Хороша весна на Малороссии. Повсюду слышен шум лесов и шелест полей. Природа просыпается от долгого зимнего сна и наряжается в легкий зеленый убор. И звери лесные и гады речные —  все занимаются, в эту дивную пору одним —  тр-хаются! Кое-где видны забавные групповые забавы полевых грызунов, в лесных чащах под густыми сводами мощных деревьев и кустарника, еб-ся лоси, бобры, суслики, еноты, клопы, медведи, пасечник Трофим...  и другие обитатели лесного царства. Все чаще можно уловить аромат весенних цветов и дерьма, заботливо положенного коровками...  Одним словом пришла весна! 
Вот и в этом году, как впрочем и всегда, молодая барыня, Просковья Березова, выехала из шумной и суетливой Москвы в свое летнее поместье — Березовый Бор. Проезжая по землям своего поместья, в котором царил разврат и блядоблудство, барыня похотливо зыркала на молодых халопов и чухала потную, розовую коленку...  
 — До чего ж пиздатая погода, маменька! — сказала молодая барыня. 
 — Конечъно, доченька, просто распиздатая погодка за окном...   — прошепелявила старуха. — но молодая барыня мгновенно пнула ее пяткой в копчик и гневно воскликнула...  
 — Тя скоко учить, что, блядь нельзя при детях материться, от сцука, на старости лет, в конец охуела...  Вот приедем, велю палок тебе всыпать! 
 — Конечно, всыпим... — прохрипела старуха, а про себя подумала —  вот бл-ь выросла, ну просто вся в мамашу...  
В этот момент дележанс проезжал мимо кузницы, где могучие холопы, покрытые горячим потом, играя мускулами, сотрясали стены своим богатырским храпом. Молодая барыня окинула взором кузницу, и увидела молодого, плечистого помошника кузнецов, который тихонько, боясь разбудить мастеров, отчищал бливотину и дерьмо со стен и потолка. Увидев его, Просковья, забыла все те ужасные вещи, которые она хотела, по приезду совершить со своей бедной старушкой. Длинные, светлые волосы молодого кузнеца, как солнечные лучи обжигали спину и ныряли куда-то в штаны. Она, только хотела окликнуть молодца, как роскошный фаетон, плавно проследовал в овраг и улегся там пузом кверху...  Так все и заснули. 
Проснулась барыня днем позже, от непреодолимого желания покакать. Откинув, врача сидящего у изголовья ее кровати, и молодого кузнеца, барыня, стремглав вылетела во двор где и скрылась от глаз назойливых крепостных, под огромным лопухом. Спустя час, барыня, довольная и порозовевшая вошла в каса марэ. 
 — Извольте, Прасковья Вениаминовна...   — начал говорить старый фельдшер, но барыня его резко перебила, и тот рухнул на пол без сознания. 
 — Эээ...  ну я пойду тогда...   — робко заметил кузнец, но и он не договорил фразу до конца, так как оказался беспомощно лежать под мощным торсом барыни. 
Спустя полтора часа. 
 — Ну вот и ладненько, пожалуй если этот матрасик выбить и подлатать, то из него чего путное, глядишь, и выйдет... — при этих словах тельце кузнеца вынесли и повесили на солнышке во дворе, холопы пнули его пару раз, делая вид, что выбивают, а увидев, что барыня раскарячившись, пустилась дрыхнуть, отправились бухать...  
На утро два крестьянина, оклемавшись после, закурили по косячку и стали тупо втыкать в окна барского поместья. 
 — Гляди, Евраклий, а молодой-то кузнец опять на Березу-то полез...  
 — Гыыы...  эгэ...  вот это у тебя, Емельян, дубас что надо...  кузнец-то небось барыню от колоды отличить не сможет...  
 — Злой ты, Евраклий, в занозах ведь весь будет...  
 — Та хуй с ним...  
 — И то верно...  хуй с ним...  
Довольные, что достигли консенсуса, холопы уснули...  
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается...  Пришла зима. Барыня с кузнецом поженились, свадьбу отгремели такую, что все деревня неделю бухала, а когда все протрезвели, заметили, что барыня с кузнецом поженились...  
Но гложило молодую барыню дело одно —  кузнец-то совсем неотесанный, в постели, как холопы свечку не держали, ничего у них не выходило (точнее выходило, но реже чем входило...) 
Бродил молодой барин по деревне, весь грустный такой, потерянный (ну еще бы, с такими-то размерами...). И хотел он уже оземь удариться, как встретил старушку, а она ему человеческим голосом и говорит...  
 — Да, милок, попал же ты, и как ты с таким хреном-то в баню ходишь...  ну не горюй, знаю я как тебе помочь...  
Ну молодец сразу так обрадовался, весь повеселел, а бабки и продолжает...  
 — Только есть у меня одно условие. Я тебе помогу, если ты меня сейчас отодрешь! 
 — Ой! — испугался кузнец —  ты же уже полу разложилась, а у меня и гондончика-то нету...  
 — Ну как знаешь —  дело твое —  сказала и пошла прочь...  
А парню так сразу стремно стало, как же с хреном-то таким жить...  подумал, подумал и отодрал старушку...  
 — Ой гусар, ой гордемаринец, ой драгун ты мой...  и как же ты бабульку-то на старосте лет осчастливил —  воскликнула и померла...  
 — Хм...  херово дело...  я что лох совсем? — подумал кузнец, и сам себе же и ответил —  по всей видимости да...   — и зарыдал горькими и противными слезами, как последняя истеричка. 
Так он бродил и ревел по-бабски, пока не наткнулся на избушку на курьих ножках. Кузнец в сказки не верил, но на всякий случай сказал...  
 — Избушка-избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом — на что услышал ответ. 
 — А сосо не хохо!? Туристы, блять, понаехали —  и сплюнула на кузнеца, да так, что тот чуть не захлебнулся! 
Тут у парня крышу окончательно порвало. Он вскочил на бедное сооружение, стукнул его по печени, и как заправская шмара, начал тягать ее за волосы. 
 — АААА —  завопило бунгало —  пошлел прочь, страхопиздище ты обезбашенное... — потом юрта откашлялась и снова обратилась к вконец озверевшему пацаненку —  да я таких как ты в 1812 голыми ставнями разрывала, кишки свои горячие с полу подбирала, когда ты —  вражье семя еще до матки дорожку искал...  кхе-кхе...  ты сцука еще подсебя ходил, кода я, с Пугачевым Сибирь завоевывала... — но тут кузнец ее прервал. 
 — Так Пугочев ведь когда был...  а у тебя вот лак на ставнях не обсох...  
Тут вилла поняла, что сболтнула хуйню, и решила замять сей досадный инцендент...  
 — А ты, мотросик, чей будешь? И чего тебе от Распутина нужно? 
 — Распутина? — удивился кузнец —  Так это Машкин дом? 
 — Дурак ты, Петька, и шутки у тебя дурацкие...  Какая, нахрен, Машка?! Она ж в Москве под Киркоровым уже какой год лежит...  ладно, дуй внутрь...  провинциал...  
Кузнец понял, что опростоволосился, поэтому молча зашел в гостеприимно открытую форточку. 
Оторвав морду от грязного пола, он увидел самого Распутина, который, как обычно, лежал на печи, бабу ебал и жевал калачи. 
 — Эээ...  начал было кузнец, но Распути его перебил. 
 — Сидеть, была команда! — он на скорую руку доебал бабу, та пошла в душ, а он одев мягкие тапочки из из голов хоббитов подошел к кузнецу и закурил...  Дааа...  дубас у него был просто божественный...  
 — Мне бы это...  нуу...  это...  письку...  это...  никак...  это...  не...  стоит...  это... — заикаясь промямлил кузнец. 
 — Да уж...   — только и сказал Распутин —  я чернокнижник, а не уролог! 
 — Нуууууу...  PLIZZZZZ...   — взмолился хлопец. 
 — Ладно, коротыш, помогу... — с этими словами чернокнижник вышел на улицу, намотал пару кругов вокруг избы, и зашел обратно. 
 — Вот! — он засунул руку с тряпочков в трусы, протер яйца и смахнул тряпку в бидон! — На, одной капли этого хватит для конефабрики, ты же должен принимать по стакану три раза в день перед едой! — закончив, маг передал бидон молодцу —  держи, только не расплескай! Все пшол вон! 
Так и сделали. Кузнец пил этот меджик поушен три раза в день и уже через час перчик его стоял, как оловянный солдатик. 
Кузнец еще долго бегал к магу и благодарил его, но тот ничего не брал, но сказал, что когда время придет, он возьмет, то, что ему причетается...  
Всем было весело и радостно, но тут пришли большевики и половину села расстреляли, а другую половину разослали по каталашкам...  Барыню за буржуйство, кузнеца за непристойный вид (хрен-то его уже никогда не падал), Распутина за торговлю дубасом, а мужиков за пьянство...  
Пригнали значит большевики кузнеца в кутузку, стали они его расспрашивать, как зову, да сколько лет, ну когда он уже на ногах держатся перестал, его на полочку и положили...  
Продер кузнец глаза, смотрит, все такое серое не чаморошное...  только вот голубой дымок откуда-то, такой ароматный и бодрящий, и на хавчик пробивает, как у Распутина в котедже...  и вдруг, слышит до боли знакомый голос...  
 — Ну вот теперь время пришло... Вжииик...  
А на верхней полке два холопа курили свой дубас, и гыкали, наблюдая за смешными рожицами, что корчил паренек...  или уже не паренек...  хм...  та хуй сним...  
КОНЕЦ