Выпархиваешь из подъезда на крыльях хорошего настроения — в небе сияет ласковое солнышко, вокруг щебечут птицы, в кронах деревьев у подъезда шумит ветер, от влажной земли поднимается ароматный пар. Ты улыбаешься, жмуришься и приветливо подмигиваешь солнцу и небу, птицам и ветру, траве и земле и рысцой бежишь на остановку.
Кто-то уже там скучает. И не кто-то — ты всех их знаешь, если не по именам, то уж точно в лицо. Это тетенька из соседнего подъезда, которая каждое утро куда-то возит своего трехлетнего скандалиста. Но сегодня она почему-то одна. Вот дяденька, который живет по твоему стояку на два этажа ниже — курит какую-то дрянь в подъезде, имеет привычку громко ругаться матом, а по утрам в маршрутке нещадно пукает, совершенно не заботясь об окружающих. Вот девочка-старшеклассница или студентка из какого-то из соседних домов — отличница, наверное. Всегда наглажена, причесана, с бантиками и в белых гольфиках или чулочках. Ух, ты бы с ней... была б она чуток постарше, или ты чуток помоложе... Эх, где твои семнадцать?... Она редко ездит этим маршрутом, но когда ездит, для тебя это праздник — ради удовольствия видеть ее по-детски округлые щечки и по-женски мягкие формы под одеждой, ты готов даже вытерпеть вечно пукающего дядечку и вечно орущего карапуза, которого сегодня почему-то нет...
Люди напряженно вглядываются вдаль, будто, если кто-то увидит маршрутку первым, что-то изменится. Их лица сосредоточены, на скулах играют желваки, руки сжимаются в предвкушении очередного штурма Бастилии...
Ты не отстаешь от других — твои глаза так же сузились в охотничьем прищуре, твои руки так же судорожно прижимают к груди портфель, твои ноги так же полусогнуты, и ты весь, как сжатая пружина, готов выстрелить с любую секунду и смести все и всех на своем пути.
И вот из-за поворота показывается она. Несмело оглядывает дорогу, сверкая белым кузовом и лобовым стеклом, и медленно, крадучись, приближается к остановке. Напряжение почти достигло своего пика. Кажется, любой звук может привести к взрыву.
Наконец, белый зверь, недовольно урча, замирает. Щелчок как при нажатии спускового крючка — и все сжатые пружины разом выстреливают. Первым, конечно, прорывается дядечка, активно орудуя ничем не занятыми руками, проталкивая тех, кто уже сидит во чреве маршрутки, как медведка, которая во что бы то ни стало стремится добраться до заветного корнеплода. За ним бочком заходит мамаша крикливого карапуза, затем ты галантно пропускаешь вперед «школьницу» и пропихиваешь ее дальше своим крепким прессом.
Дверь маршрутки захлопывается лишь с третьего раза — каким бы худым ты ни был, но именно твоя пятая точка мешает ей закрыться. Отчаянным толчком ты бросаешь свои бедра вперед, до боли вжимаясь в спину «школьницы». Дверца закрывается, и белый зверь, недовольно ворча, трогается с места. Последнее усилие — дотянуться до водителя, который с флегматичным видом крутит баранку и ручку громкости магнитолы, и отдать ему проклятые бумажки, которых этот проезд не стоит.
Но вот ритуал завершен, и ты можешь расслабиться и облокотиться о стекло двери (если оно, конечно, не опущено).
Ты находишься в куда более выгодном положении, чем те, кто стоят всего на полшага впереди. Чем та же «школьница», например. У тебя есть МЕСТО — ты можешь развернуться боком, ухватившись рукой за низкий поручень возле двери, опустить ногу на узкую нижнюю ступеньку и откинуться на поручень перед первым одиночным сиденьем. Можешь встать к окну спиной, поставив ноги на самый краешек верхней ступеньки, и почти сесть на откос под окном. Можешь при желании даже присесть на корточки.
Но ты этого не делаешь, потому что стоит тебе отклониться хотя бы на миллиметр, и упругая юная попка под плиссированной юбочкой из тонкой шерсти окажется для тебя недостижимой мечтой. А так ты можешь на вполне законных основаниях греться между ее мягких соблазнительных половинок, а на поворотах погружаться даже немножко глубже, чем это дозволено. И каждый раз бедняжка краснеет так, что даже ты, стоя у нее за спиной, видишь это.
Правда, ради этого удовольствия тебе приходится терпеть некоторые неудобства. Тебе нужно все время держать голову чуть наклоненной вперед и влево. Поначалу это не представляется такой уж серьезной проблемой, но спустя всего десять минут поездки, шея начинает затекать, и теперь ты борешься с двумя соблазнами — покинуть теплую соблазнительную впадинку между ягодичками симпатичной «школьницы» и дать возможность отдохнуть своей шее или остаться там, где ты есть, но потом весь остаток дня мучиться мигренью и болями в спине.
Наконец, ты делаешь выбор в пользу здоровья и нехотя откидываешься на окно.
Девочка несмело оглядывается, но ты делаешь вид, что так и стоял всю дорогу и вообще не понимаешь, в чем она тебя обвиняет.
И вдруг поворот направо, и «школьница» валится прямиком тебе на руки.  Ее попка снова оказывается в непосредственной близости от твоего паха. Ты ловишь ее, как и полагается галантному кавалеру, обхватив руками за талию, а она краснеет пуще прежнего от того, что, во-первых, она сама не удержалась, во-вторых, подол ее юбочки чуть задрался, и ты заметил (она, конечно же, надеется, что это не так) краешек ее чулочков и даже кусочек кружевных трусиков, и, в-третьих, упав на тебя, она тут же ощущает твое настроение. К тому же вся эта ситуация, с давкой и твоими прикосновениями ее не на шутку раззадоривают.
Ты продолжаешь держать ее за талию, хотя необходимости в этом уже нет — маршрутка несется по прямой и, ты знаешь, ближайшая ее остановка аж на другом конце микрорайона. Ты чуть сдавливаешь рукой ее животик, захватывая юбочку и приподнимая ткань. «Что вы делаете?» — вопрос стоит в ее обращенных к тебе широко распахнутых от удивления, ужаса и негодования глазах. Ты ухмыляешься одной стороной рта.
Вдруг маршрутка резко тормозит. По требованию, недовольно ворчишь про себя ты и отпускаешь тонкую девичью талию.
Дверь распахивается, тебя буквально выдавливает на дорогу, как пасту из тюбика. Девочка снова летит тебе на руки — ее щеки горят, глаза сверкают, аккуратно заплетенный еще на остановке хвостик теперь почти распустился, бантик съехал чуть на бок, юбочка измята. Ты улыбаешься ей. Она отвечает еще более ярким румянцем.
С подножки, сминая других пассажиров, спускается необъятная старушка с еще более необъятными котомками. Спасая девочку от неминуемого толчка под коленку и душа из отборной брани и перегара, ты прижимаешь ее к себе. Ее губы на уровне твоей шеи — ты чувствуешь ее учащенное дыхание и сердечный трепет. Бабушка долго возится на пороге — никак не может спуститься, а ты про себя молишься всем богам, каких только знаешь, чтобы она еще и растянулась прямо посреди дороги, лишь бы продлить это чудное мгновение. Но боги остаются глухи к твоим мольбам — бабушка счастливо выбирается из маршрутки, напоследок кроет матом водителя, пассажиров и правительство, а ты помогаешь смущенной «школьнице» вновь подняться в транспорт.
Стоять стало проще. То ли бабушка занимала так много места, то ли, выходя, она так здорово утрамбовала пассажиров, что теперь тебе совсем не нужно стоять в позе испуганного страуса, а хрупкая «школьница» сумела протиснуться дальше по салону, и теперь вас разделяют аж две совсем не хрупкие тетеньки.
Ты с сожалением выдыхаешь и становишься возле двери боком, держась руками за поручень возле двери и опираясь поясницей о поручень перед передним пассажирским сиденьем.
И всю дорогу до самой своей остановки с горечью вспоминаешь о почти случившемся.
Девочка выходит не возле школы, а на три остановки дальше, там, где находится институт. Ты еле сдерживаешь вздох облегчения — значит, все-таки не школьница. Выходя она, как бы случайно, толкает тебя бедром. Тебе даже кажется, будто она подмигивает тебе и улыбается призывно и загадочно.
Ты провожаешь ее хрупкую фигурку долгим взглядом, пока она не скрывается за поворотом дорожки. И даже когда скрывается, а маршрутка трогается с места, ты продолжаешь смотреть туда, где исчезла твоя утренняя фантазия.
И ты знаешь, что больше никогда не увидишь ее, но все равно каждое утро всматриваешься в лица людей на остановке — а вдруг именно сегодня она снова решит поехать этой маршруткой, а не идти на ту, которой никогда не ездишь ты?..