Вскоре мы прощались с пассажирами. Закончился рейс и прежде, чем принять на борт новых, судно должно было простоять несколько дней, приводя себя в порядок. Пассажиры расставались с нами очень тепло, как с родными. Стальная леди, как всегда была ослепительна. Её задарили цветами и сувенирами. Мужчины просто пускали слюни, расстилаясь перед ней в любезностях.
На следующий день я устроил так, что вся команда съехала на берег. Осталось только несколько человек, необходимых для несения вахты, да старший комсостав. Спустившись с мостика в каюту, я никого не обнаружил.
— Ну вот, осталась стальная леди одна, без своих рабынь, — не успел подумать я, как в дверь постучали.
— Войдите, — повернулся я. Дверь открылась и в каюту вошла Тамара Альбертовна. Одета она была в длинное, ниже колен, узкое, подчёркивающее её фигуру, очень красивое платье. И сама она выглядела, как всегда, неотразимо.
Я удивлённо застыл на месте. А она закрыла за собой дверь, присела, сделав свой непременный реверанс, и вплотную подошла ко мне. Я уже говорил, что на каблуках она была со мной одного роста. Мы оказались глаза в глаза. Какие там глаза? Глазищи!
И тут я почувствовал, что мне расстёгивают брюки. Я хотел... , но брюки уже упали вниз, и цепкие пальцы схватили меня за яйца. У меня искры посыпались из глаз. Я не мог вымолвить ни слова, хватая ртом воздух. А она так и стояла, не мигая, глядя мне прямо в глаза. Потом отступила на полшага, продолжая меня держать, и свободной рукой стала задирать себе подол платья. Одной рукой ей было неудобно. Платье было узкое. Но она справилась. Скомкав подол, она задрала его до пупа. Выше резинок черных чулков открылись сиреневые трусики, обтягивающие её широкие бёдра. Не отпуская меня, она присела на корточки, разведя колени в стороны. Я ещё раз попытался... , но пальцы сжались сильнее, мол, стой и не мешай. Я замер, покорившись окончательно. Отпустив подол платья, который ей больше не мешал, она ладонь свободной руки засунула мне под рубашку и стала гладить мне живот, как бы успокаивая. От этих прикосновений по телу побежала волна истомы.
Вытянув губы трубочкой, она, чуть касаясь, нежно поцеловала мой уже напряжённый член. Обдав его жарким дыханием, очень медленно, бережно обхватила головку губами.
Я почувствовал, что упираюсь им в едва приоткрытые зубки, которые мелко подрагивают.
И тут началась моя сладостная мука. Заработали все вместе: и губки, и язычок, и зубки.
Да!!! Далеко было её девчонкам до своей начальницы. То, жадно заглатывая член, чуть ли не давясь, она опять отступала, давая волю языку и губам, периодически поднимая на меня глаза, как бы проверяя мою реакцию.
Я, вдруг, понял, осознал, что эта женщина сама получает колоссальное удовольствие. Она наслаждается той властью, которую сейчас имеет над мужчиной. Ей нравилось, как я вздрагиваю всем телом, откликаясь на каждое её движение. Это было что-то, когда, не выпуская члена изо рта, она с интересом поднимала свои огромные глаза, вглядываясь
мне в лицо. Стоять вот так, как она меня поставила, было невероятно тяжело. Мои ноги затекли от напряжения. Я задрожал каждой клеточкой своего измученного существа и...
Кончил!
Она, заглотив член поглубже, пила. Именно пила, смакуя и не торопясь, изредка сглатывая. Делала это долго и основательно. Потом отпустила меня и резко поднялась.
Её глаза опять оказались вровень с моими. Ох! Сколько в этих глазах было чувства превосходства! Сколько женского достоинства! А я стоял перед ней, выжатый, как лимон.
Она, продолжая смотреть на меня в упор, одёрнула, поправила платье, вынула из-за манжета рукава маленький платочек, аккуратно промакнула губы, повернулась и пошла к двери. А я так и остался стоять со спущенными штанами.
— Тамара Альбертовна, — засуетился я, торопливо натягивая брюки.  Она остановилась и вопросительно обернулась.
— Мне скоро будет замена... В общем не надо никого ко мне больше присылать, —
говорить мне было трудно. Она ничего не ответила. Плавно присела в реверансе и вышла, закрыв за собой дверь.
Несколько дней ещё пробыл я на этом судне, пока не привёл его в порт. Больше никого в своей каюте я не встречал. Уборка, разумеется, делалась ежедневно, но когда я туда приходил, там уже никого не было.
Был поздний вечер. Я уже несколько часов просидел за письменным столом. Ну вот, кажется, и всё. Документы готовы. Завтра приедет мой сменщик, возвратившийся из отпуска, и я сдам ему дела. Я устало откинулся на спинку кресла.
— Нет! Не всё! — хлопнул я ладонью по столу. Не соображая, что делаю, вскочил и быстро вышел из каюты. Каюта капитана находится на офицерской палубе, поэтому идти было недалеко. Через минуту я стоял у двери с табличкой «директор ресторана». Хотел постучать, но так и замер с поднятой рукой. Постоял ещё немного, открыл дверь и тихо вошёл.
Каюта была в полумраке. Горел только ночник. Разобранная кровать с откинутым одеялом, говорила, что хозяйка готовилась ко сну. Из душа слышалось шипение воды и низкий женский голос, напевавший какую-то модную песенку.
Не знаю, сколько времени я так простоял. Наверное, долго, когда почувствовал, что на меня смотрят. Я обернулся. Она, только что из душа, стояла в розовой ночной рубашке до пят. От удивления её тёмные огромные глаза были ещё больше.
Я не дал ей ничего сказать. Схватив на руки, я бросил её на кровать, задрал рубашку до самой шеи и навалился на неё, срывая с себя одежду. Я жадно целовал её глаза, губы, щёки, влажные волосы, шею. Мял ей груди. Широко раскрытым ртом засасывал, стараясь проглотить, её соски.
Она лежала на спине, прикрыв глаза, не отвечая мне, но и не сопротивляясь.
А я продолжал её целовать и целовать. Она шумно вздохнула, зашевелилась, задвигала бедрами, и сама раздвинула ноги. В дикой, истерической спешке я никак не мог найти её вход. Она сама помогла мне. Я вломился в неё сразу и со всей силы. Она беспомощно охнула, вздрогнув всем телом. А я, как с цепи сорвавшись, задвигался в ней всё быстрее и быстрее. Я отчаянно прижимался к ней. Мне хотелось засадить ей, как можно сильнее. Мне хотелось достать членом ей до матки. Насадить её на головку.
Она не дёргалась, не рвалась. Лежала с прикрытыми глазами, жалобно охая и лишь изредка вскрикивая, когда мне удавалось засунуть ей особенно глубоко. Думаю, у меня никогда не было такого мощного и долгого оргазма. Трясясь и прижимаясь к её животу,
Я кончал и кончал в неё. Вцепившись ногтями мне в затылок, она жалобно стонала.
Я никак не мог успокоиться. Меня бил озноб. Наконец, потихоньку став приходить в себя, я обнял её, уткнулся носом ей в грудь и последними остатками сознания понял, что проваливаюсь в небытие глубокого сна.
Проснувшись, я долго не мог понять, где нахожусь. В иллюминаторы ярко светило солнце. Вокруг меня был какой-то женский будуар, мало напоминающий каюту на судне.
И лишь моя одежда, аккуратно сложенная на стуле, стоящем рядом с кроватью, помогла вернуть мне память. Я ясно вспомнил все события прошедшей ночи. Полежав ещё немного, я поднялся и пошёл умываться.
... У меня в душе и был то один единственный кусок мыла. А тут! Все полки были уставлены какими-то шампунями, кремами, бальзамами. Я долго не мог найти, чем мне намылиться. Потом, вытираясь огромным махровым полотенцем, всё никак не мог сообразить, что меня так волнует. Вскоре с улыбкой понял. Всё здесь: и полотенце, и эти шампуни, даже ручки от кранов пахли Тамарой. Везде присутствовал именно её неповторимый запах.
Одевшись, я снял трубку телефона и позвонил на вахту у трапа. Мне доложили, что директор ресторана уехала по своим делам в город и обещала вернуться только поздно вечером. Положив трубку, я пошёл к себе.
У меня в каюте за письменным столом сидел мой коллега, приехавший, очевидно, уже давно.
— Я всё посмотрел. Порядок. Сдавай дела, — показал он на стоящую в шкафу бутылку коньяка. Мы проболтали с ним ещё пару часов.
Он всё порывался спросить,... Но я или отмалчивался, или переводил разговор на другую тему.
— Ну, как тебе стальная леди? — улучшив момент, всё-таки не выдержал он.
— А то ты сам не знаешь? — грубо одёрнул я его. Он смутился и больше ко мне не приставал.
К обеду я покинул судно и уехал. Проститься с Тамарой Альбертовной так и не удалось.