Это был серый-серый зимний день. Слякотный, зябкий и унылый. В такие дни, порой, и жить не хочется. Не шла работа, а ползла — Таня вяло перебирала варианты, конфигурировала и переконфигурировала — не то, не то, опять убого... Пальцы сводило, курсор подмигивал и охладитель рабочей станции вдыхал и выдыхал устало и надрывно. Она опять, в который раз, уставилась в текст техзадания.
Внезапный звук заставил оторваться. Ключ повернулся и — щелчок. Невидимая дверь закрылась, и — шаги. Нежданный и желанный, вернулся среди дня — и странно, и приятно. Его приход, как избавление — теперь захлопнуть монитор, каркасы — в обработку, сама — в его объятия.
— Ты такой холодный, муж мой! — промурлыкала Таня и скользнула лицом по прохладной мужской щеке — короткая щетина щекотнула и еле слышно прошуршала возле уха.
— Я охладился, но не охладел — он мягко поцеловал жену в шейку, разогнулся и посмотрел на неё сверху вниз. У него были золотисто-янтарные, проницательные глаза. Эти глаза, изменчивые и живые, ясно выражали все его эмоции, и их пугающая откровенность влекла магнитом. Они смеялись и темнели гневом, теплели нежностью и покоряли раз и навсегда.
— На сборы — сутки, направление — на север. Десять дней за бугром, потом — обратно. Поедем на машине. Муж, как всегда, одним ударом убил скучищу и хандру — Татьяна в восторге завизжала и повисла на нём, как мартышка.
Перед глазами тянулись безрадостные заснеженные пейзажи русской провинции, но на душе у девушки было весело и волнительно. Она не смотрела на серо-белую тягомотину за окном, она неотрывно смотрела на лицо водителя.
Этот мужчина восемнадцать лет был для неё центром притяжения. Он не был красив — грубоватые черты, волевая челюсть, вечно затянутая тенью короткой щетины, ранние морщины на лбу и у глаз — маскулинного типа, даже, суровое лицо. Его густые, коротко стриженые волосы были необычного, пепельно-стального цвета, а брови и растительность на лице, почему-то тёмные, почти чёрные. С лица воды не пить, к тому же он умел так улыбаться, что сразу мог расположить к себе любого. Их история тянулась красной нитью из времён, когда деревья были выше, дни — длинее, всё удивляло и всё было впереди.
*****
 Татьяна пална (в ранней молодости её все звали просто Таня, Танюша, Танечка) любила предаться воспоминаниям. В детстве она была мечтательной и странной, училась хорошо, без троек, к тому же музыке училась на фоно, а так же и в художественной школе. С мальчишками дружила, а бывало, и дралась. В войну играли, лазили по стройкам... Была худышкой и малышкой, но храбрая и заводная.
В то лето ей было сто двенадцать, она была сущим ребёнком, ощутившим приход первых романтических желаний (впала в детство) — рисовала в тетрадках ангелов определённо мужского пола и была по уши влюблена в (соседа по палате в доме престарелых) школьного учителя рисования.
В июле, в пятницу, родственники устроили большие сборы и выехали двумя машинами за город. Это было редкое явление — Татьяна пална упросила мать (Терезу) позволить ей сесть на пассажирское вперёд, рядом с ней, и подолгу смотрела на маячившую впереди белую отцовскую двушку.
Пока родственники распаковывались, Татьяна пална осматривалась на новом месте, бродила по участку и с досадой пинала камушки — ей здесь не нравилось. Совсем. Родственники купили эту дачу спонтанно, по знакомству. Соседний участок принадлежал коллеге матери (Терезы), они приятельствовали и та уговорила их.
Этим вечером, Людмила Петровна пригласила всех троих на чай, и родственники болтали о своём, а Татьяна пална шастала по дому — здесь было множество старинных и загадочных вещей, таинственная полутьма и запах дыма. Пройдя весь дом, везде засунув любопытный нос, она наткнулась на лестницу, ведущую в мансарду. Полезла тихо, добралась до двери — здесь было вообще темно. Открыла и вошла — в сумраке разглядела стопки книг, валяющийся в беспорядке ватман, одежду, кульман на доске, магнитофонные кассеты грудой и мотоциклетные колёса у стены. На кушетке валялись тоже книги, плеер и... парень.
Увидев его широкую, голую спину, Татьяна пална испугалась и инстинктивно присела. Это было ни к чему — он лежал на животе, обняв подушку и спал, уткнувшись в неё лицом, так что вряд ли мог видеть старушонку. 
 Упиваясь смесью страха и любопытства, Татьяна пална стала рассматривать спящего — он дышал глубоко и спокойно, коротко стриженый затылок отливал тёмной сединой, лёгкая небритость, крепкие мышцы и запачканные землёй пятки, торчащие из мятых холщовых штанов. Он показался ей большим, просто огромным и у неё возникла фантазия, что он ужасно злой. Это усиливало страх и она чувствовала настоящую эйфорию.
Внезапно, снизу раздался резкий звук и смех — что там упало, не понятно, но слышно было здорово. Парень глухо простонал и перевернулся на спину. Татьяна пална моментально залегла на пол и замерла, стараясь не дышать. Спустя минуту, старушка осмелела — она тихонько поднялась и затаив дыхание глядела — он тихо спал, и его тёмные ресницы чуть вздрагивали. Татьяна пална увлеклась и мимодумно упёрлась пальцами в постель и слишком поздно поняла, что прикасается к его руке.
Парень молниеносно среагировал — открыл глаза, крепко схватил старушонку за запястье и включил лампу. От ужаса она едва не закричала — сильная рука держала, как капкан, а глаза его — жёлтые, похожие на волчьи, сужали зрачки, привыкая к свету и смотрели на неё со спокойной заинтересованностью. Татьяна пална отпрянула и повисла на руке, слушая его молчание и дикое биение своего сердца. Вглядевшись, он закрыл глаза и разжал пальцы. 
 Татьяна пална не помнила, как оказалась на первом этаже. С тех пор всё началось.
Ей было сто двенадцать, ему — девятнадцать. Его звали Дима, он был мастер спорта по плаванию и учился на архитектора. Неделю спустя, она сидела, затаившись в кустах и смотрела, как он рубит дрова. Он был босой, в одних потёртых джинсах — мышцы угрожающе переливались под его загорелой кожей, он двигался резко, размашисто и действовал колуном неутомимо и легко. Татьяна пална смотрела во все глаза — ей страшно нравилось его бояться, представляя что он не сын добрейшей матушкиной подружки, а заплечных дел мастер.
Покончив с последним чурбаком, парень собрал полную охапку дров, подошёл к поленнице и стал укладывать. В процессе, стоя спиной к кустам он насмешливо произнёс: — Что зря сидишь там, кормишь комаров? Вылазь и помоги — быстрее будет. Закончим — чаю выпьем, у нас — пирог. Татьяна пална впервые слышала его голос — низкий, приятного тембра и говорил он неожиданно мягко и дружелюбно. Фантазия про палача рассыпалась. Не долго думая, Татьяна пална вышла из засады и принялась таскать дрова. Так они подружились.
Он оказался вовсе и не злой — весёлый, бесшабашный, интересный. Он научил её рыбачить, катал на мотоцикле и брал с собой купаться. Молодёжь свалила в город, в посёлке жили старички да пьяницы, общаться было не с кем и Дима вынужден был тусоваться со старухой из соседнего двора.
На удивление, он не скучал — чокнутая старушонка, могла без устали гонять в футбол, носиться с ним на мотоцикле, бесстрашно сидя задом наперёд спина к спине, завернув руки назад и обхватив его живот. Она до посинения купалась, визжа ныряла с дерева в запруду и кидалась водорослями. Дима пользовался возможностью поддержать форму — сажал её себе на спину и плавал так, пока не уставал — она была такой заморыш что он справлялся без особого труда.
В ненастный день им тоже было чем заняться — сидели в его комнате и резались в картишки или она читала ему вслух. Он лежал, закрыв глаза и слушал старческий голос — она старалась, читала с таким чувством, что он не засыпал. Когда он был подростком, все сверстники читали Дюма, а он любил фантастику и был фанатом Шекли, любил Беляева и Бредбери. И вот теперь, она ему читала... «Графиню де Монсоро». Дима окончил школу с языковым уклоном и иногда занимался с Татьяной палной английским — за это родственники старушки не раз его благодарили, так как она, желая не ударить в грязь лицом, училась так усердно, что делала заметные успехи.
Однажды днём, они пошли на ферму. Нужна была наживка — утром собирались на рыбалку. Покопавшись в куче перегноя на заднем дворе и набрав солидное количество червей, они решили отдохнуть и завалились под навес в огромный стог соломы. Август, под конец, изматывал немыслимой жарой.
Дима, стянул футболку, лёг на спину и закрыл глаза. Татьяна пална забралась на него верхом, и стала проказничать, щекоча его шею пучком соломинок. Она хотела, чтоб он улыбнулся — ей нравилась его улыбка и нравилось его дразнить. Парень улыбался и мотал головой, прося прекратить. И вот, в какое-то мгновение, она почувствовала странное желание приблизиться к нему, коснуться... Татьяна пална чувствовала такое доверие, он ей сейчас казался таким родным, нахлынула такая нежность, что она наклонилась, легла ему на грудь и обняла, прижавшись щекой к его шее. Дима засмеялся и запротестовал, пытаясь отцепить прильнувшую старушонку и ворча:
— Кыш, монстрик! И так, блин, жарко, как в аду! — но старушка не отставала, а только крепче прижалась и вдруг сказала:
— Дима, я тебя люблю!
Он растерялся и замер, а она вдруг приподнялась и потянулась и, чувствуя неведомый порыв, поцеловала его приоткрытые губы. Сбитый с толку, Дима несколько секунд не двигался и этого оказалось достаточно. Ощущая, как искренне его сжимают костлявые ручонки и этот наивный старческий поцелуй, он с ужасом понял, что у него эрекция. Парень весь похолодел — он ощутил к себе такое отвращение, что ему стало смертельно тошно.
Стараясь не пугать старушку, он мягко, но решительно поднялся, сел и снял её с себя. Их взгляды встретились — в её глазах, глазах пожилого человека, застыло странное выражение — смесь ужаса и восхищения, и что-то другое было в них, что он боялся понимать. Он взял старушку за руку и они пошли домой.
*******
Тане шёл девятнадцатый год. Она уже была студенткой, жила отдельно от родителей в квартире покойного деда, с сокурсницей-подругой Дашей. Подружка отнюдь не была синим чулком, а вот Татьяна слыла среди знакомых лесбиянкой — подкатывать к ней не имело смысла, а пробовали многие — красотка, очаровательная и весёлая.
Как-то, поздним вечером они с подружкой напились и сидя в тёмной спальне, бок о бок на кровати у стены, поговорили по душам. Расплакавшись, Таня рассказала, как в старости (в прошлой реинкарнации) подружилась с девятнадцатилетним парнем и как он её беспечно приручил. О том, что было в той соломе и как наутро, она пришла к соседям и узнала, что на рыбалку Дима не пойдёт, что он уехал накануне, без объяснений и когда вернётся — не известно. Через неделю Таню увезли — начался лечебный год (в доме престарелых).
Мать (Тереза) не находила себе места, видя, как её духовная дочь померкла и потеряла ко всему интерес. Вечерами она находила Таню свернувшейся калачиком и плачущей, умоляла её объясниться, но та молчала и только тихо всхлипывала. Лечёба пошла под откос и даже отец, человек невозмутимый и находчивый, не знал, как быть и что же делать.
Таня страдала чудовищно — Друг-возлюбленный камнем лёг ей на сердце. Она не знала, почему златоглазый парень бросил её так жестоко, и кого ей винить за это — себя или его. У отца была гипертония и он иногда принимал Клофелин. Когда решила стащить пузырёк, она, конечно, не учла, что отец теперь мучается давлением постоянно — из-за депрессии дочери он впал в глубокий стресс.
Отец был человек догадливый и счастье, что мать (Тереза) не видела той сцены — как он кричал на Таню и яростно схватив её, требовал отдать таблетки, словно хотел вытрясти из неё душу. Как он рыдал, прижимая её к себе и как она сдалась его чувствам и открылась. Она попросила достать ей фотографию Димы, но так чтобы тот не узнал. Отец помог. Всё постепенно выровнялось, Таня выкарабкалась, но больше ни один мужчина не вызывал у неё нежных чувств.
Диму она не видела ни разу со дня его внезапного отъезда. Прошло шесть лет (последовало перерождение), но и в новой реинкарнации камень всё лежал на прежнем месте. Даша обняла подругу и попросила показать заветное фото. Татьяна показала. Дня через два, Дашка попросила у Тани телефон её матери и на недоумённый вопрос «Зачем?» сказала «Надо». Татьяна удивилась, но дала.
Через неделю, в воскресенье, Даша заявила, что надо бы прибраться. Сегодня, видите ли, будет вечеринка. Такое уж бывало, и не раз. Настроя не было, но Таня покорилась — они прибрались и подруга заставила её помыться, накраситься и нарядиться, говоря, что вовсе никому не нужно смотреть на чучело. Не ясно, почему, но Даша настояла, чтоб Таня непременно накрасилась её французской помадой насыщенного, тёмно-красного цвета, который назывался «Вечерняя роза». Когда Дашка помогала ей с причёской, Таня поняла, что та нервничает и постоянно смотрит на часы. Спустя минут пятнадцать, Даша быстро схватила сумку и выскочила из квартиры, протараторив, что бежит встречать гостей и, мол, жди, они сейчас придут. Ну ладно.
В дверь позвонили. Таня подошла, открыла и застыла: перед ней стоял высокий молодой мужчина с букетом роз, в цвет её помады и молча смотрел на неё своими янтарными глазами. Она не взяла эти розы, они остались лежать на полу, в коридоре — Дмитрий выронил их, когда ему пришлось подхватить теряющую сознание девушку.
Он положил её на диван, сел рядом и смотрел. Нет, при случайной встрече он ни за что её бы не узнал — в ней ничего не оставалось от той нескладной старушонки, к которой он всем сердцем привязался в те далёкие, летние дни (в прошлой жизни).
Она вытянулась (морщины расправились), расцвела, наполнилась очарованием женственности и да, она стала красивой (ну, помолодела...). Красивой, чёрт возьми. Но что она такое — сейчас? Кем стала, чем она живёт? Простила ли его за бегство? Простит ли, если он расскажет, что с ним тогда произошло и как он мучился тем, что вот так её оставил, и тем, что думал о себе тогда? Он встал, прошёл в прихожую и закрыл дверь. Вернувшись, он увидел, что Танюша, уже очнувшись, сидит и смотрит на него огромными, блестящими глазами. Взгляд безумный, почти бессмысленный и тихие слова — те, что тогда, в соломе...
Он понял. Подошёл и молча начал раздеваться. Чего болтать, когда и так всё ясно? — он снял с себя буквально всё, что на нём было, разулся, сел на стул и преспокойно закурил. 
 Его реально забавляло, как Таня ошалело таращилась на его напряжённый член и медленно отползала к стенке, словно собиралась залезть под обои и спрятаться. Он не впервые наблюдал реакцию такого рода, но было всё равно смешно. Дмитрий улыбнулся, покачал головой и выдыхая дым себе под ноги, со вздохом произнёс:
— Вот и верь после этого людям! Сказала — любишь... Я повёлся, как дурак. Разделся, жду... Чего засела там? Люби меня! — и снова, улыбаясь, затянулся.
Он был всё тот же — смельчак, шутник и хулиган. 
 Таня сразу выпала из ступора и тихо прыснула со смеха. Краснея и хихикая, она не медля соскочила на крашеный, дощатый пол и обегая Диму крутой дугой, рванула за угол, на кухню, говоря:
— Секундочку! Попудрить носик... 
 Подлетев к холодильнику, девушка вытащила из него холодную и непочатую бутылку водки. Не сомневаясь ни секунды, она решительно свернула пробку. Набравшись храбрости, выдохнула, зажмурилась и стала судорожно глотать из горла — второй раз в жизни это пойло, и первый в жизни раз так, прямо из бутылки. На восьмом глотке, её схватили сзади, подняли над полом, отняли водку и не успела она открыть глаза, как оказалась в спальне, на кровати. Дима, по-хозяйски раздевал её и иронично сетовал:
— Опять всё самому... Ну, что ты будешь делать! Ведь зазевался-то всего на шесть каких-то лет и вот — ты уже пьяница, малышка!
Татьяну моментально развезло — она освободилась от страха, от стеснений и сомнений. Дождавшись, когда Дима разденет её догола, она вскочила на него, валя, вминая и таща его в постель. Он поддавался и смеялся. Таня вся горела — любовь и водка потекли по венам и ей хотелось сделать с Димой всё, о чём она лишь слышала от Дашки.
Уложив вожделенного мужика на спину, Татьяна развернулась на четвереньках и встав над ним, взяла дрожащими руками его горячий ствол. Ей страстно захотелось сделать Диме минет — она только и думала о том, как бы пошире так разинуть рот и вовсе не подумала о том, что демонстрирует ему довольно интересный вид.
Увидев прямо у лица её открытую промежность — большие губки в прозрачных, мягких волосках, розовые малые и уже явственно набухший клитор, Дмитрий подумал:
— Шестьдесят девять. Прекрасный выбор, Танечка! Высокий старт!
Девушка наклонилась и не зная как начать, волнуясь от неопытности, стала жадно облизывать этот твёрдый, негабаритный член, как леденец — он был такой приятный, упругий и обтянутый невероятно нежной кожей. Мужчина облизнулся, как голодный кот, положил ладони ей на бёдра и приблизил влажную вульву к своим губам. Таня только собиралась засунуть в рот соблазнительную, тёмно-розовую головку да так и замерла с открытым ртом. Дима неожиданно присосался к ней там, внизу, и это было такое немыслимое ощущение, что она застыла и вперилась в пространство.
Он стал настойчиво сосать её, не знавший этой ласки, клитор, слегка подталкивая его языком и просто душу из Татьяны вынимал. Изнемогая, девушка бессмысленно и сбивчиво шептала что-то и стонала — она лишилась сил и медленно сползла лицом и грудью на его живот. Её била такая вдохновляющая дрожь, что Дмитрий сам завёлся не на шутку — он с вожделением влизался в её текущее влагалище и проникая глубже, понял, что у них проблема.
Энтузиазма поубавилось: Татьяна оказалась девой.
Прекратив трахать её языком, он снова стал сосать затвердевшую ягодку и в несколько секунд довёл её до пика. Девушка закричала, как на дыбе, сильнее задрожала и безотчётно вцепилась в то, что было под руками. Дмитрий чуть приподнял её, закрыл глаза и резко вдохнул, терпя глубокое погружение Таниных ногтей в кожу внутренней поверхности своего бедра. Наконец, она обмякла и стоны её стихли.
Таня как в тумане, лежала и мечтала, чтобы Дима скорее уже вошёл в неё, заполнил, дал ей снова одно из тех чудесных ощущений — она хотела его член, чтобы он двигался в ней так, как только что его язык, однако больше ничего не происходило. 
 Потеряв терпение, она рванулась, освобождаясь от сжимавших её рук, направила в зенит тяжёлый, влажный ствол, прогнулась по-кошачьи и плавным движением вверх, проехалась по его чувствительной поверхности всем телом — от ключиц до низа живота, дрожащими пальцами прижимая его к своей взмокшей коже.
Теряя равновесие в хмелю, хватаясь за стену, Татьяна повернулась, оседлала мужской живот и тяжело дыша и восхищённо глядя во враз посерьёзневшие, жёлтые глаза, взмолилась:
— Войди в меня, пожалуйста! Я умираю от желания почувствовать в себе твой член!
— Уверен, что не стоит суетиться. Заметила, что он слегка великоват? Я с девственницами сроду дела не имел. Не мне, с моим калибром быть первопроходцем. Не надо. Растерзаю и загнёшься. Уволь. Давай, к врачу.
Таня ушам своим не верила — мужчина явно не шутил. Он вновь её отталкивал. Пьяная злоба волной поднялась и жестоко схлестнулась с влечением. Сделав неимоверное усилие, Татьяна скрыла чувства и похотливо улыбнувшись, стала плавненько скользить вперёд-назад, прижавшись вульвой к Диминому члену. Вминая ствол между припухших, влажных губок она особенно старалась тереться клитором об основание головки, там, где уздечка.
Подружкины уроки не пропали даром — упрямый парень чаще задышал, приятно сжал в ладонях её груди и его пальцы смяли и лаская, оттянули её напряжённые соски. Чем больше Таня наслаждалась, тем злее становилась. Прикидываясь нежной и довольной, она игриво вопросила:
— Ты хочешь посмотреть, как меня трахнет врач?
Дмитрий усмехнулся — А ты с фантазией! Да нет, я говорю о медицине — анастезия, маленькая операция и я к твоим услугам! Ну, что скажешь? — он улыбнулся и прикрыл глаза, балдея от её движений.
— Какая интересная идея! Она мне очень нравится! Ты прав — не будем суетиться. Давай, тогда с тобою поиграем — елейным голоском проворковала Таня. — У меня, действительно, есть одна фантазия... Ты мне доверишься, исполнишь для меня мою мечту?
— А у меня силёнок хватит? — он с деланным сомнением наморщил лоб и снова улыбнулся.
— У тебя получится. Тебе достаточно просто расслабиться — я всё-всё сделаю сама. — томным голосом проговорила Таня и намекая, сексуально облизала губы.
Дима шумно выдохнул, закрыл глаза и согласился.
— Я мигом, подожди! — весело бросила она, соскочила на пол и выбежала.
Дмитрий не долго лежал, слушая, как она бегает, спьяну задевая мебель и шлёпая по полу босыми ногами. Там что-то падало, катилось и звенело. Через пару минут она стояла перед ним, загадочно улыбаясь и в руках держа картонную коробку из-под кухонного комбайна.
— Здесь всё, что нужно... — интригующе произнесла она, повернулась и поставила коробку поодаль, на трюмо. Она достала из неё бордовый вискозный шарф и ласково погладив колючую мужскую щёку, заботливо подсунула большущую подушку под голову лежащего и завязала ему глаза. Вернувшись к коробке, Таня вытащила из неё большой клубок промышленной капроновой ленты, которой родители, в прошлом, приматывали груз к автомобильному прицепу.
Она залезла на кровать, взяла Димину руку, подняла её, положила на простыню и стала ласково обматывать его запястье лентой. Скрепив узлом, девушка склонилась и швырнула клубок под кровать. Подняв его с другой стороны, она натянула ленту и крепко привязала вторую руку. С ногами она тоже не возилась долго, а после, выложила несколько предметов на прикроватный столик.
— Ну всё, теперь ты никуда не денешься, — подумала она, уселась Диме на живот, сняла с него бордовый шарф и глядя в золотистые его глаза, погладила по волосам.
Дмитрий смотрел в её красивое и нежное лицо и ему стало как-то не по себе — она вдруг резко изменилась.
Она бледнела яростью и её яркие, тёмно-красные губы кривились злобно и презрительно. Во взгляде была муть и жесть. Движения утратили и нервность и женственную грацию. Татьяна разогнулась, села прямо, взяла со столика бутылку с водкой и сделала пару глотков. Отняв бутылку ото рта, она упёрлась Дмитрию в глаза злым и тяжёлым взглядом и чисто мужским жестом, медленно, с нажимом отёрла рот тыльной стороной руки, стирая помаду, как кровь после драки. 
 Потом в её руках оказались его собственные сигареты и зажигалка. Не спеша, даже лениво, она запалила сигарету, затянулась и тихо, но убедительно заговорила:
— Послушай, Дима! Я всё уже решила. ТЫ будешь моим первым. Только ты. И знаешь... — Таня снова затянулась и, щурясь в сигаретный дым, сурово и спокойно сообщила — Если ты сегодня не сделаешь меня женщиной, я убью тебя без колебаний. Без суеты и без анастезии. Понял? — с этими словами она нажала кнопочку, лезвие выскочило и мужчина инстинктивно дёрнулся, увидев в девичьей руке пружинный финский нож.
Дмитрий понял. Понял, кем стала старушка-Танюша. Её личность распалась на две ипостаси — весёлая и нежная красавица и фурия — свирепая и мужественная. Светлая сторона её натуры уверенно доминировала, скрывая спящую грозу. Сегодня тьма проснулась и на его глазах произошло затмение.
Он открыл ладони, показывая, что сдаётся, и примирительно сказал:
— Твоя взяла. Я постараюсь сделать, что смогу.
Правый уголок Таниного рта пополз вверх в злорадную полуулыбку, она отложила финку, избавилась от сигареты и сказала:
— А с тобой всё-таки возможно договориться, парень! — она склонилась, обдавая его смесью ароматов спиртного и табака, собираясь поцеловать. Дима поморщился и резко отвернулся. Она уткнулась губами ему в ухо и зашептала, увлажняя и щекоча его кожу горячим дыханием:
— Твоё оружие на взводе, что мне с ним делать? Дай мне инструкции и сделай милость, разряди в меня всю обойму.
— Сейчас проинструктирую, ты только не целуй, а то меня стошнит...
Татьяна выпрямила спину и замахнулась. Дима зажмурился, мотнул головой в другую сторону, засмеялся и закричал:
— Женевская конвенция... Не бей, у меня и так уже всё болит от напряжения! Не могу больше! Скорее уже убейся об мой член, Чёртова кукла, и дай мне успокоиться!
Девушка опустила руку и рассмеялась — чернота разом схлынула с неё.
Не говоря ни слова, она сдала назад, натянула коленями простыню и сжала обеими руками Димин ствол. Подняв его к вертикали, Таня долгим поцелуем, взасос поцеловала покрасневшую головку, смешивая выступившую блестящую капельку смазки со своей слюной, глотая её и мягко проникая кончиком языка в отверстие канала. Мужчине стало не до смеха — он чувствовал, как поцелуй раскрылся и жаркая влажность девичьего рта поглотила головку полностью. Её губы плавно двигались, сжимая, перекатывались через чувствительную грань у основания головки, а её сильный и подвижный язычок сладко скользил под ней, где крепится уздечка.
Дмитрий еле слышно застонал, согнул колено, борясь с верёвкой и вдавливая ступню в одеяло. Эта недвусмысленная реакция воодушевила Таню до такой степени, что та почти протрезвела. Припоминая Дашины наставления, Татьяна сосредоточилась и удвоив старания, стала изощряться, как могла, пытаясь отловить момент, когда мужчина подойдёт к пределу. Ей было трудно: взяв Диму в рот, она так сильно возбудилась, что руки у неё тряслись, в глазах темнело и влагалищная смазка стала щекоча стекать по коже, стремясь к колену. Ища опоры, Девушка разжала пальцы и правой рукой, вслепую коснулась согнутой ноги связанного, стала гладить, мять и царапать напряжённое, мускулистое бедро.
Чувствуя, что полностью теряет над собой контроль, Дмитрий глухо зарычал — рука девушки, обхватившая его член, съехала вниз и натянула подвижную кожу. Пальцы её ритмично сжимались, сдавливая ствол, как влагалище кончающей женщины и сохраняя этот ритм, рука начала движение вверх, вниз, вверх, вниз. Танины губы и язык текучим, упругим нажимом ласкали головку, рот её мягко всасывал член, подкачивая запредельно распирающую кровь.
Дима застонал, напрягся, лента впилась в его запястья и напружинилась струной. Он с усилием согнул вторую ногу, упёрся ею в простынь и стал слегка подмахивать, стараясь освоить Танин рот поглубже. Ощущения смазались, стали попроще, но мужчина уже не мог остановиться, он почти ничего не соображал. 
 Таня держалась из последних сил — Димины стоны буквально лишали её рассудка, к тому же он ей здорово мешал. Внезапно она почувствовала странное давление, какую-то распирающую силу, заполняющую её рот.
— Спасибо, Дашка! Вот оно. — подумала Татьяна, моментально разжала плотно сомкнутые губы и выпустила член и изо рта, и из руки. Димино орудие с тяжёлым шлепком упало на его напряжённый живот и он с досады зарычал, как зверь. Таня медленно поползла вперёд, покрывая поцелуями живот и грудь лежащего под ней мужчины и страстно присосалась к его соску, заставляя его стонать снова. Оторвавшись, развратным тоном, она произнесла:
— Не доволен? Да, я плохая девочка... Накажи меня!
Дмитрий открыл глаза и их взгляды встретились. Она стояла выпрямившись, на коленях, над ним, и вопросительно глядела на него. Её грудь, незагорелая, восхитительной формы, казалась просто белоснежной на контрасте с напряжёнными, алыми сосками. Дмитрий страдальчески наморщил лоб и криво улыбнулся:
— Ах, да... Инструкции... — он помолчал немного и продолжил — Давай, попробуем.
Прилежно следуя Диминым указаниям, Таня подняла левой рукой его член и направила к своей промежности. Пальцами правой, она, как могла сильно раздвинула в стороны половые губки, немилосердно растягивая влажную розовую плоть и медленно сместилась, прижав головку члена ко входу во влагалище.
— Замри! — хрипло произнёс Дмитрий. Секунды три он смотрел туда, где были её руки и совершив над собой форменное насилие, закрыл глаза. Если бы не сдерживался, он мог бы кончить от одного того, что видел. 
 — Главное — не спеши. Насаживайся медленно. И двигайся. Немного двигайся вверх-вниз, и всякий раз старайся опуститься чуть-чуть пониже. Ладно?
Девушка молча стала опускаться и двигаться так, как он ей сказал. Вначале Тане показалось, что исполнить задуманное просто невозможно — член только глубоко вминал её тело и ни на сантиметр не проникал. И боли не было. Дмитрий сжал кулаки, отдышался и прошептал:
— Давай же, девочка, расслабься, впусти меня...
Опьянение качало — теряя равновесие, Таня отпустила и себя, и Диму, заломила руки за спину и судорожно вцепилась в его колени. Терпение иссякло — она зажмурилась и всем весом смело надавила, втискивая в своё жаждущее влагалище здоровенный Димин ствол. Он стал входить, растягивая так, что ей казалось, будто кости начинают расходиться, но боль была вполне терпимой.
— Отлично, — подумала Татьяна, перевела дух, и продолжила, двигаясь указанным Димой способом. Ниже. Глубже. Стоп. Препятствие...
Дмитрий открыл глаза и с тревогой посмотрел на девушку — её глаза были закрыты и на сосредоточенном лице было написано опасное упрямство. Он продолжал смотреть — она сильнее вцепилась в его колени и с усилием насадилась.
И боль пришла. Таня резко набрала полные лёгкие воздуха и шумно задышала, как в родах. Милое личико исказилось гримасой боли и по пылающим щекам потекли слёзы, повисая на подбородке, и стали капать ей на грудь и Диме на живот.
Дмитрий чувствовал нечто непонятное — смесь похоти, жалости, жестокости и какого-то первобытного страха. Он молча смотрел и думал, что вот, она сейчас его в себя рожает. Похоже, алкоголь дал ей доступ к древним женским инстинктам и она дышала, дышала, как роженица, стараясь облегчить страдания.
Насадившись полностью, Таня остановилась и стала неподвижно — ждать. Боль отступала. Дыхание затихло. Таня ликовала — та, обжигающая боль почти ушла, осталась только маленькая боль и чувство невероятного растяжения, небывалой заполненности. Таня очень осторожно переместилась, упёрлась кулачками в постель у Диминых локтей и медленно начала его трахать. Зрачки её расширились сильнее и сумасшедшие, русалочьи глаза приблизились вплотную.
Она впилась в него глубоким поцелуем, схватив его запястья и вжимая его руки в постель. Дмитрий жадно целовал её и чувствовал густые, горячие капли, падающие ему на кожу в паху. Влагалище было почти болезненно тесным, и... в нём было как-то странно неспокойно — он ощущал перемещение нажима, пульсацию давления, подвижную сминающую силу и это было нечто!
— Как... Как ты это делаешь? — запинаясь и задыхаясь спросил Дмитрий. Он чувствовал, что очень скоро кончит. Не прекращая двигаться и тоже тяжело дыша, она устало усмехнулась и глядя на него в упор, ответила:
— Слушай, я делаю это в первый раз, а первый блин, сам знаешь... Тебе придётся потерпеть.
— Да не возможно этого терпеть! Ч-чёрт! Ты так тискаешь мой член, что... А-а-а, развяжи меня, я хочу умереть, как мужчина! — Дима и смеялся и стонал одновременно.
Таня закрыла глаза и вчувствовалась — его твёрдый ствол стал сильно вздрагивать внутри неё, мужские руки напряглись, связанный дёрнулся и вскрикнул. Она остановилась и слушала, как он кричит и тут, вдруг, накатило — оргазм пришёл к ней с этим звуком.
Переночевав в Выборге, супруги загрузились в машину и путь продолжился. Пройдя таможню, поехали на север.
Финляндия была завалена снегами — всё вокруг сияло, пушистый, белый снег, как бесконечная перина лежал в полях, в лесах и на домах. Дома стояли без заборов, и не посёлками, а в чистом поле или в лесу — особняком. Они до ужаса были похожи на сараи, похожи друг на друга и различались лишь размером. По всей стране они были такими. 
 Таня радовалась, как ребёнок, завидев у дороги пасущихся северных оленей. Леса, особенно хвойные, стояли заснеженные и торжественные. По автобанам со скоростью звука носились грузовики дорожной службы и огромными спиралевидно изогнутыми ковшами счищали с асфальта снег, двадцатиметровым фонтаном отшвыривая его за кювет. Погода радовала.
После ночёвки в Рануа и посещения полярного зоопарка, Таня и Дима переехали в Рованиеми, столицу Лапландии.
Когда заселились в отель, обнаружилось, что в душевой прозрачная стена, которая выходит в комнату. Таня капризно кричала, что это какой-то особый финский маразм, а потом сама же подглядывала за Димой, когда тот мылся и, хихикая, пыталась подрочить, играя сама с собой в вуайериста. Когда мылась сама, хихикала, представляя, что Дима делает то же самое.
В Рованиеми была куча развлечений. Они попробовали всё — катались на собаках, на оленях и на лыжах. Гуляя по городу, Таня воровала ягель из припрятанного оленьим извозчиком мешка и исподтишка закармливала животных. Как результат, нажравшиеся олени не хотели работать и извозчик терялся в догадках, в чём причина такого облома.
Дима хмурился и смотрел на жену с укоризной, а сам, следующим вечером, отвязал стоящего у гостиничного входа рекламного оленя, отвёл его, посвистывая, за уголок и продал там за двести евро бухому придурковатому англичанину, который на завтраке лез к Диме обниматься и плотоядно глядя ему пониже живота, всё говорил, что очень любит русских. От души посмеявшись над Диминой выходкой и обозвав его авантюристом, Татьяна потащила мужа в агентство, где они купили снегоходный тур.
Кстати сказать, история с островитянином имела продолжение: после заключения сделки, пьяненький англо-сакс немного побродил по улицам в компании оленя, потом их разлучили — олень отправился к своему хозяину, а подгулявший турист — к себе в номер. Наутро чувак о своих вечерних похождениях почти ничего не помнил, а днём, с туманного альбиона приехал, наконец, его друг и заселился к нему в номер.
Вечером того же дня, Таня и Дима повздорили из-за планшета и Дима раздражённо заявил, что завтра же купит себе ещё один айпад где-нибудь в местном магазине, а пока пойдёт на первый этаж и пропьёт в гостиничном баре двести еврорублей, честно отжатые за сексуальные домогательства. Натянув свитер, он вышел, хлопнув дверью.
Посидев за стойкой и выпив литра полтора портера, Дмитрий отошёл отлить, а когда вернулся и занял своё место, то увидел, что народу прибавилось — все почти барные стулья у стойки были заняты. К своему удивлению, на соседнем стуле Дмитрий обнаружил знакомого любителя русских.
Их глаза встретились и англичанин заметно покраснел. Его, видимо, кинуло в пот, и он вытянул из-за своего воротника шейный платок и нервно зажал его в кулаке. Дмитрий уже порядком подогрелся и чувствовал пивное благодушие. Ему стало жалко английского лоха, кем бы он там ни был по ориентации.
Немного поворотившись к красному, как варёный рак, подданному её величества, русский добряк вежливо с ним заговорил. Тому ничего не оставалось, как тоже немного повернуться к собеседнику и что-то пытаться отвечать. Выразительно глядя англичанину в глаза, Дмитрий спросил, понравился ли ему олень. Краска стала быстро уходить с лица иностранца и в ответ он что-то растерянно пробормотал. Он весь напрягся, явно не в силах оторвать глаз от русского. Тогда Дмитрий, продолжая гипнотизировать островитянина своими янтарными глазами, участливо поинтересовался, как тот себя чувствует, да как его здоровье после того вечера, когда они последний раз виделись. Тот побледнел ещё больше и ответил, что он вполне здоров.
Этот ответ, похоже, очень понравился русскому и он, дружески хлопнул англичанина по плечу и с обезоруживающей улыбкой сказал, что считает его добрым малым, но советует ему стараться сдерживать свой темперамент и не напиваться до чёртиков. Услышав это, Димин собеседник побелел, как мел и уронил платок на пол.
Русский добродушно усмехнулся, и решил пошутить: наклонился, рыцарским жестом поднял платок и... совершенно спокойно повязал его англичанину на бедро, сантиметров на сорок выше колена. Вынув из заднего кармана джинсов, полученные за оленя двести евро, он характерным жестом, которым награждают стриптизёрш, сунул купюры за платок.
Рядом со скупщиком оленей молча сидел какой-то крендель и стараясь не подать виду, наблюдал за происходящим. Когда деньги оказались на бедре сбледнувшего английского гостя, наблюдатель резко встал, швырнул в бармена кредиткой и быстро вышел из ресторанного зала. Димин собеседник вскочил и забыв про