Глава вторая. Миссия
 Они прошли поприще: дневной путь. За весь день останавливались дважды: отдохнуть и поесть лепёшек из пресного теста, напечённых Фамарью, запивая ячменным пивом.
Иосиф шёл рядом с осликом. Одет он был в сирвалы*, затянутые на талии шнурком и белую хлопковую рубаху без воротника, обмотанную по талии поясом. Голова повязана куфией*, на ногах стоптанные мадасы*.
Фамарь и Брут шли за повозкой, шушукались и хихикали. Фамарь, вполголоса, бросая взгляды на отца, рассказывала Бруту, как в шабат вытаскивали козлёнка, упавшего в колодец.
Мариам шла рядом с повозкой и, прислушиваясь к болтовне Фамари, улыбалась.
Одеты женщины были одинаково: в чёрных шёлковых хабарах*, с продетыми и стянутыми на уровне груди шнурками, поверх хабар надеты малляи* с рукавами, а на головах белые бухнуки*, завязанные спереди. На ногах те же мадасы.
Пантера, который, казалось, ходить медленно и неспешно просто не мог, стремительно уходил вперёд, а потом садился и ждал их, покусывая травку.
Когда солнце опустилось за горизонт и тени размыло сумраком, остановились ещё раз.
Иосиф освободил осла от упряжи, чтобы он отдохнул и пожевал травки, и сам присел отдохнуть.
Брут и Фамарь чесали языки.
Мариам захотела писать и, стесняясь сказать об этом, просто пошла к густо разросшемуся кустарнику из полыни, крапивы, терна и рута.
Фамарь, заметив уходящую Мариам и, не прерывая очередной смешной истории, взглянула на Пантеру, стоявшего в нескольких шагах.
Пантера усмехнулся и отошёл к кустарнику, за которым скрылась Мариам.
Осмотревшись, Мариам присела и слегка подтянула подол хабары. Зашипела моча и девушка с облегчением вздохнула.
— Что ты тянешь?
Мариам вздрогнула от произнесённого и испуганно оглянулась.
Пантера тоже услышал, но слов не разобрал.
— Начинай — всё тот же приглушённый голос
Напуганная Мариам, задержав излияние, хотела встать, но чья-то рука, обхватив её сзади, зажала рот, другая рука задирала подол рубашки. Мариам дёрнулась, но рука, зажимавшая рот, стиснула её  до хруста. Она задыхалась, но вырваться из объятий не могла. Кто-то, задрав подол хабары, раздвигал её ноги, одновременно подталкивая вперёд и Мариам опустилась на колени.
— Сейчас мы проверим эту девственницу
Она почувствовала, как в анус упёрлось тупое и твёрдое и проникло в неё, причинив резкую боль. Она задыхалась и перед глазами жёлтыми всполохами плавали круги, а его рука щупала лобок и раздвигала губы — Целка? — и твёрдое и тупое протаранило гимену, погружаясь во влагалище и раздвигая слипшиеся стенки — Разверзающий ложе сна! — и когда запульсировала сперма, вспыхнули и погасли жёлтые круги и Мариам лишилась чувств.
Пантера перевернул девушку на спину — она была без сознания. Он подхватил её на руки и пошёл к повозке.
Фамарь, увидев его, всплеснула руками и запричитала. Пантера осторожно опустил Мариам в повозку и отошёл. Брут, с кинжалом и мечом в руках, осматривался вокруг, а Иосиф, трясущимися руками запрягал осла.
Фамарь коснулась рукой лица Мариам — Жара нет — пробормотала она
Оправляя подол хабары она ощутила влажные пятна под рукой и, слегка наклонившись, потянула носом. Уловив характерный железистый запах, она успокоилась и улыбнулась — Обычное женское — и, подойдя к Иосифу, что-то сказала ему вполголоса.
...
Повозка, рядом с которой шли четверо, а пятая лежала в ней, скрылась за холмом.
На дороге остались двое.
— Что теперь и куда нам идти? — спросил я.
— Не знаю — пожала плечами Наташка.
Там, где Пантера вынес из кустарника Мариам, засветился экран, но, когда мы подошли ближе, их оказалось два. В одном был мой огород и я, собирающий картошку, в другом виднелись башенки и трубы Наташкиного дворца.
Я сжал Наташкину ладонь — Мы справились, всё кончено, туда! — и потянул к огороду.
— Нет! — она притянула меня и впилась в губы. Отстранила и заглянула в глаза — Они ждут меня, я не могу — и шагнула в сказку.
Сделав несколько шагов, обернулась: её губы кривились. По растерянному взгляду, я понял: Наташка не видит меня.
Я не колебался. Просто всматривался в её лицо и когда экран исчез — шагнул в огород.
* Сирвалы — шаровары из хлопка с карманами; куфия — шёлковый платок; мадасы — топтуны, род башмаков; хабара — покрывало из шёлка, расширяющееся книзу наподобие юбки; малляя — подобие плаща с рукавами; бухнук — платок с вышитым орнаментом.
Глава третья. Возвращение в Тридевятое
Я огляделся: всё тоже небо, затянутое тучами и низко нависшее, всё тот же мир, ни в чём, ни на йоту не изменившийся. В очередной раз вселенский обман и ложь одержали победу над рассудком, над знанием, над здравым смыслом.
Я воткнул вилы в землю и присев, стал выбирать из кустов картошку.
...
В тот день, сынишка, набегавшись и наигравшись, уснул, едва я начал рассказывать ему сказку. Поправив одеялко в кроватке и прикрыв дверь детской, я ушёл в спальню.
Жена спала, разбросавшись на кровати и я осторожно прилёг в ногах, положив руки под голову.
Спать не хотелось и, уставившись в потолок, стал вспоминать Тридевятое.
Вдруг, потолок поплыл по кругу и исчез. Вместо потолка возникла вращающаяся чёрная воронка, в которую меня стало засасывать. Я погружался в воронку и погружение сопровождалось гулом низкой частоты, нараставшим по мощности. Запоздало шевельнулся страх, шум стих, воронка исчезла...
Я стоял на крыше Наташкиного дворца. Сияло солнце, день был в разгаре.
Черепичная крыша нагрелась, и я переступил, сообразив, что босиком и одет в шорты и тельняшку.
Я огляделся: стражи на воротах не было, по улице деревни бегали ребятишки, а на поляне, где я боролся с Настасьей, Черномор наблюдал за тренировочным боем четырёх молодцов.
Меня никто не заметил, и я полез в трубу, чтобы спуститься в опочивальню.
Спускаться на землю и заходить во дворец через крыльцо и дверь я не решился, полагая, что меня здесь давно уже забыли.
Спускался очень медленно и бесшумно, останавливаясь и прислушиваясь. Но было тихо.
Перед тем, как опуститься в камин, я ещё раз прислушался.
Тишина. И спрыгнул в камин.
Окна были зарешёчены, ставни открыты. Постель разобрана и смята, как будто только что встали. Дверь закрыта.
Я выбрался из камина. В опочивальне никого не было.
Только теперь я осознал, в каком нелепом положении нахожусь.
«А если и Наташка забыла обо мне? А если Наташки здесь уже давно нет и правит другая или, что ещё хуже — другой? А вдруг Наташка обзавелась царём?»
Перед моими глазами вставали картины моего пленения, пыток и жестокой и мучительной казни на колу.
«Оо, Род!» — из-под мышек побежали струйки пота и сразу захотелось назад.
Я глянул на потолок. Ничего!
«Может лечь и руки за голову?» — подумал я и лёг на кровать. Но сколько я ни пялился в потолок, он не исчезал.
Я зевнул, закрыл глаза и... заснул.
Мне приснилась Наташка с малышом на руках, который тянул ко мне ручки. Не поднимаясь и не вставая, я поманил его к себе. Наташка осторожно опустила его в мои руки, и я удивился, насколько он был тяжёл. Я опустил его на грудь, а он прямо на глазах стал расти и утяжеляясь вдавливал меня в кровать. Потом, вдруг, сжал мою голову и впился в губы взасос.
Я дёрнулся, ужаснувшись, и проснулся.
Наташка, вся в слезах, лежала на мне и, обнимая и тиская, покрывала поцелуями.