Написано по мотивам реальных событий.
***
Эта история началась, когда Сэм сбежал в Нью-Йорк и подыскивал себе комнатушку.
Он сделал, как умный: пришел по газетному объявлению. Правда, газета валялась на мусорке, и актуальность объявления была под вопросом. Но Сэму повезло — дешевая комната все еще была свободна.
Кроме Сэма, был еще кое-кто, считавший, что ему повезло. А именно — эффектная брюнетка с пышными буферами.
Они одновременно подошли к дому № 234 по 41-й стрит, одновременно поднялись по старой пожарной лестнице — и даже пытались одновременно войти в дверь на 6-м этаже.
— Ты воспитанный, да? — буркнула брюнетка, проткнув Сэма локтем. 
 — А... а ты... а что... — Сэм, если честно, просто хотел ощутить ее тело, и кроме двери, для этого не нашлось подходящего места.
Брюнетка не слушала его, и он шел за ней. Оба они искали что-то — и очень скоро выяснилось, что именно:
— ... шесть-три, шесть-четыре... шесть-семь... — считала брюнетка цифры в номерах, шевеля пухлыми губами; — ... Шесть-девять! — Она вошла и хлопнула дверью прямо Сэму по носу.
— Эй, принцесса, твою мать! Глаза на жопе раскрой! — возмутился Сэм, подпустив нью-йоркского колориту. 
 — Ты тоже сюда? — скривилась принцесса.
Сомнений не было: оба они пришли по одному объявлению, оба имели виды на дешевую комнату №69 с водой и сортиром, всего за сорок баксов в месяц. И оба не собирались сдаваться:
— Я первая вошла! Я смотрю, ты фрукт! Манеры так и прут. С каких помоек вы сползаетесь в Яблоко? * — хладнокровно гудела брюнетка, не тратя на Сэма лишних нервов.
 ___________________________
 *Большое Яблоко — жаргонное название Нью-Йорка. — прим. авт.
— Ты... ты больная, да? Я по лестнице первый шел! Я...
— Какие проблемы, котятки? — вмешалась пожилая хозяйка-негритянка. — Живите вместе. Вам же выгодно будет. Так платили бы по сорок, а вместе я с вас буду брать по двадцать пять с носа. 
 — Что? Дарить тебе лишние десять баксов? С какой это стати? Договорено сорок — значит сорок, по двадцать с каждого!..
 — Ладно, сорок шесть баксов — и точка. И так будете платить по двадцать три вместо сорока. Насрите мне в рот, если вы найдете что-то похожее по цене. Согласны хоть вместе жить-то?
 — А что? — брюнетка обернулась на Сэма. — Кровать есть, диван есть. Когда надо будет переодеться, он отвернется или выйдет в тубзик... 
 — Вот еще! С этой... — Cэм запнулся потому, что хотел ввернуть ядреное нью-йоркское словцо, но не смог вспомнить подходящего.
Впрочем, он тут же сообразил, что играет против себя.
Брюнетка развернулась к нему, оценивающе разглядывая его. Она была не первой молодости, с точки зрения Сэма, но потертостью и не пахла: сочная кожа, ни единой морщинки, нахальные глаза-буравчики — и обалденные тугие сиськи, рвавшие край платья.
Строго говоря, брюнетка была «ух!», как сказал себе Сэм, моментально краснея от ее взгляда. Он вдруг понял, что у нее дико смазливая мордаха и пухлые губки, которыми Сэм вдруг проникся, как заводной музычкой, и оттого покраснел еще гуще.
— Ну, Пятачок? Ты розовый, как Пятачок. Ты читал «Винни-Пуха»?
 — Читал, — соврал Сэм. — Ладно, детка, бизнес есть бизнес. Заметано. 
 — Ну вот и славно, — засуетилась хозяйка. — Аванс двадцать баксов — и живите себе, и хоть это самое... 
 — Как тебя звать, док? — брюнетка подала ему руку. Она была на голову выше его.
 — Сэмюэл Дэджер, — ответствовал Сэм, стараясь говорить хрипло. Рука была теплой и очень живой.
 — Привет, Сэмми! А я Джузи. Ты не ширик?
 — Чего?
 — Ну, не ширишься? Не колешься ширкой, короче?
 — Вот еще! — Сэмми густо покраснел, так как всю последнюю неделю мечтал попробовать.
 — Вот и классно. Ты не думай, я не полиция нравов, просто ширики буйные, а я буйных не люблю... Получила свою зелень — и канай отсюда, кровосос, эксплуататор, буржуазия! — весело оскалилась она на хозяйку.
 — Будешь обзываться — отключу воду, — отозвалась та.
***
Очень скоро они перестали отворачиваться друг от друга.
Уже на третий или четвертый день Сэм видел Джузи в нижнем белье, фигея от матовой мягкости ее тела, а еще через пару дней Джузи показала ему голую спину, пружинистую, как надувной дельфин из Сэмова детства. Еще день или два — и Джузи, переодеваясь и увлеченно пересказывая Сэму новости, повернулась к нему голым боком, а затем и сиськами.
Это получилось само собой, непринужденно — но Сэм все равно офигел, когда ему открылся профиль гологрудой Джузи, болтающей про всякую ерундовину. Он кричал и колол ему нутро, этот профиль, сисястый и бесстыдный до визга, и у Сэма, как видно, что-то сделалось с лицом:
— Ты чего? Наверно, еще ни разу голых сисек не видел? Ну, смотри уж, ладно, мне не жалко, — прищурилась она, не обращая внимания на возмущенное сопение Сэма. — Можешь даже потрогать.
 — Вот еще! — буркнул Сэм и дрожащей рукой потрогал сиську, упругую, как желейный пудинг. 
 — Ээээй, ты что??? прямо в сосок долбанул!... А если тебя такими клещами за это самое, а? Понравится, а? — Джузи хотела ухватить Сэма между ног, но тот отпрыгнул. — Какой прыгучий!
Она делала вид, что все это само собой, между прочим, и светила голыми сиськами еще минут пять, но Сэм видел, как ей приятно бесстыдничать перед ним. Прошло еще сколько-то дней, и Сэм снова офигел: когда он вошел в комнату — его взгляду открылась розовая сердцевинка Джузи, переодевающей колготки. Ее голое нутро зияло меж раздвинутых ног, и это было невозможно, как всемирный потоп, как НЛО, как черт знает что...
— Упс! Прости, я не слышала. — Джузи и не думала прикрываться, и только чуть сдвинула коленки. — А что, и пизды никогда не видел? Конечно, не видел, раз сисек не видел... Да не смотри на меня так, а то я потеку! Мне это при тебе совсем не надо... Отвернись, Пятачок!
Но уже через пару дней он никуда не отворачивался, и Джузи переодевала при нем трусы, колготки и все на свете, разгуливала голышом и даже подмывалась, ничуть не стесняясь его. Ее глазки-буравчики сверкали от бесстыдства, а бутончик маслился влагой, как утренняя роза.
Она была великолепна, и ее тело, пружинящее тугими выпуклостями, возбуждало в Сэме, кроме похоти, еще и странное чувство умиления, которое никак не связывалось у него с голой бабой. Оно было похоже на чувство, которое Сэм испытывал, глядя на пушистых котят, пестрых заморских птиц, забавных карапузов и прочие чудеса природы. С голой бабой, знакомой Сэму досконально по журналам, у него связался только лихой азарт самца. И вот, когда он впервые увидел женское тело живьем — это оказалось совсем непохоже на журнальных телок.
Умиление переходило в щемящий восторг, когда Джузи расчесывалась по утрам, мокрая и томная после мытья, и солнце отблескивало на кончиках ее сосков. Сэму хотелось тогда чего-то, чего он и сам не понимал — то ли приласкать Джузи, то ли написать ее портрет, то ли спеть ей песню, — но меньше всего ему хотелось, чтобы насмешливая Джузи узнала о его чувствах, и он грубовато дразнил ее, не перегибая, впрочем, палку.
Вскоре стало просто неприлично убегать от нее в ванную, чтобы переодеть трусы, и Сэму пришлось оголить драгоценный кол, тщательно скрытый под слоем тряпок.
Взгляды Джузи обжигали его кипятком, и тот мгновенно вытянулся, как нос Пиноккио:
— Ого! А ну-ка? — бессовестная Джузи откуда-то взялась с линейкой и измерила длину от основания, заросшего шерстью, до багрового кончика. Сэм лопался от стыда и от бешеного желания проткнуть ее нахуй. — Семь дюймов без четверти. Далеко пойдешь!
Ей явно нравилось дразнить его.
Несмотря на взаимные обнажения, никаких надежд переспать с ней не было, — и это было обидно до слез, если вдуматься. Они спали на разных кроватях: Джузи узурпировала большую двуспальную, а Сэму достался диван. Перед сном Джузи желала Сэму спокойной ночи и удалялась в другой конец комнаты, за невидимую стену. Сэм ... мысленно затрахал ее до хрипа, и на члене у него набухли ссадины.
***
Впрочем, они сильно сдружились.
Это произошло незаметно и не сразу. Вначале Сэма допекала насмешливость Джузи, ее голые дразнилки и непринужденная манера показывать в разговоре, что она читала куда больше, чем все вокруг, вместе взятые. Но потом, когда Джузи вдруг попросила его погулять три часа на улице, он тоскливо слонялся по тротуару — и вдруг понял, чего ему не хватает: рассказать Джузи новости дня и услышать ее веселое «да ты что?» Оказалось, приятели для этой цели уже не годятся. Кто-то сейчас трахает ее, с завистью думал Сэм, какой-то взрослый шикарный мужик, не то что я, салага.
Мало-помалу их общение менялось, и Джузи вела себя с ним иначе, чем с другими — не нахально, а заботливо, как старшая сестра или тетя. Она была старше восемнадцатилетнего Сэма на восемь лет, и Сэм негласно уступил ей лидерство, которым она, правда, вовсе не кичилась. «Сбежал от прибацанной мамаши-квочки и угодил из огня в полымя», с усмешкой думал Сэм, удивляясь, что это вовсе не раздражает его. Джузи помогала ему, он ей, и у них образовался настоящий товарищеский тандем, который, как он раньше думал, бывает только у мужиков.
Любимым их временем были вечера, когда они приходили домой и пересказывали друг другу новости. Джузи ложилась в кровать, нередко голышом, и Сэм, научившись уже видеть в ее голых сиськах-письках такой же костюм, как и все прочие, садился на край ее кровати — и они болтали, обсуждали все на свете и смеялись до слез.
Вскоре Сэм, устававший после трудодня на овощной базе, как ломовая лошадь, повадился падать к ней ничком, и они болтали лежа. День ото дня он придвигался от края кровати все ближе к центру — и вскоре между ними пропала всякая дистанция. Они тискались, шлепались, делали друг другу массажи, которым она научила его, и проделывали всякие другие штуки, о которых Сэм даже и не думал, что они возможны.
К примеру, он щекотал ей тело кончиками пальцев, проводя ими от попы до затылка, а Джузи тихонько скулила, вжавшись в подушку. Сэм, казалось, окончательно перестал лопаться от похоти при виде ее сисек; у него была девочка Марта, которая ему жутко нравилась, и он увлеченно расписывал ее прелести Джузи, почесывая ей розовую кожу вокруг ануса. Джузи дико любила эту ласку и хрюкала свинкой, когда пальцы Сэма скребли ее задницу. Потом Сэм ложился на спину, раздвигал ноги и подставлял свое хозяйство Джузи — а та нежно царапала своими длинными ногтями его промежность и яйца, забираясь в самые сладкие уголочки зудящей кожи.
Сэмов молодец безжизненно свисал, потому что в этой ласке не было ни капли секса — но сам Сэм хрипел и хватал ртом воздух, ибо ничего слаще в своей жизни не ощущал и не мечтал ощутить. Этот массаж открыла ему Джузи; он вытягивал все его нервы стрункой, окунал их кипящий зуд и вымывал из них всю дневную накипь; он восстанавливал тело, очищал его от усталости, и после него дышалось легко, будто и не было восьми часов тяжелой работы.
Иногда Джузи от избытка чувств целовала Сэмова спящего молодца, и тот, встрепенувшись, поднимал головку. Их близость — до последнего предела, без всяких телесных секретов, но и без секса — была странной, и Джузи говорила:
— Ты жутко классный, и я бы трахнула тебя, но... лучше, если первой буду не я. Лучше Марта. Так лучше, Сэмми, и ты сам это знаешь, ведь верно? Не зевай, Сэм, накачай ее как следует, у тебя агрегат редкий... девочка счастлива будет. Вперед!
Сэм так ничего и не знал о ее работе. Верней, он знал, что она три дня в неделю сортирует бумаги в фирме «Элитные Похороны от Брайанса, Брайанса и Поляковски»; но что она делает все остальное время, оставалось тайной. Время от времени у нее заводились денежки, и тогда она кутила со своими кавалерами, пропадая несколько ночей кряду, — но никогда не забывала и Сэма, и непременно закатывала с ним шикарные пирушки, походы в кино и на дискотеки. Деньги кончались у нее так же внезапно, как и появлялись.
Однажды Сэм прямо спросил ее:
— Джузи, ты шлюха? 
 — Ты что? — искренне возмутилась Джузи. — Как ты можешь так?... Да, я трахаюсь с кем хочу, как и все нормальные люди, но никогда ничего не беру за это... или почти ничего. Почти... Теперь время такое, Сэмми: любовь-морковь была в старые добрые времена, а сейчас — секс, секс, секс... Но тебя я люблю больше всех. Потому и не трахаю тебя, понял? Да ты ведь и сам все понимаешь... Мужику от телки нужны сиськи и пизда, а телке от мужика — стабильность и бабки. Но с тобой я не хочу так. Ты еще маленький, во-первых. Еще успеешь протухнуть. Не хочу, чтобы с меня это начиналось... Да, ты прав: в каком-то смысле я шлюха. Да и все мы в каком-то смысле шлюхи. Никакой любви нет, Сэмми, это в старые добрые времена жили душа в душу и умирали в один день, а сейчас — все шлюхи, все, все...
***
Вскоре в жизни Сэма назрели большие перемены. Во-первых, у него появился соперник — Джо Волдырь, ухлестывавший за Мартой, как вонючий кобель. Во-вторых, Марта, кажется, «созрела», и Сэм изливался литрами спермы при мыслях о скором трахе, первом в его жизни...
Однажды Джо с дружками подкараулили его и стали бить железными прутьями.
Сэм трескался кровавыми трещинами от бессилия и боли, черной, как земля; и тут-то была бы ему крышка, и Гарлем пополнился бы лишним трупом, если бы не раздался крик:
— Руки вверх! Живо!
Он не узнал Джузи, ибо в тот момент вообще потерял способность узнавать голоса; и когда он висел на ней, а она тащила его на 6-й этаж — он только удивлялся, что у нее есть пистолет, хотя удивляться было, по сути, нечему.
Ему повезло: кости были целы, а дырки в теле, зиявшие на месте отсеченных кусков кожи, Джузи перевязала, и потом сидела с ним, бросив работу, развлекала его и меняла бинты. За неделю с лишним все зажило.
Наступил великий день. Джузи было велено не возвращаться до одиннадцати, и Сэм, бледный и тщательно вымытый, сто раз поправлял конфигурацию бокалов на столе.
Когда Джузи вернулась, он сидел, глядя прямо перед собой.
— Что? Поссорились? В чем дело, Сэмми? — сразу забеспокоилась Джузи, едва войдя в комнату.
 — Она не пришла.
Джузи промолчала. Потом, когда он ложился к себе на диван, раздался ее голос:
 — Иди сюда.
Сэм лег к ней, думая, что она просит о массаже. Но она залезла ему под трусы и коснулась истерзанного члена — по-особому, не так, как обычно.
— Не надо, — сказал Сэм, поняв ее. — Там уже... ничего не осталось.
Но Джузи все равно раздела его догола — и окутывала его коконом всех ласк и массажей, известных ей, пока Сэм не уснул, уткнувшись ей в халат.
Через пару дней Джузи, как нередко бывало, попросила его перекантоваться до полуночи на улице. Сэм с готовностью согласился, — но на дворе вдруг резко похолодало, и он решил незаметно зайти за пальто.
Оно висело в коридорчике, у самой двери, а Джузи с любовником наверняка уже стонали в третьем оргазме, и им было не до руки, протянутой к вешалке, — так рассудил Сэм, тихонько открывая замок.
Из комнаты действительно донесся стон Джузи, но какой-то не такой (хоть Сэм и знал только по порнофильмам, какими они должны быть). Вслед за стоном раздался ее голос, перепуганный до смерти, а за ним — несколько мужских голосов.
Сэм замер. Он решил бы, что Джузи устроила оргию, если бы не испуг в ее голосе и не нагловатый смешок ее гостей, хорошо знакомый Сэму. Прислушавшись, он разобрал слова:
— ... запела, сука?
 — ... твой Фрэдди долгов не платит...
 — ... смылся, красавчик...
 — ... придется с тебя...
 — ... выебем, и... 
 — ... жмуры не кончают, хе-хе...
Сэм не стал вникать в суть. В тумбочке лежал пистолет Джузи. Тумбочка стояла у входа в комнату. Если резко распахнуть дверь и метнуться к тумбочке...
Перед броском у него вдруг все поплыло в глазах, и Сэму пришлось нагнуть голову, чтобы вернуть на место дезертирующую кровь....  Ему снова повезло: опешившие бандиты чуть не подавились слюнями — и, когда они опомнились, пистолет уже плясал в дрожащей руке Сэма:
— Рррруки вверх! Встать! — орал он, как резаный, вышибая криком собственный страх. — Джузи, бери пушки!
Голая Джузи, исполосованная багровыми полосами, как тигрица, обезоружила бандитов. Сэму было мало, и он крикнул:
— Раздевайтесь, уроды! Штаны долой, труселя долой, все долой!
 — Тебе это даром не пройдет, — сказал один из них, расстегивая ремень.
 — Разговорчики! Заткни гузно, пока хуй не отстрелил! Давай-давай, шевелись!
Вскоре все тройка насильников дефилировала голышом по улице, а Джузи истерически смеялась, глядя на них в окно.
— Что ты натворил, Пятачок! — хрипела она сквозь смех. — Теперь нам надо срываться с места. Срочно, пока время наше. Собирай манатки — съезжаем.
 — А... — Сэм похолодел.
 — Ты что! Конечно, вместе. Даже и не думай. Давай, малыш, в темпе! Сматываем удочки.
Ночь им пришлось перекантоваться в зале ожидания Grand-Central, а наутро они быстро нашли комнату в Куинсе* — правда, не за сорок шесть, а за семьдесят баксов, но выхода не было. 
 _______________________
 *Grand-Central — ж/д вокзал, Куинс — район Нью-Йорка, отдаленный от Гарлема. — прим. авт.
***
С утра они разбежались на работу, а вечером Сэм, едва не уехавший по привычке в Гарлем, прибыл в «новую дыру», как ее назвала Джузи, вошел в комнату — и его обвили горячие руки...
— Только не надо комментариев, ладно? — попросила Джузи, втираясь в него голыми сиськами. — Если честно, мне уже сто лет как жутко хочется сделать это. И я сделаю это. Мы сделаем это. Потому что я тебе благодарна... я тебе так благодарна, как... как... — бормотала она, раздевая его.
Вскоре член Сэма, вставший, как по команде, был у нее во рту, и Сэм впервые корчился от невиданного блаженства, пустившего корни ему в пах, в самую его сердцевину...
— Нет, нет, мой славный, это только начало. Это упаковка торта, и еще даже не обертка, а ленточка. Вот сейчас будет обертка... вот она какая... нравится? — пела ему Джузи, накрашенная, зверски красивая, вжимаясь в Сэма и выцеловывая ему рот горячими губами, мягкими и нежными, как пончики с малиной.
Ее язычок щекотал озорным кончиком дрожащий Сэмов язычище, сведенный судорогой ласки, руки обвивали его тело и трогали в тысяче мест сразу, горячий живот и сиськи терлись об него, приминая член к телу... Сэм не помнил, как он очутился на кровати, как Джузи оказалась под ним, и сам момент Входа Внутрь, о котором он столько мечтал, не отложился в его памяти. Он опомнился только, когда в его яйцах натянулась привычная резина сладкой боли, но так зверски, как еще никогда. Он уже вовсю жарил Джузи, истомно целующую его прямо в горло, выгнутую перед ним голым, раскоряченным розовым изобилием — его изобилием, в котором он купался, обжирался им в усмерть — наконец-то, наконец-то... Его жадность была так огромна, что он не успел насладиться ни сиськами Джузи, ни ее задницей, ни пиздой, которую мечтал обмусолить, как фантик; его пах сжался в судорожный ком — и лопнул, впервые изливаясь не в воздух, а в живую плоть. Впервые его хуй обтекала податливая, нежная влага Джузи, слепленная с ним в единый живой слепок, впервые во время кончи его обнимали живые руки и мучили живые губы — и Сэм провалился по уши в теплую Джузи, влипнул в нее языком, яйцами и всем телом... Он лился в нее целую вечность, заливал ее литрами семени, — а она вжимала его попу в себя, чтобы ему было глубже и приятней, и потом щекотала язычком его верхнюю губу и дышала ему в ухо, и потрясенный Сэм хрипел на ее груди...
— Ну вот. И двух минут не продержался. А говорил, я тебя не возбуждаю, — хихикала она, сжимая ему влагалищем сдутый отросток (Сэм и не подозревал, что они так умею)
 — Эгхееээыы... — отзывался он, сам не понимая, что хочет сказать.
 — Ыгыыыы! — дразнилась она. — Гам, и сразу весь торт заглотил. Как пилюлю. 
 — Я... ты... заберемен... — встрепенулся вдруг Сэм.
 — Вспомнил! Я со спиралькой, не парься... Ну, Сэмми, поросенок мой, хороший, с первеньким тебя! Ужасно рада, просто жуть как!... Мой масенький, мой мальчишечка, — вдруг заласкалась она к нему, по-матерински прижимая его к себе, и Сэм чуть не разревелся.
Блаженство промчалось сквозь него кометой, оглушило его, и сейчас он таял в его остатках, как сахарный заяц.
— ... Ладно. Это только закусочка. Впереди у нас еще целый пикник, если ты не понял, — подмигнула она, ловко выбравшись из-под него. — Ну-ка, Сэмми, труженик мой, ну-ка на спинку... Я все сделаю как надо, не бойся. Расслабься и кайфуй по-полной, сегодня твой вечер, — говорила она, пристраиваясь к его хую. Сэм похолодел от предчувствия того, что сейчас будет. — Хотя нет. Пожалуй, так тебе будет интересней, — она снова подмигнула и залезла верхом ему на грудь, растопырив пизду прямо у него под носом.
Пизда была розовой, блестела от любви, как намыленная, и из нее вытекала его, Сэмова сперма. — Ну-с, приступим!
Сэм заурчал: за его хуй и яйца взялись нежные пальцы, окутали их паутинкой мурашек — и головка вдруг обволоклась влагой, невыносимо сладкой зудящей влагой, уже знакомой Сэму...
Джузи лизала, обсасывала, глотала его хуй, щекоча пальцем окрестности ануса, а Сэм выл и захлебывался, глядя на ее пизду, распахнутую прямо перед ним. Руки его сами потянулись к выпяченным бедрам, сами притянули их к лицу...
— Фмелей, Фэмми, фмелей! Она фдет тефя, — раздалось из-за бедер, и Сэм, замирая от волнения, ткнулся губами в соленое, липкое и лизнул скользкие лепесточки. Из-за бедер донесся поощрительный стон — и Сэм притянул их к себе, обняв крест-накрест, как Марту во время поцелуя, и позабыл обо всем на свете.
Он выпячивал хуй вперед, протыкая горло Джузи, влипал ртом в соленую щель, пролизывал ее до боли в языке и тыкался носом в колечко ануса, удивляясь, что пахнет не дерьмом, а острым, дьявольски вкусным запахом секса. Руки его сами собой, отдельно от головы, нащупали Джузины сиськи, и та благодарно взвыла, напялившись на него еще плотнее, до оскомины во рту.
Вскоре сам собой нашелся единый ритм, и Сэм впервые растворился в блаженстве парного танца — когда двое ебут друг друга легко и слаженно, как на одном дыхании. Они синхронно двигались и лизались, будто под неслышимую музыку, и каждый чувствовал, какое блаженство дарит партнеру. Наконец, когда Сэм уже был готов лопнуть бешеным фонтаном, покрасневшая Джузи вдруг сползла с него:
— Уффф!... Ну и ну!... Говорю тебе честно: так зверски от «валета» мне ни с кем не было... А еще говорят, что неопытные не умеют лизать. Но я хочу, чтобы ты кончил в меня... — говорила она, задыхаясь. — Мне, видишь ли, нравится это... Ты не против?... А ну иди сюда. Иди-иди! — она оседлала Сэма и стала щекотать себя головкой его хуя, глядя особым, блестящим взглядом прямо Сэму в глаза. Она еще никогда так не смотрела на него...
— Ага, запел, запел, дружочек? Еще и не то будет... Ну, держись! — она наделась на него и сладко сжала влагалище, сразу сделавшись тугой и вкусной до визга.
Сэм захрипел, думая со сладким ужасом, что сейчас будет с ним, — а Джузи скользила по нему вниз и вверх, подминая влажным лоном озверевший хуй, теребила рукой, заведенной за спину, его яйца, и смотрела на него все тем же особым взглядом, приговаривая:
— Вот так мы сделаем мальчиньке... Выжмем из мальчиньки все соки, и мальчинька сейчас лопнет... вот таааак...
Сэм и в самом деле лопнул от ее траха и ее слов; и когда его пах стал набухать, отдавая сладостью и ужасом в мозг — Джузи вдруг нагнулась к Сэму, утопив его в сиськах, и вцеловалась ему в рот, проникнув туда одновременно с первым горьким толчком спермы... Она трахала его с двух сторон — языком и пиздой, подминавшей тающую головку, и Сэм подыхал от насыщения, от радуг в теле и от ласки, затопившей его по уши...
Ночью он проснулся и, ощутив рядом теплое тело,...  робко нащупал сиську. Джузи вытянулась и поощрительно подставилась ему, то ли проснувшись, то ли нет.
Приободренный Сэм, замирая от мурашек, взял в рот сосок, теплый, соленый, упругий, как желейная конфета... Они снились ему чаще, чем голая Марта — великолепные сиськи Джузи, знакомые до последней невидимой пушинки, недоступные, рогатые, похотливые и пышные, как мечта. Наконец-то он слюнявил и тискал их, распаляясь с каждой секундой, а Джузи покорно терпела — и даже делала вид, что ей приятно...
— По-моему, ты уже готов к десерту, — сказала она, когда Сэм готов был проглотить ее, как удав. — Только в меня чур не лезть, ладно? А то я потом не засну. Давай вот так... — она уложила Сэма на спину, нависла над ним — и взяла в рот его хуй, немедленно лопнувший радужным пузырем...
— Ты что, проглотила?... — восхищенно хрипел Сэм. В его представлении это было высшим подвигом сексуальной жертвенности. 
 — Ну да, а что? Вкусненько... отличный джем к десерту... — смеялась Джузи в темноте. Чмокнув Сэма в опустошенный агрегат, она приползла к нему и обняла за шею: — Ну что, хороша пирушка, Сэмми, мой Пятачок, мой спаситель? Потом я тебя научу всяким штукам, а сейчас — твой вечер, только твой...
«Потом!... Она сказала «потом»! Значит, будет «потом»!...» — Сэм, успевший настроиться на то, что это было в первый и последний раз, просиял так, что осветил темноту, и благодарно прилип к Джузи, уткнувшись ей в волосы. Она ласкала ему все самые любимые, самые чувствительные места на теле — и подмышки, и промежность с яйцами, и локтевые сгибы, и в анусе, и вокруг пупка, — пока Сэм не вытянулся и не засопел, крепко вжавшись в нее.
***
Утром Джузи сказала ему:
— Сэмми, давай поговорим серьезно. Мне ужасно приятно... это... короче говоря: мне в дикий кайф трахаться с тобой. С того самого момента, как я тебя увидела, я мечтала, если честно... терпела, не хотела развращать тебя — ну да ладно, дело не в этом... И, конечно, мы теперь будем делать это столько, сколько ты захочешь... и сколько я смогу. Но. У меня будут другие мужчины. Их будет много. Сэмми, маленький мой, я вот к чему: если ты вдруг думаешь про... про всякую там любовь и прочее, — что мы будем парой и все такое... Я ведь знаю, как оно у вас бывает, самой когда-то было семнадцать... Не надо, хорошо? Ты мой лучший друг, и... я этого еще никому не говорила, ясно? Никому и никогда. Когда я о ком-нибудь думаю, ты — первым номером. Но трахаться я буду, с кем захочу. Да мы с тобой и не пара, Сэмми. Тебе семнадцать, я — двадцатипятилетняя коровень... Я для тебя — тетка. Любовь-морковь была в старые добрые времена, Сэмми, а сейчас... И еще. Никогда не проси меня о групповушке, ясно? Я не хочу тебя ни с кем делить. Ты у меня отдельно от всех. Заметано?
Сэм и сам понимал, что так будет. Поэтому он почти не огорчился, обнял Джузи и пообещал ей все, о чем она просила. Джузи просияла, обцеловала ему все тело — от макушки до яиц, — и они расстались, чрезвычайно довольные друг другом, хоть Сэм по дороге на работу и думал о том, чьи хуи теперь потолкутся в пизде, которую он вылизал до самого нутра. О том, есть ли у него право трахать других девочек, он даже не подумал.
С тех пор они еблись почти каждый день — исключая дни, когда Джузи была «занята» (таких дней набиралось по два-три в неделю) или когда она уставала от секса с другими:
— Я ж не хочу трахать тебя дохлой тряпкой, — говорила она. — Я хочу быть живым человеком и все чувствовать так, как надо...
Впрочем, она никогда не отказывала Сэму в минете (а Сэм почти перестал стесняться просить ее об этом). Отсасывала она виртуозно, забираясь пальчиком Сэму в задницу и массируя ему простату. После таких оргазмов у Сэма шумело в ушах, и в течение пяти минут он не мог делать ничего — только таращить глаза на Джузи, голую и насмешливую (она всегда раздевалась догола, когда отсасывала ему).
Она научила Сэма доводить ее до оргазма и уверяла, что у него получается ну просто офигенно; научила трахать ее в попку, научила ласкам и играм, и для Сэма наступили райские времена. Он купался в сексе, как в варенье, резко возмужал, «заматерел», как говорила Джузи, и чувствовал, что ему живется легко, как в раю.
Каждые две недели они съезжали с квартиры на квартиру, путая следы. Джузи мечтала поднакопить бабок и слинять с Сэмом во Флориду...
Прошел год. Однажды Джузи пришла домой странная: молчаливая и закрытая, как ночная витрина.
Утром она сообщила Сэму:
— У меня будет ребенок. Твой ребенок! И что мне делать, Сэмми?..
Сэм почувствовал, как комната поплыла влево.
Взяв себя в руки, он сказал:
— Но ведь это, наверно... очень хорошо?
 — Да? Хорошо? А кому я теперь буду нужна пузатая? А? — вдруг разревелась Джузи. — И как я прокормлю его? 
 — Ну... — Сэм не знал, что сказать, и спросил: — А это точно мой ребенок?
 — А чей же еще? Кроме тебя, я трахаюсь с двумя, и оба ебут меня только в презиках, боятся заразы, понимаешь... Вживую я только с тобой, уже полгода как... Хренова спираль, хренов доктор, папу его в рот... 
 — Ну... а... Мы будем воспитывать его, Джузи! Это же здорово, а? — говорил Сэм, начиная думать, что это в самом деле так. 
 — Воспитывать? С тобой? Ну какая мы с тобой пара, Сэмми, дурачок? У тебя же усы не растут еще... и зарабатываешь в месяц, как я в день... Все дело в том, что я никогда не смогу убить. Понимаешь? Это все. Бог покарает меня. Меня и так есть за что. Это все, Сэмми... — ревела она, впервые на его памяти, а Сэм гладил ее, стараясь не обижаться.
***
Спустя месяца три с лишним она говорила ему:
 — Представляешь, сегодня ровно месяц, как меня никто не трахает, кроме тебя. И у меня такое странное чувство... Мне кажется, что мне будет дико противно, если меня выебет кто-то другой. Забавно, правда? — смеялась она, и Сэм смеялся с ней, соглашаясь, что это очень забавно.
Она стала совершенно ненасытной, каждый день просила Сэма лизать ей пизду и лопалась от бесконечных оргазмов, затяжных и неизбывных, как смерть. Она говорила:
 — По-моему, он помогает мне — что-то там щекочет внутри... Или она? Как ты думаешь?
Оказалось — все-таки он. Джузи настояла, чтобы он был Питером — в честь какого-то ее легендарного дедушки-капитана, о котором она прожужжала Сэму уши с первых дней их знакомства.
За пару месяцев до рождения Питера Джузи сделалась мнительной и крикливой: 
 — Не трогай меня! Вдруг ему опасно? — и Сэм не трогал.
Он окончил курсы и устроился «задней ногой осла» в офис. С появлением Питера к его круговерти примешалась лошадиная доза визга, пеленок и синяков под глазами. О том, что может быть иначе, ему просто некогда было думать, как и о том, что он стал самым настоящим отцом самой взаправдашней семьи. Мотаться с квартиры на квартиру с Питером было адски неудобно, бандиты отошли в прошлое, и Сэм с Джузи осели на северо-западе Квинса, невдалеке от Сэмова офиса, постепенно забыв о голых жопах на 41-й стрит.
Как-то раз Сэм пришел с работы.
Питер спал в коляске, Джузи нигде не было видно... Почему-то Сэму стало жутко, хоть она могла выйти куда угодно, — и, когда из коридора донесся вопль соседки Лайзы — «Сэммииии!...», приближаясь, как гудок метро, — Сэм не удивился, и только сжался внутри, поняв, как все плохо.
— Сэмми! — Лайза ворвалась в комнату, трясясь от ужаса. — Там... там... я... я одна не могу...
Сэмми побежал за ней в подвал.
Он не мог даже помыслить, насколько все плохо: у толстых грязных труб качалось тело, подвешенное к потолку за железные крюки. Они были заживо продеты сквозь ее груди; острое железо зияло из продранного мяса, и два красных зигзага стекали вниз, по ребрам и по ногам, капая на пол.
Голая, выскобленная налысо Джузи качалась, закатив глаза и разевая рот, как рыба. На животе у нее было намалевано ее же кровью — «пакарми сваего ублюдка сука». Из пизды конским хвостом торчала грива ее сбритых волос, сунутая туда ... до половины.
Сэма затопил синюшный холод, кислый, как блевотина.
Он не знал, что помогло ему не скопытиться, сберечь власть над своим телом — и вместе с Лайзой снять Джузи с крюков, стараясь не надорвать алые лохмотья ее грудей.
Скорая приехала через семь минут, и, когда Джузи погрузили в карету, Сэм позволил себе роскошь отключиться, свалившись в лужу натекшей крови.
***
Им снова повезло: еще немного — и дело кончилось бы, по словам врачей, гангреной и столбняком. Температура держалась сутки и спала ко второму утру. Обошлось без ампутации, и Джузи отделалась жуткими дырами в грудях, зиявшими, как вдавленные, разжеванные соски свиноматки. Месяц спустя они заросли, набухнув синими рубцами. О грудном кормлении, ясное дело, пришлось забыть, и Питеру пришлось перейти на смеси.
Лысая, искалеченная Джузи тонула в черной депрессии. Все свою пытку она пережила в сознании, не отключаясь до самого наркоза. Сэм старался веселить ее, как мог, но Джузи почти все время плакала:
— И что, теперь ты будешь меня такую любить? Лысую, с дырявыми сиськами? Это самое ценное, что во вне было — волосы и сиськи!... — причитала она. Сэм утешал ее, отметив про себя долгожданное «ты» (вместо обычного «они»). Очень скоро ему пришла в голову странная идея:
— Джузи, — заявился он к ней однажды с цветами, — Джузи! А знаешь что? Выходи за меня замуж. Я тебе предлагаю... это... ну, как говорится...
Джузи смотрела на него, как на пришельца, — а потом истерически хохотала. Сэм присоединился к ней, радуясь тому, что глаза ее высохли, как по волшебству:
— Вот уж никогда не думала... — говорила она, насмеявшись. — Хотя нет, вру: думала. В детстве думала, когда девкой была, и... и недавно. Ну ты и даешь, Сэмми!..
Несмотря на ее смех и на жуткую финансовую жопу, в которой они очутились, эта идея явно пришлась ей по вкусу, и с тех пор она больше не ревела.
... На свадьбе были родители Сэма, простившие блудного сына ради такого дела.
Джузи, измученная, бледная, с короткими волосами, но чертовски эффектная в белом платье, была торжественно одобрена ими, и старая мамаша Дэджер перебралась в Куинс — опекать Питера.
Наступило нечто вроде семейной идиллии, о которой Сэм никогда не думал и не мечтал.
Она длилась месяц или два, уступив место будням, мелькающим бесконечной вереницей — из ниоткуда в никуда. Время мерялось Питером: сегодня он заговорил, завтра, казалось, пошел в садик, послезавтра — в школу... Джузи окончила те же курсы, что и Сэм, и вскоре работала в том же офисе. Их фирма пробилась наверх, и офис переехал в Twin Towers, в один из двух новеньких, недавно отстроенных небоскребов.
Каждое утро мистер и миссис Дэджер поднимались на 76-й этаж, и каждое утро Джузи картинно ойкала, подходя к окну, которое начиналось с самого пола. Работать вместе оказалось чертовски приятно, а с некоторых пор даже и азартно: Джузи поспорила с Сэмом, что обгонит его в карьере за полгода. Проигравший должен был раздеться догола в Центральном парке:
— Слушай, — говорил ей Сэм, стягивая трусы под острыми взглядами прохожих, — а ведь мы, кажется, за всю жизнь умудрились ни разу не поссориться? Так или нет?
 — Вроде... вроде так, — неуверенно сказала Джузи, отнимая камеру от лица. — А ты мне баки не забивай! Позируй как следует!
***
11 сентября 2001 года они были на своей работе в Twin Towers.
Никто не знает, как они погибли: упали с 76-го этажа, прожарились заживо или распылились взрывом на клетки и пар.
Питеру было 18 лет. Мэрия взяла его под свою опеку, как и всех родственников погибших и пропавших, и он не испытывал нужды.
Его частенько навещали соседи Сэма и Джузи, бывшие и нынешние, приносили ему всякие разности — а потом собирались с бабушками-дедушками, вспоминая покойников:
— Эх, — вздыхали дамы. — Всю жизнь душа в душу... Теперь таких не делают. Такая любовь была только тогда, в старые добрые времена. А сейчас? Кругом одни шлюхи... Секс, секс, секс, и больше ничего.