Перед его глазами все куда-то уплывало. За мутным взором нескончаемой кинолентой пробегали деревья, дома, прохожие, удивленно смотрящие на молодого парня, несущегося сломя голову, не разбирая дороги. Его безумный взор расчищал дорогу телу, которое, как казалось со стороны, совсем лишилось разума. Впрочем, если бы он сам себя увидал, то наверняка присоединился к большинству. Его вид стоил того. Заляпавшись грязью, его любимые ботинки вконец потеряли навязанный им лоск и обрели свой родной цвет, цвет только что выбравшегося из болота крокодила. Наушник от сотового волочился по земля как поводок, придавая своему хозяину вид сорвавшегося с цепи пса. Галстук болтался подобно выброшенному белому флагу. Глаза не смотрели никуда определенно, а казалось вращались вокруг собственной оси, словно пытаясь выскочить, тело явно не поспевало за ними. Сердце толкало кровь в такт раздающемуся в мозгу голосу: «Что делать, что делать...» Только лишь эти два слова крутились в его голове, как заезженная пластинка, все последние часы. Их смысл он давно перестал понимать, но все еще хватался за них, как за последнюю надежду. Наконец, он выбился из сил. Ничего не понимая, уселся на грязный тротуар, вцепившись в него пальцами, как будто боясь, что он исчезнет. И внезапно застыл, словно впервые осознав ЭТО. То, что раньше было лишь одним из многих слов, сейчас стало совсем другим — огромным, неподдающимся восприятию разумом постороннего человека сущностью. А в голове метались разрозненные мысли, люди, события, вызывая непреодолимое желание выключить свет...
«Так, значит, я — мертвец, ходячий мертвец», — брошенный приговором в состоянии прострации, но вместе с этим, скорее по привычке, пошутил он. Врач пристально, профессионально поставленным взглядом посмотрел на него, затем молча перевел взгляд на стену, увешенную словно береза кокосами агитплакатами о правильной сексуальной жизни. Состроил физиономию, как будто увидел что-то необычайно интересное, наконец, перевел взгляд обратно и, с размеренным спокойствием гробовщика, сказал: «Ну, почему ж мертвец, зачем так сурово, вы здоровый, гмм, почти здоровый молодой человек, а ВИЧ — еще не СПИД, так что спите пока спокойно», — улыбнулся врач. «Обыкновенно у здоровых людей болезненные симптомы наступают по прошествию нескольких лет». В голове мелькнула идея придушить этого костоправа, но она к великому сожалению не смогла найти отклик у рук, которые, как и вся тело, впало в оцепенение. Окутывающий туман становился все более тяжелым и непроницаемым. Теперь все разделилось на то, что было до Этого Дня, и после. Все приобретало новый оттенок: и карьера, и друзья, и цели, и секс. Даже более. Все, что было раньше исчезло, а вместо прежнего пришло взамен призрачные карикатурные отражения. Не стоящие, как ему теперь казалось, и минуты внимания...
Боль в пальцах, сжавших острый камень, возвратила его на голый асфальт. А подобравшийся холод наступающего осеннего вечера охладил душу и тело. Он увидел сидящего на противоположной стороне улицы бомжа, который весьма нехорошо глядел в его сторону. На грязном лице были видны признаки не дюжих усилий по созданию умственной деятельности, целью которой видимо была попытка определить в нем благодетеля, жертву или конкурента, и соответственно предпринимаемых в дальнейшем действий. Не дожидаясь открытия этих самых действий, молодой человек медленно встал, отряхнул одежду и, вновь надев на себя впервые за многие годы потерянную уверенность, подошел к обочине, и принялся ловить частника — свою машину он в момент помутнения оставил около клиники. Мерзкий ветер завывал, поднимая вихрь мертвых листьев, и ему отвечало эхом мертвечина внутри. Но в этой бесплодной пустоте уже зарождалось новое чувство. Теперь он знал, что надо делать. «В «Геликоприон», — бросил он водителю привычным голосом администратора.
«Геликоприон» встречал, как обычно, ослепляющими всполохами в полутемных залах. Представляя собой «клуб для всех», он им и являлся de facto, привлекая в свои недра как молодежь, благодаря свободному проходу, так и более солидных людей, благодаря доступности этой самой молодежи. Здесь ничего специально не устраивалось, поэтому все строилось исключительно на импровизации и вдохновении пришедших отдохнуть и повеселиться. И он вот он снова, в который раз зашел в столь знакомые воды. Мелькавшие перед глазами женские тела уже начали обретать полуобнаженный вид. В Оральном Зале на постаменте две молоденькие лесбиянки-домохозяйки исполняли что-то похожее на реслинг, поддатый парень, пытавшийся попасть в «бутерброд», был безжалостно скинут оттуда под всеобщее одобрения. Толпа уже распадалась на пары, тройки, и прочие виды временных сообществ, но время трапезы еще не настало. Средний уровень алкоголя в крови собравшихся неумолимо рвался к вершине, душный нагретый телами воздух мешал ровно дышать. Вытерев со лба пот, он внимательно стал рассматривать окружавший его девушек. Кровь стала бежать сильней, инстинктивное внутреннее дрожание, предшествующее наслаждению напомнило о прошлом, но теперь в его висках стучали новые, еще не встречавшиеся ранее, молоточки. «Суки». В его зрачках мелькали блондинки, брюнетки, расстегнутые платья, размазанные губы, облизывающиеся. «Суки, кто же из вас меня заразил. Наверно, вон та рыжая. Ну да точно, на прошлой неделя подставила свою жопу, даже не вытерев ее после какого-то козла. Или она была блондинкой. Черт не помню. Нет, точно другая. Та, которую мы ебли на пару вон там, в том углу. У ней еще колготки были разодраны. СУКИ. БЛЯДИ. Из-за них я должен умереть. НЕТ. Вы еще получите.» Он медленно, как под дымком, ходил из зала в зал, постоянно сталкиваясь с веселящейся живой массой. Около стойки ему на шею повисла какая-то девушка, с обведенными красной помадой глазами и распухшими губами, моментально всунула ему в рот язык и стала яростно руками мусолить член, навалившись на него грудью, как матрос Железняк на вражеский дот. Он грубо оттолкнул ее, сплюнул, и уже было хотел пнуть распроставшееся, с разведенными ногами тело, но на нее уже набросилось сразу несколько человек различного пола, и он поспешил уйти с дороги этого стонущего клубка живого мяса. Устав от бессмысленного хождения, он уселся с бутылкой пива за свой столик в Дымчатом Зале. Здесь было более спокойно, по крайней мере воздух не содрогали крики, ввергнувшихся в оргазм, и никто не забирался на столики в попытке показать самопальный стриптиз, начинавшийся сразу как минимум со снятия лифчика. Лишь только в дальнем углу одна достаточно зрелая пары предавалась разогревающим ласкам. И тут он увидел ее. Он сразу понял, что это та, которая ему нужна. Это была жгучая брюнетка с короткой стрижкой, одетая в дорогое вечернее платье, которое делало ее хозяйку скорее более раздетой, чем одетой. Контуры лица подчеркивала темная косметика. Она смотрела на него немигающим, соблазняющим взглядом, водя кончиком пальца по краешку стакана с коктейлем. Очевидно, что она не принадлежит к той ораве молодежи, что заносило в этот клуб единственное желание — разрядиться любым способом. Было ясно, что она привыкла к дорогим и избранным ощущениям, и вероятно, сегодня ей захотелось мачо с улицы, способного с напором быка взять свою жертву, доставив ей вместе с наслаждением боль и осознание полной зависимости. Он улыбнулся ей своей завораживающей улыбкой, каждый раз неизменно приносящей ему гран-при. «Вот тебя, сука, я и поимею. Для тебя я лишь развлечение, ну так ты его и получишь, а заодно и мой личный подарочек». Он направился к ее столику, в то время как избранные перлы его красноречия уже направлялись от его мозга к гортани.
Он тихо затворил за собой дверь и медленно огляделся. Но в квартире было темно, и все предметы расползлись из своих форм, оставляя для глаз лишь неясные пятна. Пошарив по стенкам, и в конце концов чуть не споткнувшись о низенький столик, он оставил все попытки найти выключатель и попытался воспользоваться седьмым чувством, впрочем также безуспешно. Привлекший его внимание округлый предмет, висящий на стене, на ощупь оказался какой-то маской с торчащими клыками. «Африканская, наверное», — мелькнуло в голове. 
«Ну, где ты? Иди сюда...  мачо», — услышал он ее смех, раздающийся соседней комнаты.
«Ну, что ж», — с наслаждением подумал он. «Пришло время платить». И уверенным шагом он пошел загоревшийся свет. 
Он был поражен. Спальня, сама небольшая, производила огромный эффект благодаря почти полностью заполнившему ее гигантскому сексодрому. Сам расположенный в центре, он был как центр Солнечной системы, по стенам которой располагались различные спутники и планеты в виде всевозможных соответствующих атрибутов, начиная от стенда с рекордными образчиками фаллоимитаторов и кончая S&M стендом в виде настенной дыбы с набором инструментов для наказаний. «Выставка достижений эротического хозяйства» — мелькнуло в его голове. О назначении большинства из этих предметов он мог только догадываться. И эти догадки не заставляли себя ждать. Вообще он не раз с товарищами после работе заходил в секс-шопы, но и там такого не было. Видимо, эта коллекция собиралась со всего мира, и видно было, что она здесь выставлена далеко не только для обозрения. Он перевел свой изумленный взор на ту, которая его сюда привела. Небрежно сброшенной на пол платье, наконец полностью открыло то, что оно весь вечер пыталось безуспешно скрыть. Красивая, высоко расположенная грудь, среднего размера манила плотными и темными, уже начинавшими набухать сосками. Белая кожа ярко контрастировала с темными волосами на голове и аккуратно подстриженным еще более темным пушком под животом. Проколотый пупок требовал немедленных ласок. Поставив одну ножку, на край кровати, она хитро улыбнувшийся, медленно поманила его пальчиком. «Ну что ж, ты замер? Иди сюда». И он, еще не вышедший из состояния стагнации, как во сне начал срывать с себя одежду, с трудом соображая, как сомнамбула идя на ее завораживающий голос. В голове мелькнула мысль «Черт возьми, может не стоит». Но тут же, он сам резко одернул себя: «Сука она, коли пришла в тот клуб. И получит свое». Наконец, раздевшись, он прыгнул на нее через кровать и...  промахнулся. 
И только сейчас он начинал понимать, как сильно он промахнулся. В голове что-то гулко бухало, мешая сосредоточиться, веки отяжелели и не хотели подниматься...  Он со стоном открыл глаза. Темный высокий потолок, тусклый свет, идущий откуда-то слева, тихий шелест. И это было все, что можно было увидеть отсюда. Решив оглядеться, он попытался подняться. «Черт!» Затем он грубо выругался, но тотчас остановился, пытался не упускать самообладание. Наверно, уже часа два, как минимум, решил он, глядя на свои руки. Они уже довольно сильно затекли, находясь в металлических наручниках с тускло желтым оттенком. «Никогда не думал, что буду играть роль царя иудейского». Было довольно неудобно лежать на деревянном кресте, да еще распнутым по всем правилам. «Хорошо, что у этого доморощенного Пилата была напряженка с гвоздями», — попытался он поднять себе настроение. Но шутка что-то не вдохновляла. Да и слушателей не было. Дернувшись пару раз, он оставил это занятие, решив не изображать кролика, попавшего в силки. Стоило подумать. Но думать было некогда. Краешком глаза он заметил какое-то движение. Кто-то приближался. Кто-то очень тихо приближался. Закрыв глаза, он притворился спящим, открытыми оставались лишь его уши. 
«Слушай, нам же еще к матану готовиться», — беспокойно переступая с ноги на ногу, шепнула Оля на ухо Марине. «Тсс, — сейчас начнется, не пожалеешь», — прервала ее лучшая подруга, она была полностью поглощена тем, что кого-то высматривала в темноте. Оля поежилась, в зале было довольно холодно, а в вокруг были одни незнакомые. Не стоило все-таки идти. Повернувшись к подруге, она с ужасом увидела, что она исчезла. Паника медленно нарастала изнутри. «ТОЛЬКО БЕЗ ИСТЕРИК, БЕЗ ИСТЕРИК», — закрыв глаза, как заклинание начала повторять она. Все истерики остались в Нижнем Погребище, в тошнотворно-желтой одноэтажной школе с больными указками, в деревянном домике с облупившейся краской и криками матери, на узком мостике, с которого была утоплена первая любовь. Сейчас все начато сначала. Все забыто. Москва, институт, новые люди, новые, надо быть модной, надо быть в струе. «Идущие вместе», ее подружка была одной из активисток, вот и теперь она утащила ее с собой, как сказала, на собрание. Люди вокруг и вправду шли, но не вместе, а очередью, медленно двигаясь вперед. Вокруг слушался шепот, отдельные слова можно было разобрать, но о чем говорилось Оля никак не могла ухватить. В дальнем углу очередь сбивалась в плотную группу. Внезапно появилась какая-то рука и ухватив ее за рукав, потащила в темноту: «Пойдем, я договорилась, нам без очереди». Облегченно вздохнув, Оля засеменила за подругой. «Здесь что записывают в члены движения? Да?» «Ну в какой-то степени», — хмыкнула та в ответ. Пробираясь сквозь нестройные ряды, Оля еще что-то спрашивала, но больше ничего в ответ не получила. Расталкивая локтями народ, Марина наконец выбралась в передние ряды, и протолкнула за собой подругу. Молодой человек все также лежал распятый на спине, только из рта торчал кляп, сделанный из обрывка партийного флага, а штаны были расстегнуты на распашку. Над ним нависла какая то девушки и медленно, но ритмично опускалась на член, стянутый у основания зеленым шнурком. Парень очевидно удовольствия не получал, он вообще уже было похоже ничего не чувствовал, только отупело смотрел расширившимися зрачками на прыгающую перед ним грудь. «Ну хватит уже», — послышался мужской голос. Какой-то молодой мужчина в костюме подошел и отстранил девушку. «Это наш идеолог», — прямо в ухо зашептала Марина. «Помогите-ка», — подозвал он своих помощников. Двое других парней поставили в стороне свои дипломаты, неспешно подошли, и поддернув брюки, присели на корточки и стали развязывать ноги распятому. Потом, схватив его за щиколотки, они задрали ноги кверху. «Wonderful», — сказал Идеолог и расстегнул ширинку.