До Белого села километров тридцать удивительно отвратительной дороги...  
Когда дежурная объявила о срочном выезде бригады скорой к больному с острой болью в животе, я чертыхнулся. Во-первых, далеко и тряско. Во-вторых, срывается запланированая ебля с практиканткой Юлей. Хочешь-не хочешь, а пришлось стучать зубами в добитом фургоне в вечерних сумерках. Юля тряслась рядом и я поддерживал ее юное гибкое тело за талию на поворотах. Если бы не этот дурацкий вызов, она уже корчилась бы в оргазменном забытьи подо мной...  Бы...  Но не корчится, а трясется в УАЗовской развалине и тоже жалеет об упущенной возможности. 
У больного было серое от боли лицо, но он почти не стонал. Только кусал тонкие пересохшие губы и поглаживал живот. Ему было семьдесят два года. Сухой, жилистый деревенский дед. Рядом, с мокрыми глазами, сидела убитая горем тридцатилетняя женщина...  то-ли дочь, то-ли сноха. Сладкая такая баба с пышным крепким задом и огромным выменем титек. И на лицо, ух как пригожая...  
Юлька ревниво ошпарила меня взлядом, заметив, как я смотрю на женщину. 
Провожу обычную процедуру осмотра...  вопросы, измерение температуры, давления, пульса. Не могу понять причину болезни. Чувствую неискренность в ответах по блуждающим взглядам и недомолвкам и больного и Грудастой. Ниной она назвалась. 
Прошу оставить меня наедине с больным. Задаю деду (Петру Михайловичу), вопрос ребром... — или он рассказывает все откровенно, или мы уезжаем. 
 — Стыдно-то как, сынок! Но не обессудь старика. Нина —  не родня мне. И этот дом-ее дом. Я живу на другом краю села...  Старуха там ждет, внучки...  А муж Нины в Рассее, в Москве на стройках парится... Уже лет восемь. Только на побывку на месячишко заявляется. Побухает, женку поколотит и назад. Скрушно Нинке без мужика...  Ой, как скрушно...  Ни дров поколоть, ни огород вспахать. А ночью хоть белугой вой! Нужон бабе мужик...  
Я помогал ей по хозяйству, ведь муж ейный мне двоюродным племянником приходится. И лошаденка у меня есть, огород ей в порядок приведу, дровишек подкину, забор поправлю...  
Да вышло, как-то так... — дед морщится от боли и чего-то иного. 
Помолчали. 
 — В первый годок отъезда Митьки, мужа Нинкиного, засиделся я в гостях у нее...  То-ли водки перебрал, то-ли с устатку...  И остался на ночь...  Просыпаюсь, а рядом ОНА! Голая! Жаркая! И произошло промежду нами то, что промежду мужиком и бабой происходит. Я помолодел лет на тридцать...  А Нинка успокоилась. То глазищи жадные такие были, а стали сытыми, довольными. Где у меня и сила мужская бралась! Иную ночь глаз не смыкали, игрались и не раз билась подо мною молодуха, почти теряя сознание от женского счастья. Через пару месяцев понесла Нинка от меня, а чтобы скрыть позор, поехала к мужу на свиданку. Родился сын. Ивашка. Пять годков уже ему...  Балбес Нинкин за свого, хе-хе... , считает...  Так вот и жили, да грешили по сегодня. Но годки бегут и сил не добавляют. В последнее время все реже стал удовлетворять молодайку. Недовольная стала. Да что поделаешь, если естество уже упругости не держит...  И пришла мне мысля укрепить елду чем-то твердым изнутри. Стал я...  э... ,это, значит всякие прутики в член через головку приначивать...  Больно было, но канальчик расширил. А однажды в церкви, прости ты меня Господи развратника грешного, обратил внимание на тонкие свечки и пару штучек прихватил с собой. Свечка подошла в аккурат! 
Нинка, значится заводила меня, а затем, незаметно я проталкивал внутря свечечку и елдень не гнулся! Нинка была довольной. И я, за то что она довольна. А сегодня конфуз случился...  Шибко завелась баба, ажно горит. И сверху ей закортело. Я и поддался...  Нинка в жадности, как завалилась на меня, да промазала, сердешная...  Лобком нацелила...  И вдавила свечечку в живот. Я, как боров недорезанный, ору от от боли! Думаю кишки проткнула! А она беснуется еще более...  Крик мой за удовольствие сочла...  Еле унялась, бесстыдница...  А мое нутро огнем горит и ножем режет...  Терпежу нет...  Я сбрехал ей, что наверное грыжа воспалилась, или пендицит приключился...  Ты уж не выдавай меня и спаси от боли адской. 
Через полчаса мы с Юлькой превратили сельскую спальню на операционную. Старый «казанова» использовал парафиновую свечку для армирования члена через мочеточник. Конец свечки уперся в стенку мочевого пузыря и создавал лютые неудобства любовнику. С горем-пополам я извлек парафиновую арматуру и вручил ее Михалычу...  
 — Только в церковь не неси, не то Господь прогневается, узнав, для чего использвался церковный атрибут. 
Пока мы собирались, повеселевшая Грудастая сноровисто собрала нам гостинцы в дорогу, положив в завершение литровую бутыль первака. Я не удержался, приголубив огненную сивуху с горла. Нина принесла стопарики и мы вчетвером выпили за здоровье повеселевшего страдальца. 
Уже глубокой ночью в ординаторской я, без привычной озверелости, как-то ласкаво и нежно проник в Юльку, бережно прижимая ладонями упругие горячие ягодицы. Она по кошачьи терлась о шерсть моей груди своими прелестными персами и закусив нижнюю губку, прикрыв глаза, разве что не мурлыкала от удовольствия. Член без устали сновал кружева любви в недрах девушки и кончали мы одновременно и страстно. Благодарно обцеловав меня, Юлька сообщила, что через месяц выходит замуж. А будущий муж ее работает...  на стройках в Москве! 
Мы плакали от смеха, а слово-"свечка» — рождало новый взрыв смеха. 
 — Уйду в попы, — сквозь смех еле выдавливаю я, — чтобы свечки под руками были...