Алексей расстегнул ширинку и вынул двумя пальцами влажный член. Он уже поднабух в штанах, а на воздухе и вовсе вытянулся по стойке смирно, окоченев в желании. И, так же окоченев, распадавшиеся на куски птицы, метали невидимые молнии в пространство между светло-серых глаз Екатерины. Она же, сразу упав на колени, дрожащими как в лихорадке руками ухватила этот крупный горячий фаллос и с кошачьим стоном вожделения заглотнула почти под корень, давясь и остро балдея.
Изо рта Алексея вырвался протяжный вздох. Он приспустил штаны и взял Екатерину за голову. Сырой сквозняк всполошил хрусткую листву; обеспокоенный внезапно возникшим движением ёж выскочил из укрытия и тотчас снова скрылся под рассохшимся стволиком сваленной бурей осины. В воздухе стояла непонятная грусть...  словно в память об ушедшей любви. Томно тянулись под курившими тучами журавлиные клинья, где-то вдалеке надрывно трещал перфоратор.
 — Тебе хорошо? — Подняла голову Екатерина, не прекращая движения рук.
 — Да, да, давай, давай, — Алексей нетерпеливо протолкнул залупу ей в губы.
На высокой скорости мимо промчался чёрный «Ниссан Патрол». Вздрогнув, испустила тягучую каплю фекалий озорная синица. Спиралью крутилась назойливая мысль...  «что если...  что если...  что если...» И тщетность бытия, неумолимой стеной встающая перед вспотевшим лицом Екатерины, приобретала вдруг запах старо-забытых бабушкиных котлет и пунцовый оттенок клубники. Черви шевелились внутри. Слюна стекала по её подбородку. Зубы Алексея едва слышно поскрипывали. Не сдержавшись, он протяжно выпустил газ.
Зоя, шатаясь, шла по обочине. Остановилась. Её снова вырвало. Голова надсадно ныла, саднили натёртые до красноты входы промежности. Ей захотелось присесть. Но где? Оглянувшись, она заметила среди деревьев железобетонный блок. Сладкая рыгота заклокотала в подкисших с похмелья трубах. Невозмутимо скакала лягушка. Студёный воздух норовил цапнуть за лысенький лобок.
 — Быстрее... — Алексей сжал голову Екатерины обеими руками, задвигал тазом навстречу.
«Какая я всё-таки несообразительная!» — С ощутимой брезгливостью Зоя скрючилась на грязном бетоне, — «Могла бы догадаться, что парни всё брешут. В магазине был Федя и Глистогон. Дядя Серёжа обнаружил яд в пылесосе и прибил Ирку разводным ключом. Борис предупреждал правильно, а я не верила, не верила...  Генеральский портсигар теперь сгинул! Но почему человеческие губы меня так возбуждают?...»
Поёрзав, она вынула из кармана полиэтиленовый пакет, раскрыла его и вдохнула заструившийся изнутри аромат. Похмелье затмилось возбуждением. Свободной рукой она полезла под юбку, за уютный конверт влажных от спермы трусов.
Екатерина сдавленно замычала. Если бы ступни её не были обуты в полусапожки, было бы видно, как скрючились и побелели с перламутровым педикюром пальцы. Она сжала коленки, изо всех сил сжала коленки. Алексей тяжело задышал ртом, лицо его покраснело, зад затрепетал...  горьковатое семя горячими струйками наполняло рот Екатерины.
Зоя прислонила раскрытый пакет к лицу. Холодные губы напоминали слизней. Их было много...  грамм 300, а то и поболее. Женские губы со следами помады. Мужские, с остатками щетины на неровно срезанной плоти. Детские, вялые, нежные. В том же пакете находился глаз Алексея и три пальца с правой ступни Глистогона.
Екатерина беззвучно глотала семя. Несколько пузыристых от слюны капель всё же выскользнули, потекли за ворот. Алексей облегчённо пыхтел. Ноги его слегка подрагивали. Вытянув заметно сдувшийся член из лоснящихся губ Екатерины, он принялся мять его пальцами. Закрыв глаза, женщина довольно улыбалась. Вот струя прозрачной мочи упруго забила в лицо её.
 — Ах... — Екатерина улыбнулась шире, обнажив дёсны, с видимым наслаждением подставляя лицо под горячую струю. Алексей ссал и ссал, а ей чудилось, что необъяснимо-терпкие соцветия распускаются в сладко зудящих костях летящего черепа. Соцветия эти искрились, как сварка. Нестерпимо сияли холодным огнём отречения. Этот огонь электрическим пуншем проник в её недра, в самую матку, и завибрировал там стреляющим гейзером. С протяжным стоном, Екатерина кончила, упав на спину и опорожнив прямую кишку.
 — Еппонский бог... — Алексей напряжённо всматривался вдаль, торопливо застёгиваясь.
 — А? Ты чего, Алёшк?
 — Вон, там! — Он показал трясущимся пальцем между деревьев, — Та баба. Из-за которой я, блядь, глаза лишился!
Близка к оргазму, с пакетом, прижатым к лицу, Зоя корчилась на бетонной плите. Они подбежали откуда-то сбоку. Екатерина кинула в неё не успевшими еще остыть фекалиями, а Алексей несколько раз ударил в бок заточкой. Судорожно сжав пакет, она пустилась наутёк, но они настигли, набросились, повалили в грязь, стали ожесточённо пинать, целя в лицо.
Зоя яро сопротивлялась. Через некоторое время ей удалось даже вскочить и пробежать несколько шагов, но затем она вновь упала, споткнувшись о труп дяди Серёжи.
 — Держи её! — Подоспевший Алексей навалился сверху, стремясь поразить заточкой горло.
Екатерина, присев на корточки, наносила удары по голове куском кирпича. Увернувшись от одного из ударов, Зоя ухитрилась схватить зубами большой палец Алексея и откусить его. Палец, однако, неудобно застрял во рту и едва не проскочил в глотку. Зоя неистово дёрнулась, с визгом освобождаясь от кровоточащей плоти и осколков зубов; тотчас Екатерина нанесла ей наиболее сильный и точный удар по темени, лишив моментально сознания.
 — Гнида. — Алексей ковырнул ей глаз и надавил на рукоять заточки...  пробив тонкую кость, стальное жало углубилось в мозг. Екатерина оторвала лопнувший глаз, словно спелый крыжовник и неспешно отправила в рот. Алексей с остервенением выдавил второй, поднёс к губам, но тут он побледнел, и его вырвало красным.
Екатерина подняла с земли большой палец и пакет с губами. Пот стекал по щекам. Её мелко трясло.
 — Алёш, ты выпил Федькину кровь что ли? — Она с подозрением ковыряла блевотину, — Мы ж договорились...
 — Да ты чего, охренела?! — Как-то слишком уж грубо вскричал Алексей, вытирая Зоиными трусами рот (он успел разрезать их обнаруженным в кармане складным ножиком).
Екатерина пожала плечами, подтянула к себе труп дяди Серёжи и, разорвав отвёрткой брюки, извлекла бессильно съёжившийся член.
 — Этот хуй больше не встанет. — Беспристрастно констатировала она и, взяв у Алексея нож, отрезала член под корень и положила в пакет.
 — Палец отдай! — Потребовал Алексей, внюхиваясь в трусы.
Но Екатерина, продолжая улыбаться, привстала, обнажив дородные ягодицы, и, смазав откушенный палец слюною, затолкнула себе в анус...
 — Мальчик в попе ковырялся, хуй у мальчика поднялся, но, говна почуяв вкус, испугался, подлый трус!
 — Это я-то испугался? — Алексей привстал и, пошатываясь, приблизился к Екатерине, расстёгивая штаны.
 — Хуй тебе, хуй тебе, хуй тебе! — Озорно закричала та, шлёпаясь на спину и дрыгая ногами.
 — Убью!... — Алексей напрыгнул сверху, зажав Екатерине рот и нос обрывками трусов.
И тут Борис (который только что вернулся с важной встречи) настиг поглощённых взаимной похотью, и, подбежав сзади, почти в упор восемь раз выстрелил в них из обреза помпового ружья. Патроны ружья были оснащены дробью. Екатерина и Алексей обмякли, конвульсивно подёргиваясь. Борис подобрал пакет с губами и, усевшись на пень, условным свистом стал созывать на трапезу ежей и птиц.
По прошествии четверти часа осторожные звери стали выглядывать из укрытий.
Первым пришёл Валентин Петрович Ласточкин, заслуженный артист СССР с колючками из эпоксидной смолы. За ним появился Роберт Сдул с капроновыми перьями и резиновым клювом. Жеманно извиваясь, подползла Алевтина Ходкая; шурша опавшей листвой, присеменил Георгий Бздякъ.
 — Угощайтесь, братья дорогие! — Торжественно обратился к ним Борис, высыпая содержимое пакета на расстеленную куртку дяди Серёжи. — Скромна трапеза наша, но душевна. Национальное и подкожное сплелось в ней единым клубком желчной добродетели. Рябая Луна хочет крови, но мы будем тверды, словно статуи, и не дадим в обиду священную плоть и пуповину наших холодных предков. Мы будем есть только мороженное. Мы будем собирать ягоды и лобковую курить хвою. Возрадуемся, братья мои!
Звери принялись есть, громко чавкая, а Борис плакал в умилении, роняя слёзы на масляно блестевший ствол обреза. Затем он достал шприц, сделал себе укол, помочился на куст дикой малины, отрезал и собрал в непрозрачный пластиковый пакет головы Зои, дяди Серёжи, Екатерины и Алексея (именно в такой последовательности), и, напевая «Siege of power», плавно удалился.