершенно незнакомые люди...  Она стеснялась этих снов — Вале казалось, что в ее эротических видениях должен участвовать только ее Сереженька, — но они приносили ей необыкновенное, мучительное наслаждение, которое порой оборочивалось настоящим оргазмом — без мастурбации, без усилий. Эти «сонные» оргазмы посещали Валю раз пять или шесть, и были равны по сладости тому, первому...  
И вот — сегодня, когда Валя содрогалась от Мишиных прикосновений, к ней вернулась дрожь, растворявшая ее, как сахар в горячем потоке, тогда — на берегу, когда ее щупали мальчики...  
Валя вспоминала свои сны. Вся безумная фотосессия сегодняшнего дня была для Вали ее тайным сном, волшебно перелившимся в явь — поэтому она была так напугана и так стыдно счастлива. 
***
Второй случай был связан уже с Сережей. Однажды — после первой Валиной стрижки-перекраски — Сережа, увидев ее преображенной, обомлел, влюбился заново, — а гордая, счастливая Валя уносилась в небеса. 
Это был день, особенный для них. Стояла весна, апрель...  Они, пьяные от своей любви, пришли тогда к Вале домой — никого не было, мама с папой где-то задержались, — и Валя позволила Сергею раздеть себя. Долго не позволяла — а сейчас...  было невероятно упоительно плюнуть на все запреты, отпустить тормоза — и окунуться в искрящийся поток. 
Скоро она оказалась голой...  Ей впервые в жизни целовали соски, и через пару минут она билась в любовной истерике. Страшно, бешено хотелось разрядки; но она тогда и подумать не могла, чтоб ласкать себя при Сереже. А тот наловчился, вошел во вкус — теребил, дразнил, всасывал, мял, вдавливал...  Валя начинала хрипеть, пытаясь выплеснуть из себя невыносимо сладкое напряжение...  
...  Как вдруг Сережина рука поползла к ее вагине, но не спереди, а сзади — сквозь ягодицы. Не прекращая мучить соски, он пролез рукой между мягких половинок, «одев» всю ее промежность вместе с анусом на свою руку, и подобрался к вагине — начал щупать ее, забрался внутрь, нашел клитор...  
... Вале тогда показалось, что ее надели, натянули на Сережину руку, как перчатку...  или накололи, как бабочку, на булавку. Это необъяснимое ощущение вдруг наполнило ее такой искрящейся лавиной, что она заплясала ходуном на Сережиной руке, расслаиваясь внутри на тысячи сладких клеточек. Ощущение твердого предмета, распирающего всю ее промежность — от клитора до ануса — было настолько сладостно, что Валя тогда изошла снова в том самом, «радужном» оргазме, вмяв Сергея себе в грудь. 
С тех пор в ее запретных снах Валю иногда насаживали на кол, и она мучилась от твердости между ног, раздиравшей ее на сладкие клочки...
Серега, Сереженька...
...  За окном мелькнула Валина остановка. Она встряхнулась, как собака — и поспешно вышла. Вновь, как и всю дорогу домой, прохожие уставились на нее, лысую и золотую, как на заморское чудо...
После фотосессии «позитиффщики» благодарили Валю — долго, витиевато, немного смущенно...  Все они казались довольными, а Миша обнял ее и чмокнул в позолоченную щечку. Валя ощутила прикосновение его губ, как сквозь целлофан. Макс повел было ее в душ — но Валя отказалась, решительно направившись к своей одежде. Удивительно, но одеваться не хотелось — было желание пробыть всю жизнь голой, и никогда не смывать с тела золото...  
«Позитиффщики» удивились, но Валя была непреклонна. Во-первых, она вновь была сильно возбуждена, и — если там, в ванной, наедине с Максом...  при одной мысли об этом Валино лоно лизнула горячая волна, и Валя вздрогнула. Во-вторых...  она ХОТЕЛА показаться позолоченной прохожим, а главное — Сергею. Она не представляла его реакцию, вернее — представляла шок, изумление, а потом...  Потом — неважно, — пусть умрет на месте, увидев ее ТАКОЙ! Небось, на лысой не женился б...
Все это Валя, конечно, не стала говорить, а просто сказала — «я так хочу». Миша уважительно качнул головой: 
 — Ты — необычная девочка, Валь. Таких у нас еще не было. Спасибо тебе. 
Валя натянула на позолоченные ноги колготки (одежда ощущалась сквозь краску, как через бумагу), потом надела бюстгальтер, майку, верхнюю одежду...  Взяла у Макса флакон растворителя, чтобы смыть золото, обменялась координатами, — Валю еще и еще раз заверили, что она получит все фотографии до единой, — и...  Миша проводил ее на улицу. 
Там, у дверей, она столкнулась с первым прохожим, опешившим от Валиного вида («кто только не шастает в этой студии» — подумала за него Валя)...  Миша произнес напутствие: 
 — Иди с миром, Валя-Краля. Смотри — больше никому не показывайся голой! Кроме мужа...
И — Валя зашагала по тротуару, вызывающе глядя в глаза всем и каждому. Ветерок стал холодить лысину, краска стягивала кожу, мешая улыбаться, шевелить кожей на лице, — все это напоминало Вале о ее немыслимом виде, и ее энтузиазм постепенно сходил на нет...  
...  Валя подходила к дому. Она была пристыженным, уставшим, несчастным существом. Злость на мужа давно улетучилась...  осталось потрясение от всего пережитого, неловкость за себя, за свой вид, и — страх, липкий, ползучий: примет ли Сережа ее, глупую, изуродованную? или предпочтет ей своих девок? Как рассказать ему, как объясниться? 
Боже! Что она наделала...
***
ЭПИЛОГ
Лысину Валя сохраняла больше года; муж брил ее через день — эта процедура сразу стала для них интимным удовольствием, и муж всякий раз находил новые способы «сделать приятно» своей розовой девочке. Валя таяла и оплывала, как свеча, когда Сережа вмазывал ей в кожу на голове питательный крем, или проводил кончиком языка от затылка к макушке, или лил на нее тоненькую холодную струйку...  Валина лысина оказалась сильнейшей эрогенной зоной. 
Она просила его брить ей между ног, и эта процедура, повторяемая регулярно, скоро превратилась в захватывающую сексуальную игру: Сережа выкатывал компьютерное кресло на середину комнаты, усаживал туда голую Валю, а сам, полностью одетый, строгий и официальный, растопыривал ее лягушкой — «сиськи-письки торчком» (чтобы и вагина и анус были распахнуты), — привязывал ей руки-ноги к креслу, заклеивал рот, затем садился перед ней на скамеечку...  
Бритье начиналось с легкого поглаживания от лобка к вагине, вокруг нее и дальше — к анусу. Потом Сережа густо клал крем, стараясь щекотать самые чувствительные места, потом ласкал вагину — вначале помазком, затем рукой. Нежный крем смешивался с Валиными соками, скользящие прикосновения к вагине, к клитору проникали все глубже, глубже, растворяя тело в сладкой испарине. Валя, привязанная к креслу, металась, ходила ходуном, хрипела и мычала...  Затем наступал самый страшный момент: доведя ее почти до самого пика, Сережа вдруг прекращал ласки, отходил и глядел, как она мычит, виляет бедрами и умоляюще смотрит на него. После этого он подходил к ней сзади — и начинал водить кончиком языка по лысине, или поливать ее ледяными струйками из лейки, или мазать ее густыми холодными жидкостями — сметаной или вареньем...
Затем, полюбовавшись на мучения жены, он приступал к бритью. Все начиналось сначала. Брил он тщательно, не пропуская ни одного миллиметра, и Валя снова начинала метаться. Потом он вытирал ее — медленно и нежно, мягким пушистым полотенцем, — после чего начинался секс, либо обычный — тогда Сережа опускал кресло с Валей, становился на колени и входил в нее, — либо альтернативный. В таких случаях в ход шел Сережин рот, вибраторы и разные приспособления. Доведя жену до полусмерти чередой оргазмов, Сережа опрокидывал ее прямо с креслом вверх ногами — и онанировал, капая спермой Вале на лицо и на лысину. 
От регулярных оргазмов хорошенькая Валя стала еще более розовой, пухлой и цветущей. Однажды она промаялась неделю, после чего набралась мужества — попросила, смущенно прячась Сегрею под мышку, пригласить на сеанс бритья ее подругу...  Леночка оторопела, глядя, как связанная, немая Валя хрипит под ласками Сергея, смущенного и старательного, а потом — извивается под ледяным дождем, капающим ей на лысину...  После сеанса Леночка, не в силах утерпеть, заперлась у них в душе, и через пять минут вышла оттуда мокрая и пристыженная...  Валя пережила тогда оргазм невероятной силы — словно тысяча сладких радуг истекло в нее — но после этого они с мужем целую неделю стеснялись друг друга, и больше таких экспериментов не повторяли.
Постепенно Валя обновила «под лысину» весь свой гардероб и весь имидж, став из ладненькой паиньки — ультрасовременным экстравагантным созданием, полу-ребенком («моя мальчишка» — восхищенно говорил Сергей), полу-кибер-женщиной — беззащитной, болезненно-сексуальной...  Макияж Валя делала, стараясь повторить шедевр Макса, и получалось вполне прилично — во всяком случае, все были «в ауте», как Валя отмечала про себя. Она в самом деле оказалась необыкновенно привлекательной в таком облике — неожиданно для всех и для самой себя. На свежевыбритой головке муж рисовал ей разные рисунки — цветы, орнаменты, иероглифы, — в тон и стиль одежде, зарисовывая часто и лицо: на щеках появлялись цветы и узоры, вокруг глаз — бабочки и маски...  Постепенно Валя перестала выходить, не подставив мужу свою розовую головку, а потом — и сама научилась рисовать на личике разные «фенечки», как она их называла. Лысина и шея оставались прерогативой мужа...
Муж красил ее с ног до макушки золотой, серебряной и другими красками, она красила его, и они занимались «цветной» любовью. После этих сеансов, доставлявших им особое, терпкое удовольствие, они лежали и вспоминали, как однажды, поздно вечером, в дверь раздался звонок...  
Сергей, измаявшийся после ссоры с Валей — когда она исчезла на целый день, и телефон ее не отвечал, и... — бедный Сергей обзвонил уже всех подруг, готов был бежать, не зная куда, ... на поиски. Звонок подбросил его, и он рванул к двери, опрокинув табурет. Открыл ее...
А там...  при тусклом свете коридорной лампочки — металлический, как в ужастиках, гуманоид — в Валиной одежде, леденяще похожий на Валю, — стоит, молча смотрит на Сергея...  У Сергея ухнуло внутри, царапнула мысль — не сходит ли он с ума... — а гуманоид вдруг дернулся, надрывно разревелся и повис у Сереги на шее. Прошло несколько неописуемых мгновений, прежде чем Сергей вполне осознал, что это — всамделишняя Валя. 
Сергей остолбенел, ничего не понимая, — его захлестнула горячая радость, что Валя жива и рядом с ним — но...  Он онемел, прижимая Валю к себе, — из него рвался один большой вопрос, но он не знал, какие слова для него требуются, — и говорил — «Валюш...  но как...  что...» — щупал ее лысую, неживую на ощупь головку, холодел, — «Ты...  что с тобой?...» Мозг буравили тысячи мутных догадок — самой вероятной из них была леденящая мысль о встрече Вали с инопланетянами и превращении ее в мутанта. 
Валя, вжимаясь в Сергея, подняла заплаканное лицо — и вдруг неистово впилась ему в губы. Сергей обомлел, ощутив вместо привычного нежно-солоноватого вкуса Валиных губ — что-то жесткое, терпкое, как пластик. А Валя впивалась в него остервенело, будто выедая ему лицо, потом — вдруг начала срывать с него и с себя одежду, не говоря ничего — только пронзительно глядя в глаза. 
Сергей увидел, как глянцевый металл Валиного лица переходит в такой же металл шеи, плеч, всего тела...  «Валь...  Это что — краска, да? Тебе...  не плохо? не опасно это? Смоем ее?...  И — твои волосы...  как же...» — Валя сняла все, и — вдруг он будто увидел ее другим зрением: увидел, что она вызолочена до последнего миллиметра, что золото ее тела мерцает, переливается, отражает в себе комнату и его, Сергея; увидел странную красоту ее тела — в нем не было ничего общего с Валей, его Валей, это была фантасмагорическая красота киберэстетики, компьютерной графики и гламура. 
Валя вся была гладкая, округлая, обтекаемая, без единого волоска, резиновая на ощупь — и в ней мерцал неописуемо роскошный золотой блеск. Рассудок возвращался к Сергею, и он начинал понимать, что Валя, наверно, сделала это с собой, чтоб отомстить ему, — и жалость к ней странно сочеталась с невероятностью ее облика: Сергею казалось, что Валю заколдовали, превратили в игрушку, в компьютерную программу, как в фильме «Газонокосильщик». Он сильно, необычно возбудился — и тут же оказался без трусов...  
Это был самый невероятный секс в их жизни. Золотое существо — полу-кукла, полу-человек, — хрипящее на нем, возбуждало Сергея до безумия — тем более, что он знал: оно было Валей, его Валей. Сергею казалось, что он в причудливом, болезненно-эротичном сне; загадочность всей ситуации подогрела гормоны до кипения. Он почувствовал, что кончает — и в этот момент золотая кукла издала пронительный стон, больно вцепилась ему в грудь, запрокинула лысую голову — и заплясала ходуном, выжимая жаркие капли из его члена, словно желая вспороть им себе внутренности...  
Впервые в жизни Валя кончила с Сережей внутри. Сбылась его самая заветная мечта, которую он не умел осуществить (и стеснялся учиться)...
...  Потом, когда они лежали рядом, и Сергей гладил Валю, ощупывая непривычно сухое, шершавое от краски тело, Валя попросила его:
 — Пообещай мне, что никогда не будешь флиртовать с девчонками.
 — Но я ведь не флиртую! Валюша, солнце мое. Я отношусь к ним в чисто эстетическом смысле...
 — Пообещай!!!
 — Хорошо. Обещаю. — Они помолчали. — А потом — когда захочешь — ты расскажешь мне, что с тобой сегодня произошло...  
 — Я тебе нравюсь? 
 — Очень. Как никогда в жизни. — Сергей был искренен абсолютно, стопроцентно: Валя-загадка, неведомо как ставшая золотой куклой, сразила его наповал. 
И выкрашенная лысая Валя счастливо зарылась ему под мышку...
***
Однажды, уже следующим летом, Валя — 21-летнее экстравагантное создание, одетое в глянцевую кожу, металл и кружева (трогательно белеющие из-под черной блузы), налысо обритое, сочно и необычно накрашенное, с узорами в тон одежде, нарисованными на макушке, лице и ногах (и с неожиданно светлыми, ласковыми глазами) — заметила, как ее муж засмотрелся на девушку с длинными локонами. 
Когда Сережа в очередной раз пригласил Валю на бритье, она вдруг отказалась. Стеснялась, краснела, — и ни в какую. Изумленный муж не стал настаивать, а Валя не выходила из дому две недели, после чего всех удивила свежей шевелюрой, отросшей на полпальца. 
Волосы, к которым Валя наново привыкала, оказались почему-то намного светлее прежних — они были русые, с золотистым отливом, почти рыжие, и росли тоненьким пушком. Валина головка превратилась в пушистый одуванчик. 
Валя не стриглась, и за пару месяцев одуванчик разросся в умопомрачительные золотистые кудряшки, о которых Валя втайне мечтала с самого детства. На курсе, когда увидели новое Валино обличье — не поверили, что это свои, родные, пытались сдернуть парик, — отчего Валя едва не лишилась своего нового сокровища, проплакав все пары от боли и обиды, а девки решили, что парик намертво приклеен к лысине. 
Муж не уставал вертеться вокруг Вали, не мог наглядеться, наухаживаться за ней, носил ее на руках — и каждые 10 минут норовил затащить ее в постель. Валя купалась и парила в этом обожании, от частого секса розовела и наливалась еще больше, и на нее заглядывались прохожие. Ей пришлось снова сменить имидж: старый, «лысый» гардероб большей частью почил в шкафу, хранясь на память, — а Валя подобрала себе полный комплект «небесного создания»: струящиеся ткани, светлые, пастельные тона, украшения из тонких плетений...  Привычку рисовать на лице она так и не оставила — уж очень нравилась себе разрисованной, — но, конечно, рисунки стали другими: без экстравагантных узоров-иероглифов — только цветочки, бабочки, радуги, — и не такими большими: маленькие акцентики на щечке, на лбу, на плече...
Кудри ее отросли ниже лопаток, и Валя иногда, когда никто не видел, втайне плакала от счастья, глядя в зеркало. Конечно, Валя ничем не красила свое сокровище, которое становилось все пышней, кудрявей и золотистей. 
Серега, получивший единую жену в четырех лицах (шатенку с длинными прямыми прядями; коротко обстриженную брюнетку; лысого, экстравагантного чертенка; золотисто-рыжее, кудрявое, ангелоподобное создание — их не могли сличить по фотографиям даже близкие знакомые) — счастливый Сергей был смертельно влюблен в каждое из Валиных обличий. Валюшка, разгуливая уже с приличным пузиком (плод пылкой Сережкиной влюбленности), понимала, что такие обновления удерживают мужа рядом с ней лучше любых кандалов, — девки совершенно перестали интересовать Сергея (как в чисто эстетическом, так и во всех других смыслах), и все свое время они проводили вместе. Валя уже продумывала следующий свой имидж: конечно, с кудрями она делать ничего не будет, это — святое, — но что-то изменить надо. Валя догадывалась, что новый имидж ее будет связан с беременностью, с материнством, — и рисовала себе в воображении образ Матери, Богини Плодородия — налитой, обильной, прекрасной, как античные нимфы...
Фотографий из «Позитиффа» она так и не получила. А звонить, осведомляться — боялась и стеснялась. Ее рассказ о безумной фотосессии, так изменившей их жизнь, стал семейной легендой — полуправдой, полусном.
Конец.
(другие части этой повести можно найти, кликнув по ссылке «другие рассказы этого автора», и там — перейдя на страницу 2).
Пишите отзывы по адресу: vitek1980@i.ua