С тех пор я часто ловила его у зеркала в по-прежнему нашей комнате, так как мама почему-то спокойно восприняла новость о сексуальной ориентации своего пасынка, видела, как он часами наводил марафет, выщипывая брови, крася ресницы, полируя ногти. А однажды я увидела, как он меряет мое лучшее белье. 
«Правда, у нас все по-прежнему общее, сестрица?» — сказал он, восхищением глядя на себя в зеркало. 
«Да», — ответила я в полном шоке. — « Только лифчик тебе большеват». 
«Ты считаешь, что мне пора закачать силикон?» — с сомнением в голосе спросил он. 
«Нет, что ты!» — испугалась я. — «Ты и так красивый!» На что он снисходительно качнул головой, и отвернулся. 
«Выйди, мне надо переодеться», — попросил он. Моему отчаянию, сменившему шок, не было предела. Меня выгоняют из моей же комнаты!
«Я тебе не помешаю», — сглотнув, ответила я. — «У меня...  есть дела, мне тоже надо срочно переодеться», — соврала я. 
«Хорошо!» — спокойно ответил он и, повернувшись ко мне лицом, спокойно снял все белье. «Что же ты!» — поторопил он меня. — «Ты же сказала, тебе — срочно».
«Сейчас», — ответила я, и, путаясь, в тесемках, пуговицах, и во всем, в чем можно было запутаться, стала освобождаться от одежды. Я в первый раз стояла обнаженная перед мужчиной, и поэтому сильно стеснялась, а он спокойно разглядывал мое тело, не так как будто видел меня впервые.
«Этот лифчик уродлив», — спокойно сказал он. — «Я завтра куплю тебе новый». И тут на меня напало оцепенение, я перестала ощущать ту дрожь, с какой сбрасывала свою одежду, и тупо сняв с вешалки первую попавшуюся одежду, стала ее на себя надевать. 
«Только не эту футболку», — простонал он.
«Вот», — кинулся он к своей половине шкафа. — «Одень это, так ты будешь похожа на приличного человека». Я послушно подняла руки, позволив напялить на себя другую одежду, даже не поинтересовавшись, что это. И тут я увидела ЭТО. Его член, напрягшись, стал поднимать свою головку, что я воочию видела первый раз в жизни. Я отдернулась, и он понял причину моего движения. «Не обращай внимания, сестренка, пусть тебя это не беспокоит. У меня всегда стоит после тесного белья», — тихо сказал он. 
С тех пор обнаженным я его не видела, он старательно выдворял меня из комнаты, когда ему надо было переодеться. К счастью, будучи скрытным, он не водил домой своих дружков, а по телефону разговаривал только в ванной, включив душ. Так что о его личной жизни я могла строить любые догадки, и понимать, что все они далеки от действительности.
То, что мы остались друзьями, и он по-прежнему испытывает ко мне дружеские чувства, выявил один из самых грустных моментов моей жизни. На выпускном, в красивом платье, которое он мне купил, благоухая духами, которые он мне одолжил, я чувствовала себя настоящей королевой бала. И, видимо, в шампанском было не только шампанское, которое мне без конца подливали мои однокурсники, потому что очнулась я, когда в темноте спортзала, в закутке, где тренер пил свой чай, я внезапно протрезвела от того, что двое рук держат мои руки в замке, а еще двое шарят по всему телу, так как будто я — какая-то уличная девка. Я попыталась вырваться, но меня держали очень крепко, я попыталась отпихиваться ногами, но их схватили и раздвинули так, что сопротивляться у меня просто не получалось. Мои кружевные трусики были разорваны с треском, и когда в меня вбуравился чей-то совсем не маленький член, я испытала такую боль, о которой не могла забыть долгих два года, и от воспоминания о которой я сделалась мужененавистницей, наверно, на всю оставшуюся жизнь. Понятно теперь, почему я ни с кем не сплю в клубе? 
Да меня от одной мысли об ужасной штуке у мужчин между ног пронзает такая ненависть, что я думать не хочу о себе, как о женщине.
Помнится, когда все закончилось, меня бросили в том закутке, пригрозив никому не рассказывать. А как я расскажу, если я и лиц-то не помню? И даже алкоголь в моей крови не анестезировал мои ощущения, но явно испортил мое зрение, так как я видела все в пелене вплоть до следующего утра. Не помню, как добрела до дому, не помню, как легла в кровать, но поутру, я проснулась от того, что кто-то гладил меня по волосам, так нежно, что мне не хотелось просыпаться. Открыв глаза, я кое-как сфокусировала свое зрение на пятне, маячившем надо мной, и увидела ни маму, ни Эрика или Рода, не свою лучшую подругу — Бэллу, а своего брата, братика, который смотрел на меня с такой жалостью, что у меня немедленно навернулись слезы на глаза. Он выслушал мои сбивчивые объяснения, и ничего не сказав, ушел, чтобы принести мне стакан воды и какие таблетки. 
«Что это?» «Твое противозачаточное. Я забыл преподнести их тебе перед тем, как ты отправилась на выпускной. Но, сейчас еще не поздно. Выпей, и забудь о том, что было. Если бы я только мог предположить, что такое может с тобой стрястись, я не отпустил бы тебя туда одну». В тот же день, он повел меня к акушеру и просидел в приемной, пока я лежала на кресле у врача. К сожалению, следов спермы во мне не нашли. Видимо, насильники были в презервативах. Так что и анализы мои были абсолютно чисты. 
Главная трагедия выявилась позднее. Оказывается, с кем я уходила, кто был со мной на вечере — никто не заметил, и даже моя лучшая подруга не смогла ничего вспомнить. «Да много кто около тебя крутился. Ты же то выходила, то входила. То с одним, то с другим. Чуть ли не со всеми ребятами с курса, и даже с нескольких других», — с нескрываемой завистью в голосе сказала мне Белл. Как только до меня дошел смысл того, что спрятала она за своими словами, Белл потеряла меня как подругу, а я — репутацию порядочной девушки. 
С тех пор пришла его очередь вытаскивать меня из постоянных депрессий. Сколько не пытался он скрасить мою жизнь, завалив меня плюшевыми игрушками, духами, книгами, сколько не пытался он вытащить меня в кафе или бар, я слушать не хотела ни о каких увеселениях. Все это, и в том числе дансинги, аттракционы, кино — стали для меня табу, которое я наложила на себя сама. 
Вот так я и прожила пять долгих лет. Я по настоянию всех (всех!) пыталась встречаться с ребятами в разное время, но как дело доходило до интима, я сжималась так, что со мной нельзя было ничего сделать. Меня трясло, я отбивалась так, будто меня опять пытались изнасиловать, и...  ничего не могла с собой поделать. Именно поэтому меня бросил мой последний бойфренд, очень порядочный молодой человек, обхаживающий меня два года, но, когда зашло дело так далеко, что он, наконец, сделал мне предложение и попытался переспать со мной, я закатила такую истерику, что он хлопнул дверью и ушел, боюсь — навсегда.
А потом, я потеряла работу, и, пробегав два месяца по объявлениям, я потеряла квартиру, так как хозяйка не стала верить мне на слово, что я смогу выплатить сразу за три месяца, и выгнала меня. Пришлось слезно проситься у матери на временный постой. 
И тут мне подвернулся Он. Когда я спокойно завтракала на кухне, а мама в очках просматривала очередные счета и квитанции, мой брат вошел в кухню. Явно не только что из постели, так как он был и одет, и причесан, и даже немного подкрашен, и без: «Привет, как дела, сестренка, хорошо ли спала» задал самый сакральный вопрос: «А не хотела бы ты поработать бухгалтером? Есть одна привлекательная вакансия у моего босса. Только нужно идти сейчас, а то позже его будет не поймать».
«И я тебя рада видеть, милый. Конечно, только побреюсь и завяжу галстук», — ответила я. Он только усмехнулся. К счастью, на все мои не всегда удачные шутки он реагировал просто — усмешкой. По крайней мере, не морщился как Белл.
Так я и очутилась здесь. Босс или Шеф, по имени его никто не звал даже в глаза, мельком просмотрел мои бумаги, мельком оглядел меня с головы до ног и, кивком головы я была принята на работу. Вы думаете, он — не профессионал? Нет, уже позже ... я нашла у него в бумагах полное досье на меня, помеченное неделей раньше того дня, как я пришла наниматься на работу. То есть заочно он все обо мне уже знал, а поручительство моего брата было весомым довеском к резюме. А поручительство моего брата — стопудовый аргумент, ведь...  как вы думаете, кто был номер два после Говарда? Да, я многое упустила из жизни своего брата за последние семь лет, да и он никогда не распространялся на эту тему, как он докатил...  дошел до такой жизни. 
Как конферансье (а как я им стала — отдельная история) я имела право на два пятиминутных перерыва в течение шоу, и, естественно, я принципиально делала их, когда на сцене был мой брат. Как только я объявляла его выход, я проскальзывала в другую кулису, (подчеркиваю — в другую), и шла пить кофе к Додо на кухню. Благо идти было недалеко.
И вот, конец всем кофе, конец спокойной жизни в свете иллюминации на сцене, и под светом настольной лампы в кабинете и дома, конец карьере конферансье, так как я уже или почти не работник клуба и прохожу как свидетель преступления, которое никак не входило в мой карьерный план. Меня унизили перед всем коллективом, проведя в наручниках через толпу сослуживцев, меня ненавидит Шеф, и единственный кто меня сейчас может утешить, это мой брат. 
И, еще я не понимаю, что же мне делать дальше. Вести себя, как ни в чем не бывало. Ходить плакаться каждому о несправедливости жизни, или, вообще, собрать вещи и поискать другое место работы. Не знаю.
Происшествие четвертое (к делу не относящееся)
И вот, пока я сидела и предавалась грустным мыслям в обществе своего брата, Армагеддон наступил. Причем пришел он не всему Человечеству, а нашему клубу персонально. В виде блондинки, непонятного возраста. Сначала я решила, что ей около тридцати, но, присмотревшись, поняла, что намного — намного больше. Без стука, без приветствия она вошла в мой кабинет, по-хозяйски оценивающим взглядом прощупала всю обстановку, нас с братом, как часть нее, и только после этого удосужилась обратить на меня внимание. 
С языка рвался нетактичный вопрос, который я все-таки после колебания задала: «Вы что-то ищите?»
«Ничего», — ответила она. — «Просто просматриваю свою новую собственность на наличие в ней паразитов и хлама». 
Я опешила. Я хотела сказать что-то такое же нетактичное, но вовремя спохватилась. Передо мной же не выпивший мужлан, ищущий драки, а очень даже хорошо одетая дама, в бриллиантах и натуральном Прадо. 
«Нет, я ищу бухгалтера, и мне сказали, что я могу найти его здесь». 
«Я — это он. Чем могу быть полезна?» — наконец вспомнила я о хороших манерах.
«Будьте добры сдать кассовую книгу, реестр, отчеты по банковским операциям и всю остальную документацию».
«Вы — наш новый налоговый инспектор?» — с косой ухмылкой поинтересовалась я.
«Нет, я ваш новый хозяин». И под нос мне уткнулась бумага, рукописная (!) с почерком нашего Шефа, где черным по белому было написано, что он, такой-то такой, обязуется выплатить проигрыш в сумму...  (ого!) такой-то такой (видимо имя дамы) в такие-то сроки, в случае невыплаты — в залог ей оставляется наш клуб, который переходит в ее собственность по истечению срока оплаты долга. 
Я попробовала начать протестовать, но увидела печати и подписи свидетелей и нотариуса — все честь по чести. Схватив бумагу, оттолкнув даму, я помчалась к Шефу, которого именно сейчас опрашивал квадратный дядечка в кабинете Шефа, превращенного в допросную. 
«Что это?» — крикнула я. Шеф схватил бумагу и невесело усмехнулся, передав бумагу следователю, он произнес: «Ну вот, у вас на одного подозреваемого больше». На что следователь глубокомысленно хмыкнул и убрал бумагу в свою папку. «Выйдите, пожалуйста», — попросил он.
Ладно, приставать к Шефу с вопросами буду попозже. Но, это не значит, что он от меня так просто отвертится. А сейчас, надо поискать себе занятие, а то так заскучать недолго. 
«Где моя бумага?» — встретила меня вопросом дамочка. 
«У следователя», — буркнула я.
«А что она там делает?» — попыталась наехать на меня наша «новая хозяйка».
«Видите ли, у нас произошло досадное неразумение», — ответила я. — «Убили Говарда».
«А кто это?» — услышала я в ответ.
«Судя по имени — мужчина», — пожала плечами я.
«А судя по вашей реплике — женщина», — в тон мне ответила она. — «Куда идти?» И отплыла в сторону кабинета Шефа, куда я ей махнула.
Сколько она там была — я не знаю, но через некоторое время, (приблизительно через полчаса), из кабинета вывели Шефа и в наручниках (ох, любят они наручники!) увели в неизвестном для меня направлении. 
«Это все он!» — вдруг услышала я вопль Фила на другом конце зала. — «Он ему прохода не давал! Он портил его одежду и крал косметику!» — и, все головы повернулись в сторону...  моего брата, вышедшего из моего кабинета и стоявшего у перил галереи. Далее последовал обмен кивков головы полисменов, и мой брат очутился там же, где только что был Шеф.
Такого я уже стерпеть не могла. Я рвалась в кабинет, но полисмен у входа был как скала. Я пыталась подслушать в курилке, находящейся через стенку от кабинета Шефа, но в ней толкались наши танцоры. Пробиться к свободной стене было просто невозможно. Повсюду я встречала только заинтересованные взгляды, и ни одного сочувствующего.
Когда я, разочарованная, вышла из курилки, я увидела, как двое полицейских уводят моего брата. «Позвони маме. Она знает, кому сказать о том, что за меня надо внести залог».
Отступление второе (очень даже главное!)
Меня удивила скрытность моего брата. Как так, мама знает о нем гораздо больше, чем я?! Это меня даже обидело. Ну, ладно, мистер Скрытность, пришло время проверить ваши карманы. 
Маме я, конечно, позвонила, попыталась расспросить о том, кому надо звонить, но мама ответила, что у нее только номер, без имени. Вместе мы набрали его, и на другом конце ответил приятный женский голос: «Слушаю Вас».
«Извините, с кем имею честь говорить?» — официальным тоном спросила я.
«А я — с кем?» — ответил голос. Я представилась, фамилии у нас с братом разные, но в голосе у дамы я услышала тревогу: «Что с ним?»
«Он — в тюрьме, но он ничего не сделал. Просто у нас в клубе произошло убийство. Мы просто были в это время в клубе...»
«А где был твой брат?» — перебила меня дама.
«Я...  не спросила», — растерялась я. — «Но я полностью уверена в его невиновности».
«Хорошо», — ответил голос. — «Ждите его завтра вечером. Я позабочусь...», — и в трубке раздались короткие гудки.
Дома я, естественно, решила провести исследование личных вещей своего брата. У меня была куча вопросов: кто эта дама? Как она собирается вытащить его из тюрьмы? Где она возьмет такие большие деньги, чтобы внести залог? И, вообще, что он от меня так тщательно скрывает? И ответы на них я хотела знать немедленно!
В карманах его рубашек, так восхитительно пахнувших им, я нашла какие-то чеки из магазинов, талоны автозаправок, пару бумажек с телефонами каких-то парней. Так. На полки с бельем мне стыдно было даже смотреть: в таком они были идеальном порядке. Рыться в носках?! Увольте! Так. Чемоданы! Да, в кармане чемодана на полке я нашла портрет взрослой женщины лет тридцати. (Та незнакомка?) Внутри чемодана оказались: чулки женские, туфли на каблуке умопомрачительной высоты, парик (ого, рыжий!), яркого цвета платье со стразами, которые были нашиты практически ковром, и,...  я огорчилась: куча секс — игрушек! Я догадалась, так как иногда такое по утрам из спецкомнат выносили уборщики. А однажды был крупный скандал из-за вибратора, который вроде бы потерял один, нашел другой, но у него взял третий, и тоже куда-то дел. Крику было! 
Мальчики чуть не подрались. А все это время он лежал в ящике у ... начавшего скандал парня. Тогда я и увидела, что это такое. 
Все, больше в его вещи не лазаю! В общем, как было мне ничего не известно о его личной жизни, так и больше не стало. Так, а это что? На ладонь мне из бокового кармана выкатился медальон. Ну, конечно, дешевенький медальон из никеля, а внутри я и он! Такие маленькие, стоящие в обнимку на фоне поля и сарая, где хранилось сено. Ничего эротичного: просто два ребенка, просто сельский пейзаж. 
Ясность для меня мог внести только его телефон. Но его мобильный был с ним, когда его забрали. Значит, я не могу посмотреть на имена и фамилии его друзей и, возможно, знакомых женщин. Так. Записная книжка. Где может быть записная книжка? Ага! В другом кармане я нашла блокнотик. Небольшой, с ладошку. Думаете, там были номера телефонов? Как бы ни так! Там были...  стихи! Причем, классные стихи. Я не заметила, как просидела час, другой и третий в неудобной позе, пока не прочла весь блокнот. Самые ранние датировались десятью годами ранее, самые последние были вообще без даты. Ну, и почерк у моего брата! Курица разборчивее пишет! Наверно, поэтому три часа просидела! Но, клянусь — не пожалела. Замечательные стихи. Думаете про любовь? Ну, конечно! А про что же еще? 
В разгар моих поисков в комнату зашла мама. «Что это ты делаешь, дочка?» — подозрительно спросила она.
«Да брат попросил найти его документы», — соврала я (ох, как некрасиво поступила!).
«А, ну ладно», — вздохнула мама. — «Ты точно знаешь, где искать?»
«Да, мам! Все в порядке!» — попыталась я закрыть своей спиной раскрытый чемодан.
«Близнецы опять что-то учудили в колледже. Пойду — схожу, пока валерьянка действует».
Последнее время мама глотала успокоительное и снотворное горстями, но с моими братиками это мало помогало. Она уже не просила помощи в присмотре за ними (за этими дылдами!), брата всегда не было дома, меня почти всегда. А сейчас я была дома, потому что просто...  я вновь оказалась без работы. 
«Лузерша!» — будут дразнить меня мои младшие мучители. Брата они не трогали, только исподтишка показывали ему вслед кукиши и языки, имитируя при этом эротичный поцелуй. Брат был единственным взрослым мужчиной в нашем доме, но гвозди всегда забивала мама, она же стригла газон и деревья. Она же тащила тяжелые покупки с рынка. Близнецы имели привычку в это время куда-то технично смываться. И, вообще, по части исчезать из поля зрения, они были профессионалы. Смотришь, вроде бы тихо — мирно играют на лужайке перед домом, а через минуту отвязанная соседская собака скачет весело по маминым грядкам, дотаптывая то, что еще не дотоптала в прошлый раз. А мама в их детстве никак не хотела дарить им собаку.
«Вы — безответственные! Кто будет ее кормить и выгуливать? А кто будет лечить, если она заболеет? Она же не игрушка, которую можно будет через неделю выбросить!» Поэтому мои братья отвязывали соседского (глупейшего пса на свете!) и весело прыгали и носились с ним по огородам и лужайкам соседей. То, что они опять это сделали, мы безошибочно понимали по возмущенным крикам, несшимся ото всех домов нашей улицы. 
Бедная мама! Единственное, что ее утешало, было то, что по вечерам, отправив близнецов спать, она брала кисти и спускалась в кухню, где у нее стоял всегда раскрытый этюдник. Единственной вещью, над которой еще не поглумились мои братья, были мамины пейзажи и натюрморты. Мама считала, что это от потенциальной тяги к прекрасному, что хотя бы искусство мои братья уважают, но я считала, что просто из-за того, что у них не доходили до этого руки. Свои пейзажи мама иногда относила знакомой владелице маленькой художественной лавки, и даже иногда что-то продавалось из ее работ, но чаще мама их просто дарила.
Сейчас близнецы уже хвастались друг перед другом пробивающимися усами, но глупости у них не убавилось ни на грош. Только проказы их стали злее и изощреннее. Но, каждый раз, мой брат доставал портмоне, отводил в сторону очередного обиженного домовладельца (учителя, дворника, продавца — лотошника или несчастную пожилую леди) и улаживал дела с помощью денежных банкнот. Иногда ему это не удавалось, иногда у него выхватывали весь кошелек, но до суда, к счастью, еще ни разу не дошло. Потом, он, конечно, отводил их в комнату и, для вида, «воспитывал». Что он им говорил, не знаю, но на полчаса это помогало. «Вот отдам вас в исправительный дом — будете знать!» — пугала мама их иногда. Но, где найти этот исправительный дом, могущий удержать в своих стенах моих братцев? 
Происшествие пятое (очень важное для нашей семьи)
И вот, сижу я, перебираю шмотки моего брата, в комнату вваливаются эти два охламона и начинают разорять чемодан, напяливать на себя парик и туфли, сначала я еле —  еле отобрала у них плеть и наручники, стащила с них шмотки, но они стали ими кидаться, пока я бегала и орала на них.
«Вот придет брат, все ему расскажу!» — пригрозила я. «И что он нам сделает, педик!» — заорал один из близнецов. «Он приведет своих дружков, и они вас поколотят!» — решила я застращать глумливых подростков.
«Таких же педиков, как и он сам!» — заорал другой. Тут в комнате обнаружилась мама. Она стояла, сложив руки на груди, и оглядывала место сражения. «Сколько раз», — ледяным тоном начала она. — «Я просила вас, не лезть в жизнь ваших брата и сестры». 
«Скорее сестер», — хихикнул один из братьев. И тут маму прорвало, она хватала все, что подворачивалось под руку, и кидала в близнецов, которые едва успевали уворачиваться от летящих предметов. «Всю...  жизнь...  мне...  исковеркали,...  гады!» — задыхаясь, повторяла она с каждым предметом, отпускаемым в полет. «Да, мам, ты, что...  с ума сошла?» — испугались близнецы. Действительно, после стольких лет уговоров, покрывательств и вздохов, мама решилась, наконец, на полноценный скандал. «Ваш брат — в тюрьме! Сестра — без работы! Чем мы будем платить за электричество, еду и оплачивать ваши бесконечные шалости?! И они смеют обвинять брата в гомосексуализме, тогда, как если бы не он, как бы я вас содержала?! Вон в свою комнату! И, если я увижу хоть одного из вас или услышу хоть звук из вашей комнаты — я вызову полицию, и сдамся им, так как минутой раньше я совершу двойное убийство собственных детей!!» Видимо, грозный вид был достаточным доказательством слов мамы, так как братья без слова поплелись в свою комнату и бесшумно закрыли за собой дверь. Чтобы тут же ее открыть. 
«Куда?!» — послышался грозный окрик. 
«Я водички хочу», — заныл один из близнецов. 
«А я — в туалет», — пропищал басом другой. 
«Все есть на этаже: графин — на окне, туалет — по коридору», — не изменив тона, сказала мама. С обидой оглядываясь через плечо, братец поплелся в ванную комнату, совмещенную с санузлом. Другой — тихо прикрыл дверь.
«Прибери здесь. И, чтобы я не видела, что ты роешься в вещах брата. Еще тебя не хватало воспитывать», — и она ушла, оставив за собой запах лекарств и духов. Жаль, но запах лекарств был сильнее. 
Так, домашний арест — это что-то новенькое. Обычно мама не запрещала играть в компьютер и смотреть телевизор, только на улицу не разрешала выходить. А так как компьютер был внизу, телевизор был в гостиной — у близнецов оставалось немного развлечений: подушки, одеяла, и они сами. Естественно, через полчаса сверху донесся крик — это один близнец что-то отбирал у другого. Мама, молча, поднялась наверх, и...  закрыла дверь комнаты близнецов на ключ. 
Мне стало интересно, что будет дальше. Но...  в комнате близнецов было тихо, подозрительно тихо, и, когда мама вечером понесла им ужин, оказалось, что в комнате...  никого нет. Распахнутое окно, спущенная веревка из простыней и одеял и — никого.
Кульминация первая (Что делать, когда делать нечего?)
Мама в отупении сидела за кухонным столом и помешивала уже остывший чай. 
«Может, позвоним в полицию?» — сотый раз спрашивала я. 
«Нет необходимости, есть захотят — вернутся», — безжизненным голосом отвечала она, смотря в одну точку. 
«Пойду я спать», — вдруг заявила она. — «Утро вечера мудренее». 
И, первый раз, наверное, за все последнее время, она пошла спать, не выпив снотворного и успокоительного. Я же не могла спать, время было самое рабочее — полночь. Обычно, в это время в клубе только — только начинали выступать самые горячие парни, и собираться самые денежные клиентки. Я взяла мобильный и стала названивать близнецам. Естественно, трубку никто не брал. Ни один, ни другой. Звонить брату — пока бесполезно, Шефу — вообще не нужно, кому-нибудь из подруг: но у меня не осталось подруг после разрыва с Белл. Звонить было решительно некому. Тут я почувствовала себя такой одинокой, что плакать захотелось. 
Ладно, поищем себе в интернете работу. Пришлось составлять резюме, выбирать фотографию и прикреплять к нему. Написала, что хотела бы работать редактором, менеджером или бухгалтером. А чем бы я на самом деле хотела заниматься? Конечно, мне нравилось считать, читать и организовывать продажи, но больше этого я бы хотела стать альпинисткой или путешественницей. Покорять горные вершины, пересекать бурные горные речки в каноэ или прорубать себе мачете путь в сельве. Мечтать хорошо. Я ведь даже на самолете никогда не летала. А вдруг меня будет укачивать? А вдруг, я высоты боюсь? Я не умела пользоваться альпинистским оборудованием, не умела ездить на лошади, водить автомобиль, я даже с парашютом никогда не прыгала! А вдруг, я не смогу преодолеть свой страх, и шагнуть в бездну? От страха меня передернуло. 
И тут вдруг пришел мессидж в аське: «Спишь?» Кому это пообщаться захотелось? 
«Нет», — отвечаю. — «Не сплю».
«Хочешь — спою колыбельную?» — ответил незнакомец.
«Стоп, откуда у тебя номер моей аськи?» — спрашиваю я.
«Подруга твоя дала», — отвечает.
«Нет у меня подруги», — вздохнула я. И кого это Белл мне подкинула? 
«А ты — кто?» — спрашиваю я.
«Парень», — отвечает он. 
 — А зовут?
 — Тео.
 — Ну, давай пой!
 — Чего?
 — Колыбельную!
 — Сейчас! 
И на экране появилась картинка из знаков препинания, скобок и цифр, передающая очертания спящего на подушке медвежонка.
 — А слова?
 — Спи, любимая!
 — Я — не твоя любимая.
 — Жаль. А что, у тебя уже кто-то есть?
 — Конечно! Братья, мама и соседская собака — вполне достаточно для счастья.
 — А любимый человек?
Врать или не врать? Вот в чем вопрос. Решив, что грехов на сегодня совершено уже достаточно, я решилась не врать.
 — Нет.
 — У меня тоже.
Последовала секунда молчания, после которой незнакомец спросил:
 — А ты не согласилась бы стать моей девушкой?
 — Никогда. 
И я вышла из аськи и выключила компьютер. Вот еще убожество! Толком, не пообщавшись, не поухаживав, сразу зовут в постель. Тоже мне мачо. Настроение испортилось. И я поняла, что скучаю по своему брату. Очень скучаю. Взяв его портрет с камина, где он улыбается, сидя на веранде нашего дома, я прижала его к груди и, поднявшись к себе, легла в кровать. Так я и уснула, прижимая портрет к себе.