Был тихий летний вечер. Алексей стоял у окна и курил. К пустоте в квартире он привык давно. И по существу, ему нечего было делать дома, но в служебном кабинете не на чём было спать. Он возвращался сюда только ради кровати. И ради своей родной бабушки. Она приходила к нему. Не часто, где-нибудь раз в месяц. Приходила каждый раз вечером, без звонка. Садилась в кресло просто, точно виделись час назад. Иногда говорили до утра. Иногда молчали, попивая чай и поглядывая друг на друга. Альбина не стригла волос, чтобы не следовать моде; вместе с тем, она укладывала их так плотно, как будто боялась, что в ней заподозрят женщину. Алексей смеялся:
 — ты похожа на Тенвилля.
Она не знала, как это такой, и даже немного сердилась, подозревая подвох. Алексей знал, что она придёт именно сегодня. Чувствовал. Как-то раз спросила:
 — вспоминаешь, мол, бывшую жену-то свою?
 — Нет. Не вспоминаю.
Так получилось, что самое начало супружества обошлось без любовной игры, без шалостей и излишеств, и главное, без той греховной силы, что доставляет первобытную сытость душе. Со временем ему надоел этот полуголодный любовный паёк. Поначалу старался щадить самолюбие жены, а потом была жуткая сцена, с признаниями, претензиями, недовольством, правдой-маткой, выяснением отношений, взаимными упрёками, слезами, гулко хлопнувшей дверью, судом и штампом в паспорте, означавшем, что свободен он отныне, как птица в полёте. И ещё спросила:
 — как же ты без бабы? Водишь сюда кого-нибудь? — Огляделась. — да не похоже. Дрочишь что-ли? — Просто так спросила и даже заботливо.
 — Ну да, дрочу. Дрочу, бабушка. А что? — Посмотрела в глаза. Закусила губу. И стремительно ушла...
Алексей не был удивлён, когда внезапно открылась дверь. Альбина медленно подошла к нему, и встала, чуть слышно скрипя сбитыми, на стоптанных каблуках, туфлями. На одно мгновение он увидел её глазами любовника, и понял, что знает всё наперёд. Наверное, Альбина будет покорна и трогательна. У неё не будет торжествующих глаз победительницы. Она не спросит его ни о работе, ни о завтрашнем дне. Конечно, она будет стыдиться своего полного тела и нелепой комбинации.
 — Много куришь.
 — И дрочу много.
Альбина встала рядом у окна, царапая истрескавшуюся шпаклёвку подоконника. Алексей посмотрел на неё исподлобья. Не выдержала взгляда, отвернулась. Открыла окно. Завихрились занавески, по-птичьи затрепетали ожившие бумаги на столе. Ветерок зашевелил прядку волос над её ухом.
 — Ты ведь всё понимаешь. Да, бабушка?
 — Да.
Оба замолчали. Они знали, что наступит потом. Не знали только, как и с чего начать.
 — О чём думаешь, Лёша?
 — Сама знаешь.
Она взяла внука за руку, и его лица коснулось её дыхание. Стан её был округл и крепок, платье на груди колебалось.
 — Как ты себе представляешь наши...  наши отношения?
 — Я сейчас разденусь, Лёша, и лягу в кровать. Потом разденешься ты, и тоже ляжешь в кровать...
Не дожидаясь его ответной реакции, Альбина начала раздеваться...  В кровати они шептались — глупые, растерянные слова, при помощи которых любовники ощупывают друг друга, как слепцы.
 — А ещё я хочу, чтобы ты ругалась, грязно ругалась, понимаешь меня?
 — Конечно, Лёша. Не стесняйся, не надо. Что ещё? Говори мне всё начистоту. Я пойму...  Что молчишь?...  Ну ладно, я сама. Ты хочешь видеть, как я писаю? Да?
 — Да.
 — Тихо, Лёшенька, всё нормально. Ну, мы же договорились...  Что ещё?
 — Видеть, как ты какаешь.
 — Так, а ещё? Как я дрочу? Конечно, Лёша.
 — Как ты...  это самое...  с другой женщиной...
 — Только с Милой. И ни с кем больше. Помнишь Милу?
 — Помню, как же. Подруга детства. А ты с ней что?...  давно? как? где?
 — Давно, давно. Дома, в лесочке, на отдыхе в Пицунде.
Щекой она чувствовала его замедленное, в два тёмных ветра, дыхание. И вдруг они разом, как по команде, поцеловались, так неистово и жарко, как никогда, наверное, в жизни. Нет, ещё не существовало точного определения её чувствам. Это была производная обожания и покорности.
 — Положи руку мне на грудь...  Слышишь, слышишь, как бьётся сердце? — тихонько засмеялась, морща лицо чуть застенчивой улыбкой.
Рука внука ложится на грудь, и Альбина блаженно закрывает глаза, и хочется ей, чтобы эта минута длилась вечно.
 — Давай, поебёмся, Лёшенька?
Она словно податливая глина, и он не хотел, да просто не имел права отвергать это.
 — Как нужно просить?
 — Выеби меня, суку, засунь свой хуй в эту дырку. Давай, помогу. Вот так. О, твой хуй в моей пизде... — Как же приятно подчиняться своим порывам!
 — Засунь палец в мою жопу!
 — Слушаюсь, мой повелитель...
Исступление, нежность, сладкая боль. Она любила его больше, чем себя самое, и могла бы, кажется, отдать за него жизнь.
 — Как ты хорошо ебёшь меня, Лёшенька! /лёгкий горячий шёпот/ Тебе нравятся мои сисечки? /вот оно, истинное счастье! / А моя попочка? Ну, погладь же её, погладь! /о! наслаждение! / Твой. Хуй. В моей. Пизде. /сердце сорвалось с цепи, сбит ритм дыхания, как дрожат пальцы/
Сразу уловила, как внук отреагировал на слово «пизда». Нравится ему это слово в её устах. Сладкий, любимый, хороший!
 — Это твоя п и з д а! Только твоя, Лёшенька! Делай с ней, что хочешь. Я не хочу, чтобы ты выходил из моей п и з д ы. Моя п и з д а любит твой хуй. Видишь, какая она мокрая. Твоему хую хорошо в этой п и з д е? Послушай, как это звучит: п и з д а...  п и з д а...  Щупай мою п и з д у, лапай мою п и з д у, делай ей сладко, делай ей больно!
Они улыбнулись друг другу — ослеплённые, умилённые, счастливые, благодарные. Сейчас им принадлежит всё — почувствуют ли они этот накал, силу, нежность, любовь когда-нибудь ещё? Кто знает...  Они без удержу целовались, минуты текли за минутами, а оторваться друг от друга не было никаких сил. Всё заполнялось страстью, каким-то ещё неведомым, даже странным наслаждением. Его небольшой хуй иногда выскользал из этой огромной скважины, и тогда Альбина сразу же ощущала отсутствие в себе чего-то жизненно важного, то, без чего ей отныне не прожить и дня. Думать об этом не хотелось, она заботливо возвращала хуй обратно, и вновь погружалась в водоворот сладкого сумасшествия. Ей хотелось шептать нежности, и непременно с вкраплением грубых животных слов, не видя в том для себя унижения или смущения — так, как нравилось е м у.
 — Тепло ли моему хуёчку в п и з д е?
Его губы нежно касались её виска, волос, щёк, шеи, плеч, сосков, словно расставляя паузы между её фразами. Альбина прерывисто дышала под ним, прижимая его тем движением, которым женщина привлекает к себе лишь ребёнка. Она была покорной рабой того чудесного желания любви, которое только и ведомо старости. Он её господин, она его собственность; всё в этой связи никоим образом не отвечало моральным и эстетическим нормам, но ей было плевать. Впервые в жизни она наслаждалась этим страшным счастьем — заниматься любовью с внуком, отдавая ему всю себя. И последствия не пугали её. Будь, что будет. Сейчас этот маленький хуй плавает в её плоти, эти губы целуют её грудь, эти руки гладят её бёдра, и она счастлива. Алексей кончал в неё, но хуй не покидал пизду. Они держались за руки, шушукались, и временами Альбину охватывало странное и приятное ощущение, будто рядом — её школьная подружка, им обеим по одиннадцать лет, находятся они в пионерлагере и шепчутся о вожатых и мальчиках. Так когда-то и было с Милой. Они лежали рядом, болтали о чём-то, и вдруг...  случайно...  невзначай...  рука ... Альбины коснулась её крохотных грудок. Прыснули от смеха.
 — Слышь, Алька, а давай...
 — Давай, Мил...
 — Ой, щекотно...
 — А тут?
 — Да ты что, Мил? Это ж пиписька...
 — Да ладно, Алька, мы ж понарошку... — И руку под трусики... — Тихо ты, ржёшь, как лошадь...  Представь себе, что я Олег...  А знаешь, как взрослые пипиську называют?..
 — Знаю. Пизда...
 — Это у тётенек, а у дядек — хуй...
Потом игривые потискивания, шутливая имитация полового акта, а потом...  Пятиминутное молчание...  Потому что стало вдруг действительно приятно...  Альбина улыбнулась, и увидела, что Алексей тоже чему-то улыбается. Видимо, и ему в голову пришли какие-то воспоминания. Там же, в её плоти, его хуй твердел, и они вновь продолжали прерванную сюиту, всё сильней прижимаясь друг к другу, окутанные общим теплом, счастливые, как в сказке. Она засовывала свой палец в его задний проход, он в её, они долго и со стонами истязали себя, потом вынимали пальцы, измазанные гавном, облизывали их, потом яростно целовались. Лишь бы эта ночь не кончалась никогда! Порой он сжимал её ляжки или грудь с такой нечеловеческой силой, что она чуть не теряла сознание от боли. Но это была сладкая боль. И она просила его, чтобы он её ударил. Сильней, ещё сильней! Алексей бил её в лицо, хлестал по щекам, грудям. Счастье переполняло её. Она готова была сделать для внука всё, что он пожелает. Захочет ли он бить её ногами, засовывать руку по локоть в пизду, использовать вместо унитаза, — её это заботило мало, лишь бы е м у доставить радость. Ох, какой же сильный оргазм! Разомкнув объятия, они едва дышали, мокрые, потные, изнеможённые, но так и не утолившие страсть. Альбина вытирала смятой простынёй его тело, они ещё какое-то время лежали безмолвно, а потом медленно высвобождались из плена неги, как приходят в себя после долгого обморока. Альбина слышала не только биение собственной крови, но уже могла поднять веки. Алексей вдыхал её аромат, знакомый аромат, так тесно связанный в его воспоминаниях с зеленью лугов, со свежей травой, с пустой чердачной комнатой, с развешанными на бельевой верёвке бабушкиными трусами.
 — Когда ты мыла пол...  помнишь...  на даче? Ты ведь уже тогда хотела, чтобы я увидел твою жопу...
 — Хотела. Да.
 — Я чуть тогда с ума не сошёл...  А помнишь случай, когда пропали твои трусы?
 — Ты?
 — Я.
 — Дрочил?
 — Да...  Думал, вот, в этих трусах, ходила бабушка. Белые были. С жёлтым пятном, от ссак. Целовал их, нюхал. Подглядывал за тобой, когда ты ссала в уборной. Там же дырочка в стене была...  Мне кажется, ты там дрочила...
 — Нет, ни разу. Честно.
 — Ты ещё напевала песенку. Там-тара-там-там-там...
 — Наверное...  А видел, как я какала?
 — Не видел. Хотя...  Нет, точно не видел...  Видел, как писала. Снимала трусы и писала.
 — Я их не снимала. Я их просто спускала. Воо-от до сюда...
 — Я так хотел потрогать тебя...  Обнять...  Прикоснуться к жопе, поцеловать её...
 — Вот здесь?..
Повернула к внуку лицо, с лукавой, лёгкой улыбкой, невероятно похорошевшее, словно изнутри осветившееся чудесным волнением.
 — Чуть ниже...  О, как тут пахнет! Я никогда не забуду твои трусы...  Те трусы...  Я ведь хранил их долго...  Избавился, дурак, чтоб Светке на глаза не попались...
 — А эти? Нравятся?
 — Нравятся...  Тобой пахнут...
 — Они твои...  Что будешь делать с ними?
 — Ходить в них...  Или положу перед собой...  и буду дрочить, дрочить...  дрочить...  Ведь они облегали твою жопу...  твою пизду...
 — Дурачок...  Ведь я всегда рядом. Зачем дрочить, если я рядом? А хочешь, будем дрочить вместе?
Её рука потянулась к хую внука. Она обеими руками ласкала его, дразнила, перебирая пальцами покрытую густой растительностью мошонку и поглаживая головку члена.
 — Сладенький мой.
Лизнула ствол, неторопливо слизывая вязкие, липкие капли. Затем, подвигав немного кулачком вверх-вниз, наконец, запустила дрожащий от истомы член в полость своего рта.
 — Теперь я сам...
Алексей обхватил хуй пальцами.
 — Смотри...
Альбина, затаив дыхание, сидела рядом, и почти не мигая наблюдала за хуем, двигающемся в проворной руке внука. Жгучая волна прошла по всему её телу, и рука, приподняв подол, нырнула в трусы, быстро найдя влажную горошину клитора. Сразу — точно ломом ударило по шее; тёплый дурман пополз по жилам. Его бёдра двигались в такт движениям руки, легкие стоны вылетали из чуть приоткрытого рта. Вид голого внука, занимающегося онанизмом, возбуждал безумно, до обморока, и Альбина, приспустив для удобства трусы, мастурбировала уже в полную силу. Красная головка хуя то показывалась между пальцами, то вновь скрывалась. Рот Алексея был полуоткрыт, мышцы ног напряжены. Наконец, сильнейшая волна покатилась по телу, стон перешел в крик, и Алексея затрясло в сладостных конвульсиях. Из хуя брызнула густая белая струя. Альбина тоже была на грани оргазма. Контроль над собой был окончательно утерян. Сладкая истома пронзила всё тело, бёдра плотно сжались, и сдавленный низкий, громкий стон наполнил комнату...
 — Ты часто дрочишь?
 — Да нет, Лёш...  Бывает, конечно, иногда...
 — А на меня когда-нибудь дрочила?
 — И не раз.
 — ???
 — Ты учился в 7-м классе, по-моему...  Да, в 7-м...  У вас были школьные соревнования...  лёгкая атлетика...  бег на 100 метров...
 — На шестьдесят...
 — Да?...  Ну не важно. Ты бежал в таких обтягивающих трусах. Я ещё подумала: бляяяядь, а ведь он уже совсем взрослый. И так петушок выпирал...  Потом губу-то прикусила, — это же внук твой, развратница старая. Однако вечером дрочила как сумасшедшая. Такие бесстыдные фантазии...  Как-то с Милкой поделилась. Вообще, говорю, нормально это, за внуком-то подглядывать да ночами дрочить? Совсем ведь сбрендила...  Она говорит: «брось, Алька, не одна ты такая». Я вот такие глаза — как это? Ты что, тоже на внука, на Севку-то, пизду свою терзаешь? А Милка мне: «ещё как терзаю»...  Мне бы, дуре, тогда тебя обнять как следует, а там будь что будет...  Так и не решилась. А зря. Получается, ты на меня дрочил, а я на тебя.
 — Значит, дураки мы оба...
 — Когда сейчас дрочила, что представляла при этом?
 — Твое лицо, руки, губы, тело...  хуй...  мой хуй...  сладкий, родной...  вот этот хуй...  А ты?..
 — Я раз шёл за тобой, и не мог оторвать глаз от твоей жопы под платьем...  оно так плотно облепило её, что видно было очертание трусов...
 — Дальше...
 — Жопа ходила ходуном, перекатывалась...  я чуть не кончил тогда...  я позавидовал твоим трусам...  они обтягивали твою жопу сзади, а пизду впереди...  еле сдержался, чтобы не потрогать тебя тогда...  хуй просто звенел от напряжения...
 — Так прикоснулся бы...
 — Прикоснулся...  Говорю же, на улице дело было...  Народищу — тьма...  Вообще, фантазии меня с ума сводили. Я вот представлял себе: мы муж и жена, ты сидишь у телевизора, голая, сок попиваешь...
 — А если я при этом пёрну, — картины не испорчу?...  Ха-ха-ха...  Я это к тому, что очень пёрнуть сейчас хочу, Лёшенька...  Ты хочешь услышать это?
 — И услышать, и понюхать...  Пёрни мне в лицо...
 — Ложись...  вот так...
Альбина спустила трусы, и Алексей увидел во всей красе её шикарную задницу. Она быстро встала над его головой и начала медленно ... опускаться своей жопой прямо ему на лицо...
 — Ну? Готов?
Не услышав ответа, Альбина резко опустилась на лицо внука, так, что его рот оказался точно накрыт её анусом, и громко, протяжно пёрнула. О, этот резкий аромат, источаемый из жопы любимой бабушки! Его язык скользит и пронзает, входит внутрь заднепроходного отверстия. Альбина пёрнула ещё и ещё, запах распространился по всей комнате, а Алексей с трепетом нюхает его и наслаждается, наслаждается, наслаждается! Как давно он ждал этого мига! Её широко раскрытые глаза светились своей небесной синевой, она улыбалась, смотрела с любовью на свою усладу, и её руки гладили его тело. А он продолжал целовать бабушкину жопу, вся её поверхность уже блестела от его слюны.
 — Бляаааадь!...  Ой, обкакаюсь сейчас, Лёшенька!
 — Давай на меня!
По большому ей хотелось давно, поскольку дома она этого не успела сделать. Она раскорячилась, пару раз брызнула на внука мочой и приготовилась выпустить на волю свою колбаску гавна, но Алексей вставил в зад Альбины свой палец, тем самым, отняв у неё контроль над прямой кишкой. Не опорожненный кишечник ныл, но это была уже сладкая мука. Палец по-прежнему удерживал выход гавна, но это длилось недолго. Из отверстия показалась головка коричневой какашки, которая стала постепенно вытеснять из прямой кишки вставленный туда палец. Резкий запах ударил в его ноздри. Гавно, раздвигая стенки ануса, медленно выскальзывало наружу. Алексей высунул язык ему навстречу, облизывая кусты испачканных в гавне волос вокруг анального отверстия. Альбина рычала и тужилась.
 — Я умру...  сейчас умру...  от наслаждения...  ооо-о!..
Гавно выдавливалось, вылезало между пальцами из растянутой грязной дыры ануса и падало на его лицо. Этот рогалик гавна источал страшную вонь, но любовникам не было до этого никакого дела. Они целовались взасос, перекладывая изо рта в рот эту скользкую тёмно-коричневая какашку. Бабушка и внук буквально обезумели от страсти. Он лизал её грязные трусы и имитировал половой акт, вставляя свой хуй в кучу гавна. Любовники были неисцелимо поражены жесточайшей страстью. Альбина даже на какое-то время потеряла сознание. Закрыв веки, она чувствовала, что по её телу разлился неведомый доселе жар, на носу крупными каплями проступил пот, в ушах гулко отдавались учащенные удары пульса, и слышно было, как в шее тяжело колышется сонная артерия. Сердце билось в ритме рок-н-ролла...  Катаясь по полу, она пердела, трясясь всем телом, и из жаркой пульсирующей жопы Альбины вываливалось новое гавно. Из её уст вылетало что-то нечленораздельное, при этом с губ стекала вонючая смесь разжёванного гавна.
 — Засунь свою руку в мою жопу, в мою жопу, в мою жопу!!!...  Бабушка любит тебя...  Ооооо-оо!
Аа-х, хороша! Глаза большие, лицо желанием горит, сочные губы открыты, а грудь как корабль волной перекачивает. Алексей был очарован этой красотой, он закрыл и открыл очи, словно хотел удостовериться, что это не греза, не сон, что это его родная бабушка, а он её внук.
 — Умница. Умница моя.
Запах её тела, смешанный с запахом гавна, проникал через обоняние Алексея во всю его кровь и жаром разбегался по нервам. Она прикоснулась губами к измазанной в гавне залупе. О, какое же наслаждение! Альбина сосала хуй сильно и быстро, дрочила так, что потемнело в глазах. И тут она засунула свой палец в жопу внука.
 — Блядь...  Альбинка...  ещё...  выеби меня...  глубже...
Она протолкнула палец глубже, ещё глубже. Внук почувствовал ритм, и стал двигать бёдрами туда-сюда, туда-сюда, все быстрей и быстрей, жестче и жестче.
 — Еби меня! Еби!
Он стонал с каждым толчком её пальца.
 — Ооооооо, дааааа! Вот так, вот так! Да! Еби меня! Моя маленькая девочка! Еби!
Альбина сосала его хуй, лизала ствол, целовала головку, брала ее в свой горячий рот, дроча ствол рукой. Её горло расширялось, впуская хуй глубоко в себя. А другой рукой ебала внука в жопу. Наконец, её рот взял головку его хуя в тугое кольцо, и она начала ритмично двигать головой пока внук не достиг точки, когда уже не мог сдерживать себя. Алексей начал стонать все громче и громче, пока, наконец, не достиг оргазма. Он быстро схватил её голову, прижал к себе, его хуй резко дёрнулся, и из него вырвалась струя спермы. Алексей закричал охваченный волной оргазма. Пизду бабушки также сотрясал мощнейший оргазм. Вскоре все было кончено, и он обессилено свалился на её полное тело. Она обняла его:
 — Никогда бы не подумала, что такое возможно...
 — Я сойду с ума...  Больше всего боюсь что это всего лишь сон и я вот-вот проснусь.
 — Скажи, Лёш, а когда ты Светку свою ебал, ты думал обо мне?
 — Не всегда. Вот когда у меня была Тамара...  помнишь Тамару?
 — И Тамару, и Ольгу...
Женщинам нравится видеть своих внуков или братьев в роли удачливых ловчих, в особенности если их собственная женская жизнь прошла без тени романтики. Это как бы реванш за свою неосознанную неудачливость.
 — Знаешь, я ведь...
 — Знаю. Но я уже люблю тебя.
Нет, не лгали большие зелёные глаза. Не лгали губы. Взволнована, как девчонка. Взглянула — и снова лицо зарделось.
 — Откуда ты это можешь знать?
 — Ты просто боишься, что я сказала правду. И вместе с тем боишься, что это неправда, — верно?
Алексей кивнул, втайне радуясь, что она его разгадала.
 — С Федькой, соседом нашим по даче, ты ведь...  ебалась? Да?
 — Ебалась. Я так скажу, Лёшенька: в бабий час он подоспел. Поэтому к пизде и подпустила. Не вольна я была тогда в этом деле.
 — А с Николаем Дмитриевичем?
 — Нет.
 — ?
 — Да нет же, нет...  На Милку он запал. А у Милки тогда Вовчик был. Ебал её сутки напролёт. Не до Коленьки было.
 — У Милы пизда...  вкусная?
 — Очень.
Вспомнила, ох, вспомнила, как они с Милой в театре. Прямо перед спектаклем. В туалете. Что называется, заскочили на минутку. Куда там, минутку! Будто молния вспыхнула, прилипли друг к другу, не оторвать. Уж и спектакль начался, а они целуются как сумасшедшие.
 — Она ссала на тебя?
 — Нет.
 — А ты на неё?
 — Тоже нет.
 — Поссы на меня.
 — Ложись.
Альбина присела над ним.
 — Подожди, не ссы. Дай пизду разглядеть как следует.
Она шире развела в сторону свои полные колени. Алексей нежно ощупывал ляжки, промежность, толстые, мясистые, манящие, величественные как триумфальная арка, половые губы, упиваясь их резким, возбуждающим запахом. Под рукой стало влажно, сомкнутые большие губы раздвинулись, и весь его кулак ушёл в горячую глубину. Другой рукой коснулся живота, что свисал огромной складкой и расплылся на её бёдрах. Потом спустился ниже, к лобку, помял его, и резко всадил палец в её анус. На Алексея толстой струёй хлынул поток тёплой мочи, который быстро наполнил открытый рот. Моча затекала в нос, в уши, бурным потоком устремляясь с подбородка на его тело. Он жадно пил её, высасывал эту струю, ему казалось, что он мог бы выпить так несколько литров и что отныне он всегда будет с таким же наслаждением утолять жажду. До чего же вкусна её моча! Жёлтый ручей продолжал течь по её полным ногам. Казалось, в этой волшебной жидкости пряталась колдовская сила! Алексей поглаживал ляжки в тугих чулках жаркой рукой. Несказанная страсть встряхнула дрожью всё тело. Альбина крикнула коротко, но сильно. Глаза — будто хмелем затуманены. Лицо зарумянившееся, пылающее, грешное. Алексей привстал, заглянул в зелёные, истомной дымкой затянутые глаза, схватил за плечи, прижал плотно к себе и в долгом неотрывном поцелуе приник к мягким, влажным губам. Их тела были мокрыми от пота и мочи. Оторвались друг от друга, обессиленные, точно потерпевшие кораблекрушение.
 — Я возьму на память твои трусы.
 — А я твои.
 — Я буду целовать их, нюхать...  и дрочить...
 — И я...
Они не могли избавиться от мысли, что эта ночь перевернёт всю их жизнь. Им доставляло смутное удовольствие задаваться неразрешимыми вопросами, вспоминать всё, что произошло между ними, и с волнением ждать будущего.
 — Что ты собираешься делать?
 — Может быть, буду возле тебя, пока ты меня любишь. Ведь любишь? А там — увидим.
Она права, она совершенно права: они должны быть вместе. И к чему цепляться за какую-то свободу и одиночество? Да ну их ко всем чертям — и свободу, и одиночество: ведь именно эти две безрадостные вакханки и привели его к нервной депрессии. А всё-таки страшно. Протянув руку, Альбина коснулась его волос:
 — Не беспокойся, Лёша. Я не буду с тобой, пока ты сам меня об этом не попросишь.
Да, скоро будет осень. В одну из осенних ночей она придёт к нему и останется навсегда: так происходит соединение двух концов вольтовой дуги. Они будут жить вместе, утром он будет уходить на работу, торопиться выпить кофе и проглотить сосиску, а она будет сидеть рядом, смотреть на него с любовью и говорить:
 — Ешь, пожалуйста, ножом и вилкой. Не торопись, успеешь.
Кончалась ИХ ночь. Эта короткая долгая ночь.
 — Чему ты улыбаешься?
 — Да так...  Просто мне вчера сообщили одну сногсшибательную новость...  Хочешь, скажу?
Придвинулся к ней вплотную. Положил ладонь на разгоряченную, ненасытную, липкую, разверзнутую ночным ураганом пизду, и палец моментально засосало в эту сладкую щель.
 — Скажи, Лёшенька...
 — Когда кончается ночь, — начинается утро...  НАШЕ утро, любимая...
© Copyright 2005 Marek Stookus. All rights reserved e-mail: stookus@hotbox.ru