Он не получка, не аванс, — Бывает в жизни только раз. Фортуна в дверь стучит, а вас Дома нет... (Наум Олев, песня из мультика «Остров Сокровищ») *** Она была самой блондинистой блондинкой из всех, кого он видел. Ее волосы были даже не льняными, а лунными — их цвет смешался из какого-то неуловимого сплава золота, серебра и платины. Даже осветление перекисью не давало такой мерцающей серебристости, какую дали ей природа и солнце, жестокое южное солнце, добела выжегшее ее волосы. Это был натуральный цвет, ни разу не тронутый краской. Уж кто-то, а Липатов разбирался в таких вещах. Он видел это и по корням, и по белизне бровей и ресниц, и по веснушкам, и по глазам — аквамариновым и прозрачным, как отмели под Фиолентом. Такая белобрысость встречается только в селах и в провинции, где еще сильны древние гены, впитавшие в себя тысячелетнее солнце степей. В сумерках она казалась седой, и было странно смотреть на полудетскую фигурку с белой, как облако, головой. Она выглядела совсем девчонкой, худощавой, с виду наивной, как деревенский цуцик, но по ее коленям и ступням Липатов видел, что ей лет восемнадцать. Целый день напролет она играла в волнах с голопопым карапузом — маленьким братиком или племянником. Карапуз еще не говорил, но уже бегал, как метеор, и вопил, как сирена спасательного катера «Зоркий». Смотреть на их игры можно было часами, и Липатов наблюдал за ними с шезлонга, отвлекаясь иногда на воспоминания, которыми щедро снабжала его Алупка — город, где ему было, что вспомнить... Особенно сильно бередило его то, что случилось два года назад. Тогда был поздний вечер — десять, а может, и одиннадцать часов. В такое время туристы галдели только у центральной аллеи, и весь Воронцовский парк, неосвещенный и пустой, становился жутковатым инопланетным местом. Силуэты выстриженных кустов казались в темноте монстрами, призраками и кораблями пришельцев. Липатов и пришел сюда за этой жутью, смакуя щекотку в нервах, — но и ему стало не по себе, когда он вышел к единственному фонарю, горевшему в листве, как красный глаз дракона. Вот подойду к нему, а оттуда кээээк выскочит, — дразнил себя Липатов, — кээээк выпрыгнет, и пойдут мои клочки по закоулоч... ААААААААА!!!.. Из красной вязи дерева вдруг выставилось и взвыло рыло, до того гадкое, что Липатов с перепугу пукнул, покачнулся и влип туфлей в чавкающую лужу, которую старательно обходил стороной. Рыло заливалось бессовестным смехом, а Липатов все еще стоял в луже, хватая воздух. — Ах ты падло, — наконец сказал он. Хохочущее рыло немного отодвинулось, — но, к его несчастью, Липатов имел третий дан по айкидо... Мгновенный бросок — и рыло было выволочено на свет. — Не вопи, — сказал ему Липатов, — все равно тут никого нет. Рыло завопило вдвое громче. — Ты гнида? — орал на него Липатов, не слыша своего голоса. — А если сердечный приступ? Или инсульт? Отловленный индивидуум был худощавым мальчишкой с бритой головой, расписанной цветными красками, как макитра — от затылка до подбородка. Неизвестный художник постарался и превратил его в такого монстра, что рядом все орки с Сауроном во главе казались няшками. — Развлекаемся? — кричал Липатов, зверея от собственного испуга. — А я сейчас тоже развлекусь. По мягкому месту давно огребал, а? А ну-ка... Удерживая мальчишку одной рукой, он рывком стянул с него шорты с трусами. Мальчишка вдруг умолк. — Уууууууу, — протянул Липатов. Меньше всего он ожидал увидеть то, что увидел. — Вот именно, — сдавленным голосом произнес пленник. — Девочек не бьют. — Не бьют? — прищурился Липатов. — Правильно, не бьют. С девочками делают другое. — Что делают?.. Вокруг были только тьма, звезды и красноватый свет фонаря. Липатов всматривался в оголенную срамоту, вполне себе зрелую и мохнатую, как хомячок. По грудным ноткам в голосе своей пленницы, по пластике ее тела и кое-каким другим неуловимым деталям он понял, что в руках у него вовсе не такой зеленый фрукт, как ему подумалось вначале. «Ничего плохого в этом нет, и не узнает никто... « — убеждал себя Липатов. Поколебавшись, он оглянулся, плюнул на пальцы — и запустил их в голую срамоту. — Эээээ, вы что? вы что делаете? — заверещала пленница. — Тише, — хрипел Липатов, уверенно массируя ей пизду. — Это маленькая экзекуция. Будешь знать, как людей пугать... Ты куда шевелюру девала, чучело? Макушка лысая, а тут вон какие заросли... — Куда надо, туда и девала, не ваше... Ааааа... Пальцы его делали дело, давно заученное на ощупь — мягко, без грубости, но настойчиво и беспощадно. Щель мгновенно потекла, и девчонка перестала вопить. — Ага, входим во вкус? — шептал он, усиливая напор. Девчонка пыхтела, потом начала тихо стонать и покачиваться, подставляясь ритму ласки. Очень скоро она трепыхалась на его руке, как птица, а Липатов упивался своей местью, своей порочностью и властью над ее телом. Он не давал ей кончить, и она хныкала, насаживаясь на ласкающие пальцы. Суть состояла в том, чтобы ласкать ее по часовой стрелке, отходя от чувствительных точек тем дальше, чем сильней она возбуждалась. Такая пытка заставляла ее подыхать от возбуждения ровно столько, сколько хотелось Липатову, и кончить тогда, когда тот считал нужным. Внезапно Липатов почувствовал, что теряет голову. — Тебе сколько лет? — Ааааа... Шестнадцать... С половиной... — Какие шестнадцать? А где твои сиськи? — Где надо, там и сиськи... аааа... — Раньше трахалась? Парень есть? — Аааа... не трахалась... нет парня... аааа... — Врешь небось. Приятно? — Дааа... — Тогда давай на четвереньки. — Ааааа... — Быстро! Он вдруг перестал ее ласкать, и девчонка, оглушенная внезапной паузой, смотрела на него, покачиваясь по инерции. — Быстро! А то вот так и уйду. Брошу и уйду. Ему было жутко, и он надеялся, что девочка не согласится. Но она спросила: — А где? Прямо тут? — Нет, давай вон туда, на газон, — засуетился Липатов. — Давай? — Тогда пустите. — Убежишь? — Посмотрим. Он отпустил ее, и она, пристально посмотрев на него, высвободила длинные ножки из шортов и прыгнула, голопопая, на газон. — На четвереньки!.. Она встала раком. Футболка ее сползла к затылку, заголив спину. Липатов, дрожа, расстегнул штаны и зажмурился... Девчонка не наврала: ее пизда была узкой, хоть и мокрющей, и Липатов медленно въебывался внутрь, сдерживая себя из последних сил. Его юная любовница выла, кусая себе руку. — Рррраз! — Липатов втолкнулся до упора, прорвав целку. Девчонка вскрикнула. — Опля! Вот и сделано дело! — От радости он шлепнул ее по бедру. — А теперь, монстрик, расслабь все, что у тебя есть, и двигайся со мной. Я вперед — и ты вперед. Я назад — и ты назад. Только чуууть-чуть как бы запаздывая, ясно? Вот так, вот таааак... Поехали! Вначале он еб ее не спеша, согласуя с ней толчки, — а потом, когда почувствовал, что врастает в нее и раскачивается с ней единой качелей — отпустил себя и отдался пьянящему ритму, позабыв обо всем на свете. Он не знал ее имени — и даже не знал ее лица, наглухо замалеванного под зомби. В его фантазии носились расплывчатые контуры, слившихся в единый лик упрямой бестии, чучела-мяучела, сбрившего шевелюру из вредности, и Липатов пьянел от ее загадочности, как от наркотика. Вокруг была ночь, звездная, холодящая близкой осенью, и холод проникал в сердце, выветривая остатки совести... «Боже, как хорошо... умереть, как хорошо» — думал он, вдавливаясь глубоко в тугие ягодицы, покрытые гусиной кожей. Девочка разошлась и еблась страстно, нервно, с каждым толчком выдыхая грудной звук; они летели из нее все чаще, пока не слились в единый стон, густой и совсем-совсем взрослый, как у изголодавшихся жен. «Заметут», думал Липатов, корчась от наслаждения, — «и успеть бы выскочить из нее, чтобы... чтобы... АААААА!...» — Ааааааа! — орал он, со всех сил вдавливаясь в брыкучие ягодицы. — Аааа! — плакал он, врастая в выгнутое тело, рвался в нем на клочки и впрыскивал влагу в узкую тугую глубь, где было щекотно и блаженно... — Ты ведь не кончила? — спросил он, когда отдышался. Размалеванная голова смотрела на него, не говоря ни слова. — Тогда продолжим разговор. Его рука снова затрепетала в стыдном месте, липком от крови и соков, и вскоре размалеванная голова вывернула рот в немом крике, сдавленном внутри, и тело выгнулось змеей, завалилось на траву и каталось по ней, выламывая руку Липатову... — Ты зачем разукрасилась так кошмарно? Людей пугать? — спросил он, лежа рядом с ней. — Да. — Ты глупая? — Да... — А скворечницу нафиг выбрила? — Выбрила... — Тебе хоть понравилось? — Аааааа... Зачем вы это сделали? — Сделал. Над ними висели холодные белые звезды. Холод проникал внутрь, разделяя тела, только что бывшие одним телом... —... Мужчина! Мужчина! Очнувшись, Липатов подпрыгнул на шезлонге. — Мужчина! У вас шляпа улетела. — К нему подбегала белобрысая девушка, держа в одной руке карапуза, а в другой — кепку Липатова, которую именовала «шляпой». — Я кричу вам, а вы не слышите... — Спасибо, — Липатов взял кепку. — Какой у тебя рыцарь голопопый! Братишка или племянник? Девушка пристально глядела на него. — Ни то ни другое, — сказала она, помолчав. — А кто? — Вообще-то сын, — сказала она, тряхнув головой. — А что, я прям такой уж малявкой выгляжу? «Вообще-то да», хотел сказать Липатов, но галантно улыбнулся и сказал: — Ну что ты. Разве для женщины плохо, когда о ней думают, что она еще не такая старая? — Не знаю, — сказала она, дернув плечом. Воцарилось молчание. Девушка все так же сверлила его взглядом, затем развернулась и пошла с пляжа, держа сына под мышкой. Липатов долго смотрел ей вслед. «Нет, походочка у тебя совсем не малявочья», думал он, «хоть и сиськи забыли вырасти, и бедрышки узкие, вон и на пузе шрам от кесарева... И талия худенькая, сквозь нее все видно... Но есть в тебе такое, отчего яйцам неспокойно, как в полнолуние. Черт, через три дня уезжаю... Нет, не будет мне покоя!» Он встал, быстро собрал вещи и, выждав для верности время, пошел следом за ней. *** Вечером ему удалось выследить, как она заняла столик на веранде кафе. Ребенок остался с бабушкой, на которую Липатов уже успел полюбоваться из-за кустов, и она была одна. Подбежав к веранде, он принял скучающий вид, прошел мимо, но вдруг оглянувшись, картинно изобразил радость узнавания: — О! Мать-героиня! Спасительница шляп и кепок! Свободно? — Да. — Что пьем? Коньяк, водка, самогон? — Пьем? Что-нибудь. — Ну, раз так, то... — ничуть не обескураженный Липатов подозвал официантку и заказал дорогое вино. Двадцать минут прошли в его монологах. Девушка молча слушала, не отрываясь глядя на него. Ее сине-зеленые глаза в вечернем свете стали серебристыми и чертовски красивыми, как кристаллы Сваровски. На ней были только зеленые плавки, купальник и серебристо-зеленый пляжный платок. Липатов отметил, что она накрашена, причем очень умело — не темными тенями, как обычно красятся, а светлыми, золотисто-медовыми, в тон освещению и цвету волос. «Ты не так проста, как кажешься», подумал он и сказал: — А не прошвырнуться ли нам по парку? Проветрить наши скворечницы? Она молча встала. Ее молчание немного напрягало Липатова, хоть он и предвкушал уже быструю победу. Выйдя в безлюдную часть парка, Липатов вдруг обнял ее, не прекращая монолога. Она не сопротивлялась. Это так удивило его, что он остановился. — Что? — спросила она. — Да ничего, — ответил тот. — Покладистая ты. С тобой приятно иметь дело. Облапил тебя, а ты молчишь. А если я с тебя купальник сниму — тоже будешь молчать? Она молчала, и он расстегнул ей купальник, обнажив маленькие сисечки с широкими насосанными сосками. — Ого! Кормишь рыцаря? Ответа не было, и Липатов почувствовал, как теряет терпение: — А если трусы спущу — заговоришь? Сбросив купальник на землю, он рывком стянул с нее трусы. — Ножку подними... вторую... всë! Они тебе больше не нужны. — Он подобрал трусы с купальником и швырнул их в темноту. Ему хотелось делать глупости — чем дальше, тем сильней. Она стояла перед ним голая, мерцающая в свете луны, прозрачная и текучая, как ртуть. Белые волосики пизды, выступающей вперед, блестели матовым блеском. — И как такой большой рыцарь поместился в таком маленьком животике? — Липатов сделал последнюю попытку наладить общение — и, не преуспев в ней, сгреб молчунью в объятия. Его распирало от возбуждения и злости. Девушка не противилась, и секундой спустя он уже целовал соленый рот, тут же ответивший ему, обжигался языком об ее язык, мял и выкручивал ей соски, из которых ручьем хлынуло молоко... Ему еще не приходилось ласкать кормящих мам, и он переполнился какой-то особенной похотью, горько-сладкой, как рябина. «Видно, мужа нет, или моряк, или черт знает, что с ним... вот и хочет девочка секса, как кошка. Молоденькая ведь совсем, хорошо, если школу кончила...», думал он, высасывая сладкое молоко из ее грудей. Это возбуждало его до дрожи в коленях. — Давай-ка раком, — хрипло сказал он, решив не церемониться. — Не раком, а на четвереньки, — поправила его девушка, опускаясь на траву. — Ну, на четвереньки, — согласился Липатов. Ему было не до терминологии: он так хотел ебаться, что плюнул на безопасность и уткнулся в девочку голым хуем, стараясь не думать ни о чем плохом. Пизда была мокрой, хоть выкручивай. «Ай, изголодалась кошечка!» — радовался он, с наслаждением вталкиваясь в скользкую щель, обтекшую хуй влажным чулком. — Где наши сисечки? Вот они... — Липатов нащупал соски, мокрые от молока, скрутил их — и принялся напористо ебать юную маму, с наслаждением шлепая яйцами по ее мохнатке. Легкость победы смутила его, и ему хотелось доставить девочке максимум удовольствия. Девочка идеально ловила ритм, и очень скоро он ощутил то самое неуловимое единство тел, какое испытал когда-то в этом парке. Его хуй никогда еще не был таким твердым и ебучим, и девочка скулила навзрыд, когда Липатов проебывал ее до матки, и потом выходил с чавканьем наружу, чтобы нырять в раскаленное нутро снова и снова. Когда он впился рукой, вымазанной в молоке, в ее пизду — девочка выгнулась, подбросилась вверх, разорвалась хрипом, и он резко насадил скачущие бедра на себя, чтобы она кончила с колом в потрохах, и сам хрипел с ней в унисон, сгорая в огне сросшейся плоти... — Почему вы тогда ушли? Они лежали на траве. Над ними вздымалось небо с холодными белыми звездами. Вначале Липатов не понял. — Что? — переспросил он, внезапно холодея. — Почему ушли тогда? Лысых не любите? Он молчал, вжимаясь в землю. — Брили меня потому, что лейкемию лечили. Меня вообще хоронить хотели. Но вылечили зачем-то... Густик здорово помог... то есть роды. — Густик? — чужим голосом отозвался Липатов. — Я его так назвала: Август. Потому что ведь мы с вами в августе это самое... А теперь прощайте. — Что?! — Как вы ушли, так и я сейчас уйду. — Подожди, — он схватил ее за ногу. — Я знаю, где ты живешь. — Ну и что? Я с мамой, папой. Хотите с ними познакомиться? Прежде чем озадаченный Липатов раскрыл рот, она ловко вывернулась, вскочила и убежала. Голышом. Липатов с трудом встал, постоял на месте, затем пошел вслед за ней, преоделевая звон в ушах. Ее не было видно, и он уже вышел к самому домику, когда услышал ее голос: — Пап, отвернись! Я тут голая купалась, и представляешь — кто-то одежду спер. Пришлось вот такой вот красивой идти... Из домика донеслись охи и причитания. Выругавшись, Липатов побрел домой. Ему не удалось заснуть, несмотря на секс перед сном, и впервые в жизни он провел ночь в прогулках из угла в угол. *** Все утро он искал ее, изжарившись на солнце, и нашел только к обеду. Она была с родителями, и Липатов ходил за ней, как шпик, чертыхаясь про себя и вслух. Часам к пяти родители слиняли, оставив ее с Густиком на пляже, и Липатов, потоптавшись, ринулся к ней. — Привет! — изобразил он картинную улыбку. — Вот пришел сказать тебе спасибо. — За что? — подняла она серебристые брови. — Как за что? Мне было очень хорошо с тобой. Я получил огромное удовольст... — Я знаю. — Слушай, а давай познакомимся. Столько лет знаем друг друга, и до сих пор... Смешно. Меня Жорой зовут... — Жора? Он же Гога, он же Гоша?... А меня — Девочка На Четвереньках. — Длинноватое имя, — Липатов попытался рассмеяться. — Ага... Густик, Густинька, смотри, какая волна! Ой, смотри-смотри! Ууууух!.. — Ыыиих! — басом повторил Густинька. Она играла с с ним, не обращая никакого внимания на Липатова. Тот пытался какое-то время внедриться в их игры, но получалось фальшиво до неприличия, и он отошел, как побитая собака. Матернувшись, он с разбегу вбежал в море. Проплыв метров пятьдесят — за буну и обратно — выполз, просоленный и злой, на берег. Девушки с Густинькой там не было. Он нашел их в ее домике, когда уже стемнело. Подговорив прохожего мальчишку позвать ее, он зашел за куст, не веря в успех своей затеи. Но она вышла, и Липатов сразу бросился к ней. — Послушай, — начал он, тяжело дыша, — я... я... — Ну что? — она уставилась на него. — Ну что вы от меня хотите? Что? — Я хочу... хочу... просто хочу быть с тобой. Липатов вдруг понял, что это так, и удивился этому. — Ну да. Наверно, не «быть с тобой», а «трахаться с тобой»? Пока не найдете в кустах какую-нибудь новенькую... — А ты не хочешь со мной трахаться, да? Совсем не хочешь, да? — приставал к ней Липатов, не замечая, что кричит. — Тише вы!.. Она взяла его за руку, потащила за куст и, оглянувшись, сунула его ладонь себе под плавки. Пальцы Липатова окунулись в горячий гель. — Девочка моя... но почему... — бормотал тот, и вдруг потянул с нее трусы. — Вы что!... Не здесь... увидят... родители рядом... — шептала она, задыхаясь, но Липатов не слушал и хлюпал ее пиздой, набухшей клейким соком. Другой рукой он влез в ягодицы, дотянулся до пизды, напялив всю промежность на руку, сунул палец в дырку — и стал ворочать рукой, облепленной со всех сторон женской плотью, не переставая массировать другой рукой клитор и складки бутона. Вся срамота девушки, от ануса до клитора и влагалища, была охвачена этим убийственным массажем, каждый ее миллиметр трогался, щупался, гладился, ласкался, дразнился, щекотался... Девушка выдохнула — «ннннээааахх!» — закусила губу, изогнулась и обмякла, повиснув так, что Липатов еле удержал ее. Руками она вцепилась в Липатова — в его футболку, в плечи, в шею, — бедра ее мотались маховиком, и по руке Липатова текли горячие струи, капая на траву... — Ну вот... смотри, как хорошо... — бормотал Липатов, когда она, выкончавшись, повисла у него на шее. — Пойдем в парк! — Нет, — хрипло отзывалась она. — Пойдем! Ну пойдем! — Он повел ее, обняв за бедра, и она шла за ним, повторяя «нет, нет... « — Подожди... трусы... Он помог ей натянуть плавки — и потащил за руку в парк. Она покорно плелась за ним, пошатываясь на ходу. Дойдя до первого же газона, он втащил ее за живую изгородь, обнял — и стал крепко, сильно целовать. Она обвила ему шею руками, отвечая так же крепко и сильно, и через секунду их тела склеились в гнущийся силуэт, с которого слетали черные пятна одежды. Наконец Липатов повалил ее на спину и впервые залез на нее голышом, впервые влип в нее животом и грудью, впервые окунулся в нее сверху вниз, как в медовую ванну, и впервые терся лобком о ее лобок, шершавый и густой, как мочалка. Его любовница царапала ему спину, как кошка, и молотила пятками траву... Рядом то и дело топали прохожие, вынуждая любовников сдерживать стоны, холодеть, вжиматься в землю и друг в друга, — но терпеть было нельзя, и Липатов очень быстро влил в нее тугой фонтан блаженства, а потом впервые вылизал ей клитор, да так, что она не смогла сдержаться, и рядом раздалось: — Где-то в кустах ебутся... Молодец девушка, так держать! Когда они лежали на траве, рядом протопали сердитые ноги, и Липатов услышал: — Ну где ее носит? Ребенок не кормлен, вещи не собраны, утром уезжать... — Ой! — Девушка приподнялась на траве. — Папа. Ищет меня. И Густик голодный... — Стой! — Липатов схватил ее за руку. — Ты уезжаешь? — Да. — Куда? — Не скажу. Оглянувшись, она встала. — Подожди! Липатов вскочил было за ней, но она придержала его за плечи, и он сел обратно на траву. — Нет. Быстро натянув плавки и купальник, она подбежала к живой изгороди... остановилась, вернулась к Липатову, наклонилась, обхватила его голову ладонями, крепко-крепко чмокнула в лоб — и убежала, перемахнув через кусты, как коза. Липатов долго сидел на траве. Затем, натянув трусы и кое-как собрав остальные шмотки, поплелся домой. *** С пяти утра он дежурил у ее домика. Когда семейство, груженное чемоданами, авоськами, тентами и Густиком, двинулось к остановке, он выждал время и пошел следом. Ему удалось сесть в ту же маршрутку. Девушка заметила его, и всю дорогу он просидел, как на иголках. В Симферополе он шел за ними до перрона, смотрел, как девушка кормит Густика грудью, и молился, чтобы случилось хоть что-нибудь. Дернув какого-то паренька, он вручил ему записку и попросил передать девушке. Записка гласила — «Жду тебя у женского туалета. Буду ждать, пока не придешь». Ждать пришлось на удивление недолго. — Ну что, ну что, ну чего тебе? — чуть не плача, говорила ему она, когда пришла. — Ну чего ты меня мучишь? Она была в белом платье с длинной юбкой до пола. Белая ткань и белые волосы так эффектно оттеняли загоревшую кожу, что на нее все оглядывались. — Я хочу быть с тобой. Почему ты гонишь меня? Почему? — канючил Липатов, растеряв весь свой апломб. — А что, мне... замуж тут за тебя выходить, да? — А почему бы и нет, кстати? У нас с тобой сын, между прочим... — Тише! Не кричи. — Это ты не кричи! Ты просто пользуешься мной, играешься, как этим самым... ты... ты... Прости меня! Дай мне хоть какой-то шанс... — Шанс?"Он не получка, не аванс... «? Какой тебе нужен шанс? — Любой. Сейчас ты уедешь, и... Дай мне... дай мне хоть испытание, хоть что, хоть... хоть телефон дай! Девушка плакала. — Я ведь даже не знаю, как тебя зовут, — упавшим голосом бормотал Липатов. Ему страшно хотелось обнять ее и прижать к себе, но он боялся. — Телефон я тебе не дам, и... могу только взять твой. Давай, диктуй. Она достала мобилку и, не попадая на кнопки, записала его номер. — Все, Жора. Все. Все! Не иди за мной. — Всхлипнув, она посмотрела на него и медленно отошла. Липатов дернулся вслед за ней, но она качнула головой, и он застыл у туалета, как манекен. Простояв там полчаса или больше, он шевельнулся и побрел, наконец, сам не зная куда. Сквозь окно он видел, как подошел поезд, вобрав в себя разноцветную толпу с чемоданами и гитарами, как тронулся в путь и исчез, мелькнув зеленым хвостом. (Специально для sexytales.org — секситейлз.орг) За окном был пустой путь. Постояв у окна, Липатов развернулся... и вдруг дернулся, как от тока. Уронив кепку, он стал лихорадочно шарить по карманам, пока не добыл мобилку. Там была смска от неизвестного номера. Холодея, он открыл ее и прочел: «Испытание №1. Купить надувной бассейн на 500 л. для маленьких детей и выслать по адресу: г. Таганрог, ул. Чехова, 18, кв. 57, Соломатиной Лидии Алексеевне. По получении бассейна отправлю Испытание №2». Минуту или больше Липатов пялился на экран. Затем подскочил и вприпрыжку выбежал из зала. — Значит, Лида. Хорошая девочка Лида. Лида из Таганрога. Лииииида. Лида-Лида-Лида. Лида-Лида-Лида-Лида-Лида! — декламировал он, улыбаясь, как Микки-Маус. Увидев интернет-кафе, он нырнул туда, сунул диспетчеру купюру, открыл Яндекс и набрал: «детский надувной бассейн 500 литров купить». Сидя за компом, он напевал, хихикал, бормотал вслух и мешал всем соседям сразу, — а те косились на него и переглядывались, закатывая глаза.