Надев армейскую панаму, Покрепче плавки натянув, Небрежно брошу...» Твою маму...», И зеркала очков приткну. Я на пляжу! Отмякло сердце. Я на пляжу — волненье в кровь... Раскрыв колени, будто дверцы, Лежат мадамы, морща бровь. Шумна прибрежная витрина. Товар разложен невпопад... С красоткой рядом — образина, И уцененки жиром в ряд. Я на пляжу. Долой смущенье! Пришел купец, не просто так! О, ощущенье предвкушенья! О, муже-женский наш контакт! Ах, как стараются, кокетки, Чтоб личный «пестик опылить», И, что матроны, что нимфетки, —  Один прием, и та же прыть! Мой капитал в момент окинув, Уронят «вдруг» купальный верх, Бикини на ложбинку сдвинут, Бросая в дрожь, зовя на грех. Я ж, заприметив клин подбритый Красотки, лет так тридцати, Готов взорваться динамитом, О, крепость плавочек, спаси! Я на пляжу. Какая пытка! Жена взволнованно мурчит. Не лишена фигурка шика. Внимание самцов ей льстит. И приоткрыться — не умеет, Ну, что такого в ней нашли?! Она — от взглядов сладко млеет, А ты — на привязи лежи! Вон, та, молодка, — огневая! Слинять бы с ней «на пять минут»! « Гульнуть вдоль пляжа, дорогая, Не хочешь, что валяться тут?!» «Нет»! Сердце праздником ликует. Свободы воздух, как ты мил! «Нет» это значит, что могу я Размять молодку, что есть сил! Себя почти не узнавая, Так, будто был по жизни плут, Блондинку взглядом призываю, Она глазами... « Муж, мол, тут!». Грядет услада и победа. Одним лишь взглядом сговорясь, Она пришла за мною следом В кусты, от пляжа схоронясь. О, эти ялтинские пляжи, Где от аллеи, шаг ступи, В тени деревьев, вставших стражей, Кого захочется — люби! То — там, то — здесь смешок игривый. Тесно, однако ж, в Ялте днем! Пришлось искать, где можно было б, Осуществить удачный съем. Нет, если кто не паралитик, Не импотент, не идиот, Тому и здесь, как на Гаити, Кто ищет — тот и спит, потом! Давно мечтал иметь такую, Чтоб затянула, как насос, Сжимала, будто бы целуя, Под шелком кожи без волос! Летели райские минуты, Но, вот, красотка поднялась. С сука вспорхнула, птичка будто, Натешив плотью нашу страсть. О, эти ялтинские пляжи, Где от аллеи шаг ступи — Увидишь и познаешь, даже, Декамеронистой игры! То — там, то — здесь смешок игривый, То — там, то — здесь « ха-ха, хи-хи!» Вот паренек. Своей любимой Целует нежно лепестки. Она — с закушенной губою, Лицом счастливым замерла. Последний чмок, и — стон рекою, И «лихорадкой» бьет тела. Смущенный столь интимной лаской, Тепло гляжу на паренька, Его ж, шалава, — строит глазки, Увидев рядом мужика. И вспомнил я, как ту же сладость Дарил любимой прежде сам, Здесь, скрывшись в тень листвы богатой, Где сумрак мангров тешит дам. Все, сыт. На сердце тишь и благость. Бреду тропинкою назад, Всем нерешительным на зависть, Под неусыпный женин взгляд. Вдруг в необычности расклада Мне повстречались на пути Два молодца, как видно брата, А женский круп — всего один. Стоит боец причинно к небу. Длинен, аж зависть родилась... «Вот кто не думает о хлебе! И ест, и пьет, и дрыхнет всласть!». Второй ладонью треплет шорты. В улыбке — блеск голодных глаз, Когда на бивень брата твердый Девица телом подалась. Я рот открыл от удивленья — Так торопилась дама сесть, На что-нибудь, без промедленья, Что не взглянула, кто там есть! Она от сладости стонала, Осев на дюжий раритет, Минуток пять верхом скакала, Стремясь к победе из побед, А после — силы изменили. Ей, в сладкой пытке, сев на кол, В самозабвенье странно было Познать оргазм сквозь страсть и боль. В то время молодая пара, Как первобытная семья, Вкушает дьявольского дара, И не страшится ни черта! И, заглядевшийся на трио, Что привлекало, как магнит, Спускаясь, не шагнул, чуть было, Под куст, что их интим хранит. Мой взгляд, неверные листочки, К семейной тайне приобщив, Раскрыли до последней точки Сквозь вероломной тени щит... Подруга выгнулась пантерой И льнет, и стонет, как поет, Он — будто женщине неверной, В допросе, с силой груди мнет. Я отвернулся. Пусть играет Беспечной юности волна, Меня ж супруга ожидает, Я получил свое сполна! Неподалеку крутит диски Тот, откровенный, светлый мир И, запах жареной сосиски Струится сквозь шпалерность дыр. Там — голоса, здесь — полушепот. Там — радость солнцу, здесь — разврат. Ах, как хотел на эти тропы! Как стыдно! Как стремлюсь назад! Нет, все же очень интересно, Что носит в шортах старший брат. Вон, младший уступает место. Шагну-ка ближе, наугад. Так, погляжу одну минутку, И к благоверной побегу, А ночью вспомню, вроде в шутку, Про трио здесь, на берегу. Старшой меня тот час заметил И, усмехнувшись, снизошел. Он обнажил, какого в свете И в порнофильме б не нашел! Да, не с проста молва доносит, Что есть в народе «жеребцы», И неприметно молот носят По женщин счастью кузнецы. Младшой подругу вновь целует. По опыту прошедших дней, (Таких узрит — «кина не будет»), Вот и порхает перед ней! Ракета поднялась для старта. От смазки — блеск. В висках — отсчет. Вновь дама сверху. Как Астарта, Любви богиня, их влечет! Вдруг понял сам, что так волнует, Чем трио так меня манит — У той, на старте, что целуют, С жены фигуркой сходен вид. И тут же волны вожделенья Объяли, к страху и стыду... Уж не маньяк ли, в самом деле — Представить в ней свою жену?! Да, я — прилежный обыватель, С женой фантазии мои, Но, что гигантский обтекатель Проникнет в плотные слои!... А вдруг второе «Я» открылось, В котором сладко увидать Жену, отдавшейся на милость, Как проститутку, шлюху, блядь?! От возбужденья задыхаться, Но самому другим отдать, Не помешав ей наслаждаться, И тихой ревностью страдать? Вдруг я опять собой не стану, И буду рыскать, словно зверь, Искать в аллеях, неустанно, С супругой сходной, как теперь?! Тем временем ушел со старта, Размером с конский племенной, Тот, что длиннее ростом брата, И с непомерной толщиной. Вовсю стараются ребята На ЭТО женщину одеть, Как я, к нетронутой, когда-то, Жене мечтал войти на треть. Младшой на плечи налегает, Подружке зажимают рот, Что кардинально помогает С округи не привлечь народ. Но даже скомканной рубахой Тот крик едва смогли заткнуть, А захрипевшая деваха, Уже пытается вспорхнуть. Потом упали плетью руки, Сама, обмякнув, наползла, И застонала в сладкой муке, Забыв себя, не помня зла. И было после, как обычно... С поправкой правда, на размер, Мадам дала вполне прилично, Трусливым девушкам пример. Я задохнулся от восторга Невероятность потрясла... И как же он вместился только! И так легко перенесла! А им — плевать на ротозеев! Они — покинули весь свет. За стоном стон восторгом зреет И упоенья слаще — нет! Я позавидовал их счастью, Какого сам не в силах дать. Лишь голод утолив, отчасти, Как бракодел, ни — дать, ни — взять! Все кончилось. И вновь округа Вернулась в красках, в пенье птиц. Встав неохотно, их подруга Застыла, ахнув, глядя ниц. Когда ж прошло оцепененье, С лицом, багровым от стыда, Рукою робкой измененья В себе открыла без труда. И, чтоб растерянность мгновенно Не переплавилась в испуг, Братья, похоже откровенно, Взялись за комплименты, вдруг. Она багрово покраснела, Так, будто был пока — пролог, Беря смущенно, неумело, Пол ста гринов за уголок. Они с улыбкой одевались, О новой встрече сговорясь, Шутили, весело смеялись, И я ушел, на них косясь. Когда ж в аллее оглянулся, Где солнца плотная стена... Под ручку с двух сторон берутся, А между них — моя жена! Померкли лица, море, солнце — В глазах сплошная темнота, Лишь смех любимой слышу — льется, Но — шум в ушах, но — дурнота. Жена диагноз утвердила... Обычный тепловой удар. Как хорошо, что я бродила, Оставив на потом загар! Она в глаза смотреть стеснялась, Играя верную жену, А сердце — молча разрывалось, Лишь вспоминал картину ту! Ах, если б сам не соблазнился, Оставшись рядышком с женой, —  Но разве б ужас не случился? Нашелся б кто-нибудь иной! Ах, эти ялтинские пляжи — Опасность, горе и тоска. Я представлял, как дома ляжет, Сверкнув на мужа свысока. Как холодны у страха руки! Вдруг, снова, встретятся с женой, И обрекут... меня — на муки, Ее — на сладость в час ночной! Да так приучат, раз за разом, Быть наковальней кузнецов, Что не почувствует экстаза, Побыв со мной, в конце — концов! В конце — концов настанет время, Когда любовные дела Со мною — превратятся в бремя. Была супруга, да сплыла! От невеселых размышлений Отвлек лишь розовый мускат, Да поцелуй супруги хмельной, Ее стараньем и рогат. Когда прикончили бутылку, А из другой — вторую треть, Жену клонило к взглядам пылким, Меня — все выслушав, стерпеть. Волнуясь так, что голос дрогнул, Жена, почти что по слогам Сказала... «Я тебя немного Видала под одной из дам.» Потом — тяжелое молчанье, Что душу резало, как стон, Мой вздох под видом оправданья. Красноречивым был и он. В кафешке музыка играла. Не танцевалось, не пилось. Жена свою вину признала, С которой выплеснула злость. Тогда я сам представил сцену, Как ей, обиженной до слез, Хотелось, чтобы за измену Во мне страданье разлилось. Так разлилось, чтоб затопило Душицы каждый уголок, Чтоб больше не повадно было Забиться с кем-то в закуток! Она не долго собиралась, Чтоб напрямик все рассказать... « За баксы с ними сторговалась, Тебя желая наказать. Тянула время, примерялась, Ждала смятенье увидать, Ведь я совсем не собиралась... Ведь ты не мог меня отдать! А ты, в испуге и сомненье, Смотрел сквозь сладостный восторг. Не ври — узнал, но на мученье Меня молчанием обрек! Я, милый, очень растерялась, Ведь не было пути назад! Толкнул, чтоб этим занималась — Ты сам, не став меня спасать! Испуг рождает возбужденье, Желанье — вызывает страсть. К чему мое сопротивленье? Раскрывшись, плоть уже — сдалась! Ты наслаждался, видя это — Как в благоверную жену Они вошли, по сантиметру, Перчатку будто натянув! А я тебя еще любила, Хотя и слезы в два ручья, Что больше не являюсь милой, Что всем доступна и ничья. Я ж, милый, для тебя старалась, Чтоб видел, как гигант войдет, Коль это доставляет сладость — Услышать, как жена ревет! В надежде, что мои страданья, Хотя б чуть — чуть, растопят лед, Я — отдалась на истязанье, Ты ж — упивался видя. Вот. В след боли разливалась радость, В ушах, оглохших... шум и звон, И я от счастья разрыдалась — С горячим всплеском стонет он. Потом просил, чтоб с ним осталась. В пикантной позе обнявшись, Вновь ощущала мощь и сладость, Оставив мужа, дом и жизнь... Я получила приглашенье Стать им супругой на двоих. У них... и — дом, и — сбереженья, И в виноградниках паи. Но я — к разбитому корыту, Сама не знаю почему. У мужа сердце льдом покрыто, Дай извращения ему! Устала. Постелю отдельно, А завтра утром все решим, Что говорить с маньяком хмельным, Который в мыслях — не грешим!» «Ну и катилась бы, блядища, С дырой кобыльей к жеребцам! Сама — глазами, так и рыщет, Стелясь здоровым молодцам!» Так хмель сыграл дурную шутку, Язык я поздно прикусил. Она ушла, в обиде жуткой, Я — водкой пищу заместил. Лежат два маленьких листочка — Надежы розовая нить. Быть продолженью, или точка? Есть дата Точке, и не ныть! Лежат два маленьких листочка — Билеты в поезд до Москвы, Два нежных, розовых цветочка, Которые так любишь ты! Но эти мысли тоже, тонут Со звоном горла о стакан. Никто не будет болью тронут. Им всем плевать... я — просто пьян. Ах, эти ялтинские пляжи! Жену здесь за руку держи! Так и шныряют взгляды вражьи, Желая тела — не души! Иначе — глазу не моргнется, На час на рынок отбежав, Вновь — наковаленкой вернется К тебе вернейшая жена! И после станешь изумляться... Когда успели раздолбать?! Держи за руку женок, братцы, Чтоб ум вопросом не ломать! Ах, эти ялтинские пляжи! Но для меня они — пусты. Ни — лиц, ни — спин, ни — рук, ни — ляжек! Перед глазами — те кусты. В ушах — болезненные стоны, В уме — последние слова. И снова, суть в стакане тонет, И вновь, пустая голова. Лишь иногда блеснет надеждой, Многоголосая толпа, Мелькнув похожею одеждой, Но тут же давит, как клопа. Но тут же в сердце вколет ножик, Подставив мысли сей же миг, Про то, как милую уложат... Сосед-попутчик, проводник... Уже в вине попутан разум, И лишь надежда красит дни... Пусть эти двое, я согласен, Но дома ты ко мне вернись! Жена, вот счастье, воротилась! По истеченье двух недель. О том, что было — не делилась, Да я и думать не хотел! Мы обмолчали это, даже, Лишь согласившись, на потом, Что снова, ялтинские пляжи, Нас — не дождутся, уж пардон! Надев армейскую панаму, Рюкзак покруче подтянув, Я бросил Ялте... «Твою маму...», Не обернувшись, не взглянув. 30.04.02.