— Ненавижу! — кричала Мэри в лицо стражникам, когда те вязали ей руки. Точно так же она кричала «Ненавижу» своему отцу почти два месяца назад. Тогда была весна, дом, разгневанный отец и насупленная мать. Мэри была старшей в семье, и поэтому работать ей приходилось больше всех (если не считать отца). И скотина, и стирка, и даже младшие давно уже повисли на ее плечах. Некогда хрупких, а сейчас — полных и округлых плечах набирающей зрелось девушки. Сейчас Мэри с тоской и сожалением вспоминала о доме. Пока стражники толкали ее через площадь, к городской управе, мимо десятков людей: Как мил и прекрасен казался дом. И как сейчас глупо выглядела ссора с родителями. Ведь была работа — тяжелая, но привычная. И подрастал уже младший братишка, и даже начал помогать управляться со скотиной, и было тепло, весело и сытно. Ели не очень много, но хватало всем. Побираться не приходилось. Нет же, вздумалось девке показать норов, словно кобылка перед случкой: И вот результат — из дома фактически выгнали. 
Так приходи нужда.
Отправилась Мэри искать счастья в город. Да не в тот, видать. И ждет теперь ее тяжкая судьба. А даже если и не казнят, помилуют — то снова скитания, ибо оставаться в городе, который видел позор молодой воровки — нет, лучше смерть. Ведь не объяснишь же, что не со зла — от голода! 
Суд над воровкой был короток. Свидетели были? Были. Сознается ли обвиняемая? Что? Сознается? Тем лучше. По приказу нашего светлейшего Герцога и волеизъявлением губернатора воровка приговаривается к отсечению конечности, коей совершила преступление, что и привести в исполнение не далее сегодняшнего вечера. После чего преступницу отпустить, надеемся, что более воровать будет нечем. 
Обалдевшая от приговора Мэри не стояла на ногах. Она уже зримо представила себе, как опускается на ее левую руку топор, как кровь хлещет из обрубка, словно из шеи курицы, как темнеет в глазах. Боль она представить себе не смогла, но все равно, руку словно сковало льдом. Побледнев как полотно, Мэри провалилась в беспамятство.
Очнулась она в полутемной комнате. Где-то слева раздавались мужские голоса. Мэри сжалась, представив, как палач обсуждает с помощниками ее казнь. Где-то внутри разливался холод, комок подкатывал к горлу, и чувствовала себя девушка — хуже некуда. 
 — Очнулась? — раздался над ней участливый голос. От неожиданности Мэри широко раскрыла глаза. Над ней склонился молодой солдат — недавно пробившиеся усики, доброе холеное лицо. На палача непохож.
 — Умгму — выдавила девушка. Парень присел рядом с ней. Ласково провел по волосам. Пережитое напряжение волной выплеснулось из девушки, и она прижалась к коленям охранника, плечи ее затряслись. Сильные руки приподняли ее с лежанки, и она уткнулась носом в теплое плечо. Руки бродили по спине, сбрасывая напряжение, и срывающийся голос шептал:
 — Ну че ты, девка, ну че:
Мэри почувствовала касание теплых ладоней на поясе, а потом с нее потянули рубашку, при этом больно зацепив волосы. Неожиданно почувствовав себя голой и беззащитной, Мэри забилась в рыданиях, в то же время не в силах пошевелиться. А руки уже лапали ее грудь, прижимали, тискали, вертели, а потом к этому добавились склизкие поцелуи: Все куда-то уплывало, сознание меркло, хотелось умереть. Как сквозь толстые перины чувствовала Мэри, как с нее снимают юбку, как укладывают на лежанку, и она только сжала руки на груди, не смея открыть глаза. Но ее руки нежно, но сильно и властно были убраны с груди, и она забилась вдруг в судороге. Тут на нее навалилось горячее тело, ноги раздвинули, и Мэри ощутила ищущее давление между ними, а потом — резкая острая боль от защемленной кожи, а потом — боль от давления, и наконец — разрывающая боль изнутри. Она плакала, но тело вдруг расслабилось, и никто не обращал внимания на ее слезы. А потом солдат вдруг слез с нее, и она осталась лежать одна, по прежнему не открывая глаз. Сразу же стало холоднее.
 — Как она? — услышала Мэри низкий голос с хрипотцой.
 — Нервная какая-то. И плачет. Но так — ничего. Упругая вся, солененькая.
 — Дай-ка я..
И на нее снова навалились. Причем — в грубой, пропахшей потом и чем-то еще противным одежде. Снова было больно, но уже не так, как сначала. Мэри вдруг отчетливо поняла, что пока с ней вот так вот — руку никто рубить не собирается. Эта мысль взбодрила ее, и она готова была терпеть еще и еще, тем более, что толчки внутри нее как-то незаметно перестали причинять боль, и стали просто толчками. Потом был еще один, он тоже управился быстро, но у него были ужасные жесткие усы. Мэри открыла глаза, и он сопел ей в лицо, пытаясь и успокоить, и ободрить. Но лучше бы он этого не делал, и Мэри снова закрыла глаза, пытаясь дышать как можно реже.
Потом она снова потеряла сознание. 
Пришла в себя и долго лежала, пытаясь преодолеть тошнотворную слабость. Очень хотелось писать, но она не была уверена, что встанет. Нет, встала. Между ног очень болело. 
 — Очнулась, ты глянь! — раздалось от стола. — Нет, Пэдро, это не ты ее затрахал, это она от моего конца так прибалдела!
Мэри оглянулась на голоса. Возле другой стены комнаты стоял круглый стол, за ним сидели охранники, резались в карты и пили из жестяных кружек. Мэри осознала, что по-прежнему голая, и попыталась закрыться. Это вызвало бурный и непристойный смех. Молоденький парнишка, тот, что был первым, встал, и подошел к ней, ухватив под локоть.
 — Парни, она же не держится на ногах! — в волненье крикнул он. И обратился к Мэри ласково: 
 — Ты чего вскочила?
 — Я хочу: — Мэри смущенно замолчала.
 — Ну, иди, вот сюда.
Солдат подвел ее к ведру в углу. Мэри страдальчески вскинула на него глаза. Хотя угол был и не сильно освещен, но не могла же она:
Оказывается, могла. Струйка зажурчала о стенки ведра, солдатик поддерживал ее под локоть, а от стола отпускались шуточки. Но остальные вернулись к игре, а солдатик отвел Мэри снова к лежаку. Уложил, и снова стал гладить. Мэри инстинктивно сжала ноги. 
 — Не бойся! — засмеялся парень. — Я уже все. Наигрался. Спи.
И набросил на нее жесткую шинель.
На следующий день жизнь стала казаться куда лучше. Во-первых, руку ей так и не отрубили. Во-вторых, утром она позавтракала хлебом, луком и вяленным мясом. Всю слабость как рукой сняло. Оправив юбки и рубашку, Мэри сходила к ведру, уже не очень стесняясь. Потом пришла новая смена, и на какое-то время Мэри осталась одна. Но очень не на долго. Вернувшиеся караульщики без долгих разговоров завалили Мэри на лежанку. Сначала было ОЧЕНЬ больно — Мэри кричала и металась, но ей грубо заткнули рот, и пообещали убить. Мэри испугалась, и действительно заткнулась. Но второй уже не причинял боли, а третий был по-особенному нежен, и Мэри с ним даже понравилось. Она уже начала отличать особенности каждого мужика — этот суетливо толкается, этот резок до боли, этот: Этот был приятен. Резкий толчок глубоко-глубоко, и нежно и медленно вытягивает ниточку удовольствия обратно. Снова толчок вглубь, уплотняя удовольствие, и нежно разматывая его обратно. И так — раз за разом: Это было здорово. Если бы не боль в уставших ягодицах, Мэри бы даже понравилась, но она боялась попросить подвинуться. Ей удалось немножко размяться, пока готовился следующий. Следующий ее чуть не рассмешил. Он долго сопел, и толкался, но даже не смог как следует засунуть в нее. Мэри даже не предполагала, как близко к смерти она бы оказалась, если бы позволила себе смех!
Впрочем, и так все оказалось не слишком сладко.
В таком положении Мэри провела почти неделю. За эту неделю она всего один раз выходила на улицу — ее водили помыться. Все остальное время она проводила в караулке, встречая и провожая ... смены. Ее кормили, трахали, но больше делать было совершенно нечего. На четвертый день в карауле снова был ЭТОТ. Его очереди Мэри почти что ждала. Он снова был не первым, наблюдая как его товарищи развлекаются, и Мэри помимо воли смотрела в его сторону. А он это заметил! От этого девушка вдруг почувствовала прилив крови к лицу и грудям, а так же между ног, где в это время толкался очередной стражник, стало горячо и мокро. Стражник кончил толкаться, полежал, встал, и спросил у НЕГО:
 — Ну че, ты теперь будешь?
ОН ничего не ответил. Только кивнул. И пошел к Мэри. Остальные сидели за столом, и шлепали картами, вяло вскрикивая в случае особо неудачной комбинации. А ОН сел рядом. Мэри тяжело дышала, как после тяжкого бега, и сама не понимала, что с ней происходит. Он коснулся ее шеи, и быстрые мурашки пробежали по груди, подмышкам, и ускакали куда-то к попке. Он провел по грудям, задевая шершавой ладонью соски — и теплые жгуты неведомого ощущения опутали тело молодой девушки. Он провел рукой по животу — и девушка захлебнулась ощущениями, так контрастировало это движение со всем, что ей довелось испытать до этого. Столько нежности, столько ласки было в этом простом движении: Когда ЕГО ладонь снова коснулась груди, она накрыла ее своей рукой, и осмелилась поднять взгляд. ОН улыбался! Она тоже несмело, робко улыбнулась ему в ответ. Он расстегнул и снял штаны, вылез из сапог, и встал на коленях на краю лежанки, рядом с Мэри. Его запах коснулся ноздрей девушки, и резкий мужской запах вызвал не отвращение, как до этого, а теплую волну между ног. А он коснулся губами ее век, которые тут же закрылись, потом — носа, щек, губ:. Губы Мэри непроизвольно раскрылись навстречу, она почувствовала гладкость его язычка, и руки сами вскинулись, обнимая его за шею. Он не упал на нее, он влился одним долгим и нежным движением, она целовала его, обнимала, и чувствовала щемящее восхищение от каждого его движения, от каждого толчка, с наслаждением ожидая следующего:
Мэри никто не объяснял, что это такое. Но и никто не испортил впечатления от первого чувства. Остальные, после НЕГО не воспринимались абсолютно. Их толчки в мокрую щелку не вызывали привычной уже боли, но и не оставляли иных ощущений. Просто толчки. И — все. Зато — ОН!!!
Так приходит Любовь.
Его прихода Мэри ждала остальные три дня. За это время она научилась играть в карты, ругаться и раздеваться разными способами. Увы, все мужики такие — когда Мэри начала получать хоть подобие удовольствия от раздевания перед мужиками, тем наскучило это занятие. Слишком доступное не вызывает никакого интереса. Общение с солдатней было для Мэри обязанностью — такой же, как стирка, уборка навоза или мытье посуды дома. Ее кормили, поили, развлекали — и ничего не требовали (все происходящее воспринималось как само собой разумеющееся — Мэри и в голову не могло прийти отказать кому-нибудь, а охрана и подумать не могла, что девчонка может иметь свое мнение) — пока не стряслась беда. Мэри влюбилась — но не только она одна. В нее втюрился паренек, который был первым. Ему тоже все было впервой, а девушка была такой чистой и невинной: Вот именно, что «была». Но влюбленные слепы, там, где не надо. И во дворе встретились двое — тот, кто любил ее, и тот, кого любила она. 
 — Не порти девку! — возопила влюбленная юность.
 — Кто бы говорил — ответила опытная зрелось. — А кто начал?
Ответить было нечем. Но горячая юность толкает на необдуманные поступки.
 — Я люблю ее!
 — Тогда какой же ты гад. Держишь ее здесь, пока все развлекаются с твоей любимой?
Юнец не нашелся что ответить. Они разошлись — но гнев остался. Тем более, что слова были правильные, а чувствовать себя подлецом, и знать, что это видит каждый: Для юности это нетерпимо.
Но Мэри не знала об этом. Она ждала своего любимого. На своего «первого» она не обратила никакого особенного внимания, как и на то, что он остался на «вторую смену». 
Сегодня она второй раз вышла на улицу. ОН вел ее за руку, и она была счастлива, как девчонка. ОН сказал, что ей тут не место. И надо уйти. Она вдруг заплакала. Ей не хотелось уходить. Пусть солдатня лазает своими письками к ней между ног — она согласна терпеть, лишь бы он не гнал ее. В ответ ОН засмеялся. Попытался объяснить. Сказать, что это путь в никуда. Она молила его — не гони. Не в слух, но словами не передать то, что чувствует сердце. Он обнял ее, гладя по волосам. Прохлада ночного воздуха не отрезвила девушку, и она впилась в губы, ощущая гамму вкуса, нежности, гладкости, и томного ощущения во всем теле от каждого поцелуя. Она сама стала перед ним на колени, неумело расстегивая ремень и штаны. Его игрушка торчала (впрочем, Мэри и не знала иного состояния) и оказалась так близко от ее лица. Мэри поцеловала круглую головку, потом прижалась щекой к ногам. 
 — Сделай так: Еще: — услышала она шепот над головой.
Удивленная Мэри подняла взгляд. В темноте ночного неба слабо выделялись контуры любимого. Она снова поцеловала теплую ароматную кожу. Потом лизнула. Сильные и нежные руки подхватили ее, поставили на ноги.
 — Последний раз. И — уходи.
А потом она очутилась в ЕГО объятьях. Он тискал ее до боли, и это была сладкая боль. Он целовал ее шею, и хотелось, что бы он ее кусал. Он положил ее на камни, упав сверху, и не было для Мэри более мягкого ложа, и желанного груза. И вдруг он задергался, захрипел, сжав девушку железными тисками. От боли и наслаждения Мэри провалилась куда-то далеко-далеко. И оттуда, то ли с высоты небес, то ли из глубин и подвалов слышала она крики, и чувствовала, как ее несет, несет ввысь:
Удар по лицу был страшен. Один, второй. Мэри застонала, пытаясь уклониться. 
 — Сука, зачем ты его убила? Кто дал тебе нож?
Мэри пыталась понять, за что ее бьют. Потом — что спрашивают. Потом — о чем. Но молчание ее было воспринято за упорство. И снова — удары в лицо и по лицу. Мэри застонала, и снова провалилась в спасительное беспамятство.
Утро было безрадостным. Солнечным утром на площади, в своих грязных обносках, слушала она приговор.
 — : совершив преступление, и ожидая милости властей, сия девица пыталась бежать, для чего ввела в грех стражей темницы, а при попытке к бегству совершила убийство ножом в спину:
Ножом. В спину. ЕГО!!! Она? Не может быть! Они все не правильно говорят, она наоборот, она же хотела:
 — Я...  Я хотела: — слабый голос Мэри прервал судью.
 — Что ты хотела? — прервался судья. Но Мэри опустила голову и замолчала. 
 — Стража схватила развратницу с ножом в руке возле ворот, где она, волею Господа нашего, потеряла сознание, и не смогла продолжить бегство:.
Да, думала Мэри. С ножом. Точно. Ведь я не хотела его покидать. И значит, я действительно его убила. Ведь я не помню, что было дальше. Безысходность и тоска залила ее от пят до ушей. Ей стало наплевать на грязные одежды, на взирающую тупую толпу, на судью с его приговором. Они все перестали для нее существовать. Мэри завыла волчицей, без сил опустившись на мостовую, и судья замолчал, взирая на преступницу, и стража не спешила схватить и поднять полоумную.
Так приходит горе. 
 — Суд приговаривает осужденную к смертной казни — быстро закончил свою речь судья, и только тогда стража подхватила Мэри и поволокла прочь.
 — Я сама — только и сказала Мэри. Ее отпустили, и она, встав на ноги, хоть и не быстро, но твердо зашагала прочь. Слово было сказано, и странное дело, сейчас она успокоилась. Почти совсем.
В караулке, такой привычной и теплой, на нее взглянули как на ведро с отбросами. Только мальчишка спросил в пустоту:
 — А может это, опять ее сюда?
 — Ага — ... ответили ему — а дракону на корм ты пойдешь. Хочешь?
Тишина была ответом. А Мэри связали руки за спиной.
 — Я никуда не убегу — хрипло сказала девушка — мне некуда бежать.
 — А куда ты рвалась ночью? — спросили сзади. И Мэри умолкла.
Потом ее долго везли на телеге. Рядом ехал пастор, и все пытался заставить Мэри покаяться. Мэри никаких грехов, кроме убийства, за собой не знала, а каяться в убийстве, о котором знал весь город, она не видела смысла. Поэтому она просто молчала, лишь немного досадуя на пастора за то, что тот отвлекает ее от мыслей о горе. Душа Мэри горела, она вспоминала ЕГО руки, губы, и почему-то — темноту, жесткие камни под коленями, и теплая кожа под губами, со своеобразным запахом, который Мэри и почувствовать толком не успела. И жаркий шепот:
 — Последний раз! И — уходи!
Она и уходит. Теплая горечь разлилась внутри. Мэри заплакала тихо-тихо. «Да, любимый. Я ухожу. Совсем. К тебе». Пастор заткнулся, а потом пытался наплести что-то про жизнь вечную. Мэри его не слушала. Она была истощена, утомлена, и очень хотелось пить. Но пить ей никто не предлагал, а сама она стеснялась попросить — какой смысл, если жить осталось совсем ничего? Потерпит.
Возле пещеры телега остановилась. Около входа был врыт столб. Стража деловито соскочила с повозки, сняла девушку, и подвела к столбу. С нее сняли платье, юбку, и прижали к столбу спиной. 
 — ОН там? — хрипло спросила Мэри.
 — Там, там, скоро появится. Не долго тебе ждать — отозвался стражник, прилаживая веревку на руках Мэри, сведя их за столбом.
Но девушка вдруг оттолкнулась от столба, вырывая руки. 
 — Я сама.
Стражники помедлили и отпустили ее. 
 — Я сама. Я знаю, я убила его. Я и правда:
Не договорив, Мэри шагнула в проход. Острые камни: Острых камней не было! Мэри шла по гладко отполированной дороге. Она была неровной, но камни были гладко отполированы. Девушка провела рукой по стене — она тоже была гладкой и теплой — отполирована многочисленными прикосновениями чешуи. Сладкая истома разливалась внутри. Девушка представляла себе свою смерть, и сама же себя убеждала в ее необходимости.
А снаружи начальник стражи, поглядев на исчезнувшую в темноте спину сказал:
 — Все, поехали отсюда.
 — А если она выйдет и убежит? — опасливо спросил пастор.
 — Тем лучше для нее. Мы этого не видели.
Телега развернулась, и лошаденка бодро затрусила прочь от пещеры, как будто возок полегчал на много пудов.
А девушка столкнулась с драконом. Полутемная пещера, достаточно просторная, и обширная, освещаемая проникающим откуда-то сверху рассеянным светом. Дракон лежал у стены, и блики солнечного света пыльно блестели у него на боках. Подняв голову, зверь смотрел на вошедшего человека. Не зло, скорее — удивленно. Мэри сглотнула комок, и она провалился куда-то внутрь, в лед и пустоту. Шагнула. Зверь вскочил, вытянув голову по направлению к ней. Мэри собрала остатки воли, и пошла к дракону. Спазм сжал низ живота, от чего походка была пьяной. Дракон не шевелился. Мэри прошла последние шаги на подгибающихся ногах, и упала перед драконом на колени.
 — Я пришла. Съешь меня.
Силы оставили девушку, но сознание на этот раз отказалось покидать ее. Она лишь сжалась и закрыла глаза, ожидая последней боли. Она не казалась ей сильнее той, что жгла изнутри. И раскаленным ожогом показалось ей ласковое касание мокрого и шершавого языка. Мэри вздрогнула, и осталась недвижимой. Она слышала, как дракон обнюхал ее, и снова лизнул. И — лег. Есть ее не собирались!
Мэри открыла глаза, вскочила и кинулась к голове дракона.
 — Ты понимаешь, я его убила! Ты должен меня съесть! Так судья сказал!
Дракон чуть отвернул голову, глядя куда-то в угол. А девушка обхватила огромную голову руками, пытаясь повернуть ее обратно:
 — Ты что, не понимаешь? Я так больше не могу! Я не могу!!!
Мэри хотела расплакаться, но и это у нее не получилось. А дракон лениво лизнул ее между ног. И оба ошарашено замерли, глядя друг на друга. Мэри слегка опиралась на кожаный нос, а нос этот ходил ходуном у нее под руками. Потом дракон снова осторожно лизнул девушку. Острая дрожь прошла по ее телу, совершенно против воли. Новое движение языка, еще, еще: Мэри обхватила руками морду, чтобы не упасть, и раздвинула ноги пошире. Волны запредельного удовольствия пробегали от ног к голове и обратно, шершавый язык доставлял боль, но боль была приятная. Мэри бросило в жар, и она только приговаривала, цепляясь за остатки разума:
 — Не надо, милый, не надо:
Но было «надо». Дракон встал, и теперь шершавый язык заходил глубоко между ног, захватывая попку, и кончиком языка дракон щекотал живот. Мэри почти сразу «потекла», вцепившись одной рукой себе в сосок, а другой придерживая морду дракона. Дракон толкнул ее руку, и Мэри открыла глаза. Дракон облизал ее грудь.
 — Тебе ведь нравится, правда? Ешь! 
Но дракон не стал есть, он царапал кожу языком, и Мэри непроизвольно отступала назад, прикрываясь руками — было и щекотно, и приятно одновременно.
Споткнувшись, она упала на одно колено. Дракон остановился. Тогда Мэри, потеряв и стыд и страх, вскочила, и сама попыталась направить голову дракона себе между ног. Дракон не возражал. Фактически упав ему на голову, Мэри ласкала дракону ушки, пока дракон лизал девушку. Но тут дракон вырвался, и сунул голову между лап. Мэри с некоторым восторгом наблюдала, как дракон лижет собственный конец. Мэри подошла поближе, присев возле задних лап. Дракон оторвался на мгновенье, взглянув на нее, и снова стал лизать свой вал. Мэри протянула руку, касаясь горячей кожи. Дракон благодарно лизнул ей руку. Мэри погладила мокрый и горячий член, про себя подумав «У коня и поболе будет». Запах от дракона исходил странный, но нельзя было сказать, что неприятный. Гладкий, с извилистой головкой кончик, с бугорчатым отверстием чуть подрагивал в руках Мэри. Девушка несмело взглянула на зверя, и наклонилась над членом, оперевшись на бок дракона:
 — Можно?
На вкус он оказался примерно такой, как Мэри и ожидала — немножко солоноватый, пряный, и очень гладкий. Дракон завалился на бок, и принялся вылизывать Мэри бок. А девушка лизала и сосала огромный член, наслаждаясь в то же время прикосновениями дракона. Но вот его движения изменились, как будто он подталкивал ее. 
 — Я не могу, ты что! Он такой большой! Да ты просто раздавишь меня, если ляжешь сверху!
Дракон откинулся на спинку и смотрел на Мэри, часто дыша и высунув язык. Мэри еще раз погладила восхитительный орган. Потом, решившись, полезла дракону на живот. Под руками и коленями перекатывались мышцы, но дракон не возражал. Мэри села на пузо дракона, обхватив член руками, и водя ими туда-сюда. Ее спины пару раз коснулся язык. И все. Тогда девушка вздохнула, и решив, что хуже уже не будет, повернулась задом, пристраивая волнистую головку у себя между ног. Дракон наблюдал за процессом, изогнув шею и нависая над девушкой. Первое касание было мокрым и непонятным. Но потом самый кончик дракона проскользнул внутрь, и оба замерли, каждый прислушиваясь к своим ощущениям. Кончик дракона слегка подрагивал, но для девушки это было чувствительными движениями. Потом она нежно-нежно двинулась по валу, насаживая себя на него, мягкими волнистыми движениями. Дракон откинулся на пол, распластавшись во всю длину, по его телу пошли волны, и неожиданно дракон замурчал. Громко, почти рыком, но это было именно мурчание. Мэри почувствовала, как внутри больно упирается, и уменьшила движения. Но дракон думал иначе. Он снова поднял голову, глядя Мэри прямо в лицо, и задвигал задом.
 — Больно! — Мэри попыталась вырваться. Но дракон вдруг обхватил ее передними лапами, прижав к груди, и начала двигаться размашисто и глубоко. В какой-то момент внутри что-то хрустнуло, и член провалился куда то глубоко. Мэри почувствовала себя пронзенной насквозь, хотя боли это почти не причиняло, зато чувство наполненности было умопомрачительным. Волны удовольствия расходились от каждого движения, от самого устья и до глубин живота. Дракон, не переставая мурчать, облизал девушке лицо. Мэри улыбнулась, высвободила одну руку, и погладила дракона по морде. Зверь облизал и руку. Мэри вытянула руку вперед, положив ее на язык зверю. Дракон осторожно сжал челюсти, и девушка ощутила вдруг себя абсолютно защищенной, наполненной изнутри драконом, и с рукой в его пасти. Мышцы влагалища стали резко сокращаться, сдавливая вал дракона, наполняя обоих волнами удовольствия. Дракон надвинулся еще ближе, и Мэри поняла, что он облизывает ей лицо. Она попыталась убрать мешающую руку, но оказалось, что она глубоко в горле дракона. 
 — Ну вот, и все. Вот как это происходит — прошептала Мэри.
И сунула голову в пасть дракону. Спазм влагалища бросил ее в первый и последний в жизни оргазм. Дракон надвинулся еще глубже, теперь его челюсти больно сжимали ребра возле живота, а соски терлись о шершавый язык. Очень хотелось вдохнуть, но вокруг была только глотка дракона. Мэри почувствовала, как уперлась во что-то головой. И тут же почувствовала, как член дракона покидает ее. 
 — Не надо! — успела подумать девушка.
Так приходит смерть.
А дракон доел последний кусок, тщательно облизал член, потихоньку исчезающий у основания хвоста, и задумчиво уставился на вход в пещеру.
То, что скоро ему снова привезут еду, он не сомневался.