Кулькова Татьяна тащилась с работы,
 Она прозябала в заштатном НИИ.
 На ней были дети, с готовкой заботы,
 Возня по хозяйству, халат, бигуди.
Она шла с авоськами, полными жрачки,
 Печалилась: «Бремя проблем душит, блин!
 Соседи имеют престижные тачки,
 А я пешкодралом хожу в магазин».
В пакетах лежали сосиски и сало,
 Морковка, цветная капуста и лук.
 К концу полугодия Таня устала,
 Мешала одышка, в ушах стоял стук.
На улице, рядом с дверьми магазина
 Она увидала мальчишку в пыли.
 Нечёсаный, жалкий сжимал он корзину,
 Сандалии, брюки пестрели в грязи.
Он хныкал, размазав по рожице сопли,
 Ручонку протягивал, ныл и молил,
 А город пыхтел, из окна неслись вопли,
 Никто попрошайку не озолотил.
Кулькова вздохнула печально, тревожно,
 Свободной рукою смахнула слезу:
 «Какой злобный мир! Всё бездушно, безбожно!
 Пусть трудно самой, сироте помогу!»Поставив у лужи поклажу, Татьяна
 Достала сардельку, батон отрубей.
 Подросток взирал на неё как на манну,
 Сметелил весь хлеб, отогнав голубей.
Кулькова умильно за ним наблюдала,
 Дала брикет сыра, кусок колбасы,
 В пылу чувств мальчонку в лоб расцеловала,
 Одёрнула с дыркой на попе штаны.
Вдруг взвыл христарадник. Вопил, как белуга.
 Бранился, горланил, Татьяну ругал.
 Из двух ресторанов сбежалась обслуга.
 Народ прибывал, а пацан верещал.
Бездомный на Таню указывал пальцем:
 «Она — педофилка, держите её!
 Весь лоб обсосала, хватала за яйца!» —
 Рекою помойной струилось враньё.Кулькова стояла столбом онемело,
 От шока не в силах открыть даже рот.
 В ней жалость за булку с сосиской кипела.
 Парнишка напраслину нёс и поклёп:
«Смотрите, она мне порнуху совала, —
 Из драной корзины извлёк он журнал, —
 Попробовать позы живьём предлагала,
 А здесь групповуха, инцест и анал.
Глядите ещё, — он достал часть сардельки, —
 Фаллический символ, не вру, хоть убей!
 Пихнула насильно мне в рот, лицедейка,
 А я стоял мирно, кормил голубей».
В толпе раздавались то ахи, то охи
 Старушку тошнило, студент тёр очки,
 Из дальних рядов неслись страстные вздохи...
 Нежданно возникли ребята-качки.
Они разогнали толпу сапогами,
 К Кульковой вразвалку втроём подошли:
 «Измазала мальчику рожу слюнями,
 Скабрёзность всучила?! Блудница, плати!
Позор надругаться над бедной сироткой,
 Ребёнка невинности, чести лишать.
 Потрудишься с нами годок-два, красотка,
 Иначе на зоне срок будешь мотать...»
Кулькова Татьяна тащилась с работы,
 В Мытищах на точке стояла она.
 На ней были рваные стринги, колготы,
 Потёртые туфли, смешное боа.
Танюша возню позабыла с готовкой,
 Собрания в школе, НИИ, гастроном.
 Ей по хрену стали салаты с морковкой,
 Её сутенёр был отвязным ментом.
Поэтому Таня пахала три смены,
 В машине и койке с утра до утра.
 Всплакнув, вспоминала родимые стены,
 Смекая, что счастлива в прошлом была.Былые заботы: купить хлеб, картошку,
 До дома потом донести «ценный» груз...
 Теперь её шпарят, как драную кошку,
 То нигер трясётся на ней, то индус.
Судьба в лице грязного шкета прозренье
 Кульковой Татьяне смогла подарить:
 Дрянней станет жизнь, коль решит провиденье,
 Умей, что имеешь любить и ценить!